"Умирать страшно лишь однажды"

Третий – гранатомётчик, это он кричал "Аллах Акбар" – подымал гранатомет и уже целился в меня.

– Ещё секунда и он выстрелит. Как муху размажет по стене, – эта мысль появилась уже в движении. Наверно, со стороны было видно, как я резко крутанулся вправо и вскинул автомат, но для меня всё это растянулось на длинные, длинные мгновения. Время замедлило, почти прекратило свой бег. Я вижу, как медленно и тягуче подымаю автомат. Вижу как двое боевиков от живота тоже медленно ведут огонь, медленно дёргаются затворы автоматов и поблёскивая латунью, гильзы вылетают из автоматов, но звуков не слышу. Два ВВэшника также едва-едва катятся под огнем в укрытие. Полная тишина, я ничего не слышу. Все чувства сосредоточены на боевике с гранатомётом. Я вижу его грязную рожу, острый прищур глаз, когда он целится в меня, и волчий торжествующий оскал. Мой палец медленно нажимает на спусковой крючок и трассирующие пули идут в боевика, они бьют его в бок, но чеченец ещё не чувствует боли, а только сильный толчок в тело. Он стреляет в меня, но было уже поздно, от удара пуль сбивается точный прицел, и тут все звуки обрушиваются на меня – выстрел из гранатомёта. Граната вылетает, попадает в стену в десяти метрах от меня и оглушительный взрыв накрывает меня, но я всё равно жму на спусковой крючок и вижу, как мои очереди хлещут по духам. Боевик выпускает из рук гранатомёт, схватился за бок, куда попали мои пули, и кренясь в сторону, двигаясь рывками убегает из цеха. Следом за ним, непрерывно строча из автоматов, отступают и автоматчики. Всё можно бежать к генералу. Кругом стрельба, крики. Шароборин так и не успел понять, что произошло и куда я стрелял. Его от боевиков заслоняла стена, и он их не видел.

Отчего то бросилось в глаза и запомнилось, что стена, около которой я стоял, несмотря на разрушения в цеху, была недавно побелена и чистая.

Надо двигаться через цех к генералу и занять там оборону. Слева и впереди от нас в стене дверь в подсобное помещение. В голове закрутились мысли: – Что там за дверью? Есть ли там боевики или нет? Ведь там помещение, куда наверняка есть еще дверь из пристройки, а то что в пристройке есть боевики, я уже убедился, но надо было идти, а не размышлять. Бежим, Шароборин приотстал и я первый подбегаю к двери, заглядываю в неё, готовый немедленно резануть очередью. В дальней стене помещение ещё одна дверь в пристройку, но никого. Нормально, но надо всегда помнить об этой двери и держать её на контроле. Потом когда закрепимся, попробуем через нее прорваться в подсобные помещения. Бежим дальше, перескакиваем через груду красных кирпичей и попадаем на вторую половину цеха. Слева в четырех метрах стена, в которой темнеет провал двери, а над ней, на уровне второго этажа в цех выходят две небольших амбразуры.

– Всё! Сейчас из двери врежут, – непонятно откуда сверкнула мысль – надо прыгать, не важно куда, главное двигаться.

– Шароборин – Прыгааай! – И я сам, не раздумывая кувыркнулся через голову назад. Сашка удивлённо посмотрел на меня, но я уже был в прыжке, и вовремя – из двери ударила очередь. Я ощутил, как пули буквально в нескольких сантиметрах прошли мимо моей груди и ударили Шароборина в грудь, откинув его в сторону. Уже в прыжке, переворачиваясь через голову, я услышал, как он закричал и это был не только крик боли, а в нём было Удивление. Потом Сожаление и Обида – "Почему Я???? Почему в МЕНЯ???? В Меня нельзя – я ведь Дембель…. Я ведь домой должен ехать….".

Перекувыркнувшись через голову, я тяжело и больно грохнулся на кирпичи, сразу же откатился в угол и изготовился к стрельбе, поведя стволом автомата по цеху. Увидев, что непосредственной опасности для меня нет, посмотрел на Шароборина, который лежал в трёх метрах и тихо стонал. В голове у меня всё перекрутилось и смешалось: почему-то мне показалось, что раненым лежит не Шароборин, а сержант Ахмеров.

