Когда рассеется туман

— В Нью-Йорк? Я и забыла, что вы уезжаете. Хорошо, что брат Джемаймы ее пригласил.

— Да, хотя я буду скучать. Маленькая Гита так похожа на Джонатана!

— Никогда не любила младенцев, — поморщилась леди Клементина. — Сплошной писк да пеленки. — Она передернулась так, что вздрогнули второй и третий подбородки, разгладила страницу ежедневника и постучала по ней ручкой. — Значит, сколько нам остается на то, чтобы найти приличного мужа?

— Месяц. Мы отплываем четвертого февраля.

Леди Клементина записала число и вдруг выпрямилась, пораженная какой-то мыслью.

— О! Вайолет! У меня, кажется, идея! Ты говоришь, Ханна рвется к независимости?

Последнее слово заставило веки леди Вайолет затрепетать. — Да.

— Значит, если кто-нибудь подтолкнет ее в нужном направлении… Представит замужество, как путь к самостоятельности…

— Ханна упряма, вся в отца. Даже слушать не станет.

— Нас с тобой не станет, конечно. Но я знаю кое-кого… — Леди Клементина поджала губы. — Да. После хорошей тренировки с этим справится даже она.

Через несколько дней, успешно спровадив мужа на экскурсию по гаражу мистера Фредерика, Фэнни присоединилась к Ханне и Эммелин в бургундской комнате. Эммелин, вся в ожидании предстоящего бала, уговорила ее попрактиковаться в танцах. Граммофон заиграл вальс, и две девушки закружились по комнате на счет «раз-два-три», смеясь и поддразнивая друг друга. Мне приходилось уворачиваться от них, чтобы вытереть пыль.

Ханна сидела за письменным столом и что-то царапала в блокноте, не обращая внимания на суматоху. Со дня обеда с Лакстонами, где окончательно подтвердилось, что отец ни в коем случае не позволит ей работать, она как будто ушла в себя. Вокруг бурлила суета, все готовились к балу, а Ханны это словно и не касалось.

Промаявшись неделю без всякой цели, она неожиданно ударилась в другую крайность. Вернулась к занятиям стенографией, переписывая любую книгу, что попадалась ей под руку, и торопливо пряча блокнот при приближении кого-нибудь из домочадцев. Через несколько дней такая лихорадочная активность обыкновенно сменялась полной апатией. Ханна отбрасывала ручку, отодвигала книги и безучастно сидела на месте, ожидая обеда, письма или хотя бы необходимости переодеться.

Однако мысли ее в это время крутились без остановки. Ханна пыталась решить головоломку собственной жизни. Она так жаждала самостоятельности, но оставалась узницей — любимой, обласканной — и все-таки узницей. Независимость требует денег. У отца их не было, и заработать свои он ей тоже не позволял.

Почему она не восстала? Не сбежала из дома, не прибилась к бродячему цирку? Все очень просто — в то время жизнь шла по правилам, и большинство людей их соблюдало. Через десять лет — даже через два года — все переменилось. Традиции затрещали по всем швам. Но в тот момент Ханна оказалась в ловушке. Как андерсеновский соловей, сидела она в золотой клетке, слишком несчастная, чтобы петь, накрытая облаком тоски — пока ее не подхватывала очередная волна лихорадочной энергии.

В то утро в бургундской гостиной Ханна как раз переживала период активности. Сидела за столом, спиной к Эммелин и Фэнни, стенографировала «Британскую энциклопедию» и так погрузилась в работу, что даже не обернулась, когда Фэнни вскрикнула:

— Ай! Слониха!

Эммелин, задыхаясь от смеха, свалилась на кушетку, а Фэнни рухнула в кресло. Сбросила туфли и начала рассматривать пострадавший палец.

— Теперь распухнет, — недовольно сказала она.

Эммелин заливалась хохотом.

— Я ни в одни туфли не влезу! А скоро бал! — негодовала Фэнни.

Каждая жалоба вызывала у Эммелин новый взрыв смеха.

— Эммелин! — возмущенно заявила Фэнни. — Ты отдавила мне палец! Могла бы хоть извиниться!

Эммелин попыталась взять себя в руки.

— Ладно… извини… — выдавила она. Закусила губу, но смех опять прорвался наружу. — Ну я же не виновата, что ты все время ставишь ноги куда попало. Если б они еще не были такими большими… — и она опять расхохоталась.

