Брак по-эмигрантски

В ответ на мамины вопросы я бормотала что-то невразумительное, пожимала плечами и отвечала междометиями. Но мамины осуждающие вопросительные глаза следовали за мной повсюду. Ни одному моему путанному объяснению мама, конечно, не поверила, это было видно. Она замкнулась, почти со мной не разговаривала, а когда я к ней обращалась, односложно отвечала только «да», «нет» и «отстань»!

МАМА

Бессонница замучила меня, поэтому я решила опять пойти к врачу. На сей раз не к заумному специалисту, а к своему родному, тому, кого в России называли участковым, а здесь — семейным. Хоть в этом мне повезло. Мой доктор, Елена Калиновская, принимала прямо напротив дома, знала меня с первого дня приезда в Америку и по первому же зову оказывала необходимую помощь и мне, и дочке. Она была не просто врачом, а врачом-подругой, с которой я могла говорить по душам.

Елена встретила меня, как всегда, приветливо и с улыбкой.

— Пойдём ко мне в кабинет! — позвала она меня. — Поговорим спокойно! Рассказывай, что не так?

— Не сплю. Устала. Издёргалась. Нет никаких сил.

— Почему?

Я кое-как, тяжело вздыхая, объяснила печальную картину моей бессонницы.

— Как всё знакомо! — покачала головой Елена. — Конечно, тебе от этого не легче, но если бы ты знала, сколько женщин приходит ко мне с аналогичными историями! Недавно был случай, почти один к одному твой! Моя пациентка за день до свадьбы всё отменила. Жених, как у тебя, дантист-холостяк. Оказался гомосексуалистом. Сейчас все боятся СПИДа. Если дантист не женат, это подозрительно, люди перестают к нему ходить. А если разведённый, значит, всё в порядке! Вот они и женятся, чтобы развестись и не отпугивать клиентуру своим холостяцким статусом!

Елена обняла меня за плечи.

— Ну, что мне с тобой делать? Посадить тебя на транквилизаторы? Ты не сможешь работать! Давай начнём с малого. Три-четыре раза в день попей валерьянки, и посмотрим. Если поможет — прекрасно. Если нет, тогда будем брать что-то посильнее. Хорошо? Держись, дружок, у тебя дочка, надо жить дальше!

После Елены я зашла к Марату на работу. Он был зол как чёрт.

— Звонил твоему мужу! — отрывисто бросил он мне, не отрываясь от пациента.

— Не моему мужу, а твоему другу! — съязвила я.

— Да пошёл он! «Друг!» Я ему говорю: «Здравствуй, Гарик!», а он мне: «Нашу беседу я записываю на магнитофон!»

— Ну и пусть записывает! Что тут страшного? Чего вы все магнитофона боитесь?

— Я ничего не боюсь! Я послал его подальше и всё! Я что, звоню, чтобы с магнитофоном разговаривать? Он с ума сошёл! Вот и весь разговор!

Марат с головой ушёл в рот к своему пациенту. Я постояла ещё минуту под рёв бормашины, потом повернулась и побрела домой. Марат со мной даже не попрощался.

ДОЧКА

От нашей невозможной обстановки дома у меня дико разболелась голова. Я не пошла на работу, осталась одна дома и решила отоспаться. К телефону не подходила. Пару раз звонили мне, пару раз маме. Автоответчик всё записывал. После полудня спать я больше не могла, валялась в полудрёме. Телефон зазвонил опять. Спросонок я не успела снять трубку и вдруг услышала, что с нашего автоответчика кто-то проверяет оставленные нам сообщения. Этим «кто-то» мог быть только Гарик, потому что мама знала, что я осталась дома, а кроме мамы, Гарика и меня, наш код никто не мог набрать. Я, как сумасшедшая, схватила трубку и заорала:

— Гарик! Сука! Я знаю, что это ты! Я тебя убью, падла, запиши это на своём магнитофоне!

На другом конце трубку повесили, но весь мой крик выслушали. Конечно, это был Гарик, кто же ещё? Умная сволочь!

Я тут же позвонила маме на работу. Вечером мама принесла новый автоответчик и, ни слова не говоря, подключила его к телефону. На следующий день на новой машине было слышно, как кто-то несколько раз тщетно пытался снять наши сообщения. Машина даже объявляла, в котором часу была сделана запись. Конечно, днём, когда дома никого не было. Кроме записанных на плёнку писков, у этого «кого-то» ничего не вышло! Ведь код был уже другой, известный только маме и мне. Причём, на новой машине код можно было менять! По крайней мере, хоть от этой подслушки мы себя оградили!

