Меловой крест

— Романы Короля перестали издавать? Или его вышибли с телевидения? Или, может, у Юрка лысина перестала блестеть?

— Вот ты смеешься, а его, на самом деле, с телевидения вышибли. И лысина не блестит… Помнишь, он говорил о своем больном сердце? Мы еще тогда издевались над его страхами…

— Это ты издевался…

Алекс бросил на меня укоризненный взгляд.

— В общем, Юрок в больнице… — сказал он.

— Опять? Сколько можно? Черт с ним, давай возьмем бутылку, навестим недужного…

— Он никого не хочет видеть.

— Меня — захочет…

— Не захочет…

— Что, правда, плохо?..

— Хуже некуда. Живым ему оттуда уже не выйти. Я по телефону разговаривал с главным врачом. Он сказал, что оперировать бесполезно. Назвал какое-то стремительно прогрессирующее заболевание с хитрым латинским названием и сказал, что сердце Юрка долго не выдержит… Поэтому все просто ждут, когда он отдаст концы…

— Скажи… — у меня вдруг пересохло во рту, — скажи, что ты пошутил!..

Алекс не ответил. Потом полез в карман, долго рылся в нем. Наконец выудил мятый конверт. Сердито протянул его мне.

Я вскрыл конверт. Там оказалось письмо Юрка ко мне.

"…Пока сохраняется неопределенность, остается надежда. Увы, я все знаю. Неопределенность стала определенностью, и надежды нет.

Никакой…

Как это страшно, знал бы ты…

Мне осталось совсем немного.

Очень долго я был уверен, что самое плохое случается с другими. Не со мной. Вокруг меня умирали люди. Среди них попадались знакомые, родные и друзья. Иногда я горевал, иногда сожалел, иногда злорадствовал… И бежал жить дальше. Теперь же это очень скоро произойдет со мной. И другие побегут по жизни дальше. Но среди бегущих не будет меня.

Кто-то всплакнет на моих похоронах, другие плюнут…"

(Тут Юрок как в воду глядел. Но об этом позже…)

"…кто-то вообще, — читал я дальше, — обойдется без эмоций. Но все, повторяю, побегут дальше. Будто меня и не было! Какая вопиющая несправедливость!

Когда-то я хотел узнать ответы на все вопросы до своей смерти…"

Дойдя до этого места, я вздрогнул. На долю секунды мне показалось, что эти строки написаны мной.

"Но сейчас понял, меня ничто не удерживает на этом свете, тем более что меня — я прямо чувствую это! — подталкивают в спину и требуют, чтобы я не тормозил очередь. Это действуют служащие Чистилища и Преисподней, наместники Бога и Дьявола на земле. Я слышу их громкое понукание и щелканье хлыста. Они в нетерпении покрикивают: "Не прерывай поступательное движение очереди, после все узнаешь! Проходи, красивый, что застрял в дверях, не мешай пасти стадо новопреставленных!"

Ах, если все было бы так весело!.."

Я перестал воспринимать посторонние звуки. В мире существовали только я и слова, которые горели перед моими глазами…

"…Я жил мечтами, — читал я дальше, — когда же узнал, что болен и что у меня нет будущего, я лишился надежд, и мечты сами собой стали бессмыслицей.

Я и писателем стал только потому, что жил мечтами, а теперь…

Как много упущено! Сколько лет потрачено на поиски легкой жизни! У меня же был дар, я его чувствовал, но… всепобеждающая лень и многолетнее прокисание в болоте, которое именовалось Советским Союзом, сделали свое черное дело. Я раскочегарился лишь под занавес, не зная, что спектакль под названием "Жизнь Юрия Короля" подходит к концу…

Как это пошло — завершать жизнь такой банальной фразой!

Ты скажешь, Юрок написал несколько книг и даже успел прославиться. Увы, мой друг, мой успех — это успех однодневки. С прискорбием признаю это.

Нельзя создать новое, лишь критикуя умерших оппонентов и поливая грязью выскочек вроде сегодняшних кумиров толпы. Лишь одному человеку удалось создать нечто совершенно новое, используя такие дешевые приемы: это был В.И. Ленин. Да и тот, как мы знаем, плохо кончил.

К сожалению, останется незавершенной моя последняя книга. Это был бы шедевр!

Представь себе, в наше время живет король. Где-нибудь в центре Европы. И вот он решил построить у себя в королевстве идеальное общество. У него есть дочка… А у нее хахаль из простых.

Ну, в общем, начало, как в сказке. Просыпается как-то утром король и отправляется на прогулку по своему королевскому дворцу. И на мраморном полу зала для приема иностранных послов видит, что пол не совсем чист. Что на нем что-то навалено.

Он присматривается и видит, что это лошадь навалила… Как лошадь? Почему лошадь в королевском дворце? Короче, велит он казнить главного дворцового говночиста… А это приведет к мятежу, и… А тут еще его дочка вертится с этим ёбарем из народа… В общем, ужасно все было бы это интересно, но, боюсь, никто не узнает, как там дальше события развернутся… Не успеть мне.

На прощание не могу удержаться от проклятий. Будь все проклято! — кричу я солнцу, Богу и людям! Именно так, а не иначе, должен подыхать настоящий мужик. Побольше шума, треска, пушечной пальбы и грохота рвущихся из умирающего тела страстей!

Князь Андрей умирал в блаженном осознании слитности, сопряженности своего внутреннего мира с миром других людей, любя всех людей! И в полном согласии со своей совестью. Счастливый человек…

Я же умираю с ожесточенным сердцем, озлобленным на весь мир! И повторяю — будь все проклято!

Пусть мои проклятья пронижут насквозь земную кору и достигнут ее огненной сердцевины и взорвут землю со всеми ее обитателями!

Я ухожу из жизни неудовлетворенным, неуспокоенным, нераскаявшимся, непонятым. Я и сам не понял многое из того, что мне преподнесла жизнь. Я нахожусь в страшном смятении и неуверенности. Эти чувства во мне бушуют с такой силой, что с ними справится только смерть. Будь она проклята!

Если бы у меня была возможность, я без намека на сожаление испепелил бы весь мир вместе с младенцами, святыми старцами и юными прекрасными женщинами!

Повторяю, именно так должен умирать человек, страстно любящий жизнь во всех ее проявлениях!

Я проклинаю всех остающихся в живых! Пьяных и трезвых, больных и пышущих здоровьем, молодых и старых, мужчин и женщин, неудачников и счастливых. Всех тех, кто пока еще ходит на своих ногах по земле! К черту дурацкое умиление Болконского, придуманное Львом Николаевичем! Интересно, с каким чувством умирал он сам! Тоже умилялся? Сомневаюсь…

Я имею право сомневаться, потому что это право каждого думающего человека, стоящего у порога…

И чему умиляться-то? Сырой глине, кучей наваленной на крышку гроба? Мертвой, вечной тишине? Небытию?