— Между прочим, — дрожащими от обиды губами вымолвила Фэнни, — мистер Койлер из «Харродз» сказал, что у меня изящная ножка.

— Конечно. Потому что на твоих туфлях он зарабатывает вдвое больше, чем на обуви для других дам.

— Ах ты неблагодарная маленькая…

— Брось, Фэнни, — все еще всхлипывая от смеха, сказала Эммелин. — Это же шутка! Конечно мне жаль, что я наступила тебе на ногу.

Фэнни только фыркнула.

— Давай еще повальсируем. Обещаю быть повнимательней.

— Верится с трудом, — недовольно ответила Фэнни. — Нет, мне надо поберечь палец. Не удивлюсь, если он сломан.

— Быть не может. Я просто слегка на него наступила. Дай посмотрю.

Фэнни подогнула под себя ногу, спрятав ее от Эммелин.

— Ты уже сделала все, что могла.

Эммелин побарабанила пальцами по спинке кресла.

— А с кем же я отрепетирую танец?

— Не волнуйся. Двоюродный дедушка Бернард совсем слепой, а троюродный кузен Джереми не интересуется ничем, кроме разговоров о войне.

— Я вовсе не собираюсь танцевать с дедушками!

— А у тебя выбора не будет.

— Посмотрим, — высокомерно пообещала Эммелин. Фэнни сдвинула брови.

— Что ты имеешь в виду?

— Бабушка уговорила Па пригласить Лакстонов, — широко улыбнулась Эммелин.

— Теодор Лакстон приезжает? — вскрикнула Фэнни.

— Правда, здорово? — Эммелин схватила Фэнни за руки. — Па считал, что неудобно приглашать на первый бал Ханны деловых партнеров, но бабушка настояла.

— Господи! — воскликнула покрасневшая от волнения Фэнни. — Как интересно! Наконец-то хоть какое-то разнообразие. Надо же — Теодор Лакстон!

— Теперь понимаешь, почему мне надо научиться танцевать?

— Не надо было наступать мне на ногу!

— Ну почему, почему нам не разрешили брать уроки в школе танцев? Никто не станет со мной вальсировать, если я не буду знать нужных па.

Фэнни подозрительно сладко улыбнулась.

— Конечно, ты не очень хорошо танцуешь, Эммелин. Но не стоит переживать. У тебя не будет недостатка в партнерах.

— Да? — переспросила Эммелин с видом человека, привыкшего к комплиментам.

Фэнни потерла палец под чулком.

— Все приглашенные на бал джентльмены обязаны танцевать с дочерьми хозяина. Даже со слонихами.

Эммелин надулась.

— Я помню свой первый бал, как будто это было вчера, — с ностальгией пожилой женщины продолжила довольная своей маленькой победой Фэнни.

— Думаю, при твоих красоте и грации, — отозвалась, закатив глаза Эммелин, — молодые люди выстраивались в очередь, чтобы потанцевать с тобой.

— Наоборот. Я никогда не видела столько стариков, стремящихся побыстрей отдавить мне пальцы, вернуться к своим пожилым женам и заснуть. Такое разочарование! А молодые люди все были на войне. К счастью, Годфри не взяли на фронт из-за бронхита, а то мы никогда бы не встретились.

— Вы полюбили друг друга с первого взгляда?

Фэнни сморщила нос.

— Конечно же нет! Годфри чувствовал себя ужасно и большую часть вечера провел в уборной. Мы станцевали только раз. Кадриль. С каждым па он все больше зеленел и наконец куда-то испарился. Я тогда страшно разозлилась. Мне было ужасно неловко. Потом мы не виделись несколько месяцев. А поженились только через год. — Фэнни вздохнула. — Самый длинный год в моей жизни.

— Почему?

Фэнни задумалась.

— Я отчего-то решила, что после первого бала моя жизнь изменится.

— И что, изменилась?

— Да, но совсем не так, как я ожидала. Это было просто ужасно. Официально я считалась взрослой, но не могла ни ходить, куда хочу, ни делать, что хочу, без того, чтобы леди Клем или другая старая зануда не сунула нос в мои дела. День, когда Годфри сделал мне предложение, стал счастливейшим в моей жизни. Бог услышал мои молитвы.

Эммелин, не в силах представить, что Годфри Викерс — толстый, лысый и неопрятный — может быть ответом на чьи-то молитвы, сморщила нос.