В общем, вся наша жизнь оказалась вывернутой наизнанку! А мама со мной так и не разговаривала.

МАМА

Утром, в метро, по дороге на работу, я, как обычно, дремала. Под монотонный стук колёс спится лучше, чем в кровати. В вагоне тихо. Ещё не проснувшиеся пассажиры досматривают ночные сны. И вдруг всё поменялось. В вагон вошёл небольшого роста человек с черным ящичком на груди. В руках у него сияющая золотом труба, на которой висит потрепанная шляпа. Бодрым голосом объявлялы из цирка по-английски с явно русским акцентом трубач выкрикнул: «Начинаем концерт только для тех, кто едет в F-трэйне!» Весело зазвучали вальсы, фокстроты, любимые мелодии всех стран и народов… Под аккомпанемент оркестра из черного ящичка соло на трубе разливалось радостно и празднично. Люди проснулись, приободрились, улыбнулись, оживленно двигались под музыку… Из карманов и сумочек в шляпу трубача полетели монетки и доллары. Человек-оркестр, не переставая играть, медленно прошёл через весь вагон, глазами со мной поздоровался и на остановке перешёл в соседний. Никто больше не спал!

Трубача зовут Саша. Однажды на остановке мы вместе с ним ждали поезда и разговорились. Саша из Москвы. В детстве, в лучших традициях еврейского воспитания, учился играть на скрипке. Подрос и скрипку забросил. После школы, во время воинской службы, руководитель местного оркестра обратил внимание на Сашин хороший музыкальный слух и предложил научить играть на трубе. Труба Саше понравилась. По слуху он выучил весь армейский репертуар и дальнейшую службу отбывал, играя в оркестре.

Вернувшись после Армии домой, опять же в лучших еврейских традициях, Саша окончил Московский электротехнический институт связи и начал работать инженером-электронщиком. Без музыки было скучно, и Саша, без сожаления распростившись с инженерной карьерой, устроился трубачом в ресторан и снова пошёл учиться, теперь уже по призванию, в музыкальное училище по классу трубы.

Началась веселая жизнь: концерты, гастроли, выступления. Импровизирующий трубач — редкая профессия. Точнее, это не профессия, это талант! Саша играл на всех джазовых тусовках и фестивалях, с разными оркестрами, и соло, и дуэтом, и, наконец, был принят в оркестр Радио и Телевидения, вечерами успевал подрабатывать в ресторане, где сам руководил оркестром.

Игра на трубе требует ежедневной тренировки. Выдувать правильные звуки далеко недостаточно! Нужна беглость пальцев, постановка дыхания, даже как щеки надувать, вернее, НЕ надувать во время игры — целая наука. У Саши к тому времени была семья — жена и два сына, которые учились в музыкальном училище им. Гнесиной, в «Гнесинке», как они ее по-свойски называли. Особенные успехи делал старший сын-пианист. Всем надо было упражняться. Как-то устраивались. Сын-пианист играл в комнате, а Саша… в туалете. А где еще спрячешься? Рояль же в туалет или ванную не затащишь! Однако при наличии большой семьи в туалете долго не задержишься, поэтому Саша садился в электричку и уезжал куда-нибудь в лес, где спокойно выводил на трубе свои рулады, не мешая соседям и домочадцам.

Гастролируя в Польше, Саша познакомился с английским саксофонистом, с которым на концерте играл дуэтом. «Что ты сидишь в России? — удивлялся англичанин. — С твоей трубой и способностями ты в любой стране прокормишься и будешь иметь крышу над головой! Встань на тротуаре и играй! Не пропадешь!»

Москва к тому времени изменилась. На Арбате частенько выступал оркестр лучших профессиональных музыкантов, которые за один вечер игры на улице зарабатывали половину своей месячной зарплаты. Играл с ними вместе и Саша.

Бывший барабанщик из ресторанного оркестра, которым руководил Саша, прислал ему приглашение погостить в Нью-Йорке, где барабанщик жил уже несколько лет. Саша поехал. Пожил в Нью-Йорке, осмотрелся. Возвращаться в Москву не хотелось. Вот и получилось, что ехал Саша в Америку в гости, а остался в Нью-Йорке насовсем и превратился в нью-йоркского сабвейного Алекса-трубача.