– Ахмеров, Ахмеров, что с тобой? – Хотя я понимал, что он был ранен.

– Товарищ подполковник, – голос его звучал слабо, – Я ранен, вытащите меня отсюда.

Не задумываясь я вскочил и кинулся к нему. Подскочил, левой рукой схватил его за воротник куртки и попытался его тащить, в правой руке у меня был автомат, и я искоса поглядывал на дверь. Тащить было тяжело, он упал на спину, где у него была радиостанция, которая теперь гребла как бульдозер и мешала тащить. Опасался я не зря – из двери ударила очередь и пули впились у меня между рук в кирпичи, но не попали ни в меня, ни в Шароборина. Кирпичная крошка больно стеганула по лицу, заставив отпрянуть от раненого, и снова откатиться в свой угол. Перевёл дух и через пятнадцать секунд снова кинулся к Шароборину, дал короткую очередь в дверь и, схватив Сашку за воротник, потянул его по кирпичам. Опять очередь. Пули заколотили вокруг меня, дробя кирпич, но в очередной раз не задели нас. Снова отпрыгнул в угол. Понял, что действуя одной рукой ничего не получиться. Зарычав от злобы, положил автомат на кирпичи и ломанулся к Шароборину: – Всё, без него в угол не вернусь. Плевать на боевика.

Подскочив к Сашке, одной рукой схватил его за воротник куртки, второй за поясной ремень, рывком приподнял его и быстро потащил к себе в угол. Боевик не стрелял – может у него в этот момент кончились патроны в магазине и он их перекидывал, а может он и стрелял, но я уже ничего не воспринимал – я тащил Сашку и дотащил. Шароборин лежал на спине и тихо стонал, на груди его виднелись отверстия от пуль, но крови не было видно, лишь лицо сильно побледнело.

Пока я занимался раненым вокруг нас обстановка резко изменилась, боевики предприняли контратаку и сумели отбить остальных ВВэшников от цеха и окружить нас. Я завертел головой, оценивая обстановку: кругом били очереди и пули чертили красивые линии пыльных фонтанчиков на всей площади цеха, сквозь трескотню выстрелов доносились остервенелые крики "Аллах Акбар". В дальной части второй половины цеха в проемах стен и окон мелькали фигуры боевиков. Короткими очередями в два-три патрона приходилось бить по ним, не давая возможности заскочить им во внутрь здания. Так длилось две-три минуты и затем все потихоньку стихло, лишь изредка то там, то тут били автоматные очереди и пули хлестали по цеху, не давая поднять голову. Я посмотрел на генерала и ротного, которые несмотря на то, что кругом шёл бой, продолжали наблюдать за двором цеха, и кажется даже не видели, как был ранен Шароборин. Справа их от боевиков закрывала какая-то пристройка, а слева железная труба большого диаметра. И было непонятно, заметили ли они вообще, что обстановка кардинально изменилась.

– Всё ясно – нас окружили. Надо вызывать огонь своей артиллерии и ударить по дальнему концу цеха и угольным кучам во дворе, откуда боевики контролировали мою половину, простреливая весь цех по длине и сковывая возможные наши манёвры.

Я снял с головы Шароборина наушники, отчего он коротко застонал: – Ничего, ничего парень держись, я сейчас вызову огонь артиллерии по духам, а там и тебя отправим к своим.

Я ему говорил, а сам не верил тому, что говорю. Мы окружены, один ВВэшник ранен в голову, да и отрезаны они от меня, хотя и находятся в двадцати метрах. Повернул голову налево, генерал с ротным продолжали смотреть в амбразуру – эти тоже не помощники. У них свои проблемы, да и перебежать ко мне им опасно – боевик в дверях срежет их одной очередью из автомата. Одному тащить неудобно – тяжело, да и руки будут заняты, и я сам становлюсь хорошей малоподвижной мишенью – мгновенно завалят. Остается драться до конца, а уж там как получится – погибнем или выживем. Глядишь, может ВВэшники всё-таки сумеют к нам прорваться.

Радиостанция работала: – "Самара, Самара! Я Лесник 53", – но в ответ только треск в эфире.

– "Самара, Самара! Я Лесник 53", – шипенье, помехи – я бросил наушники. Бесполезно, или железобетонные стены цеха мешают прохождению волн, или радиостанция от удара всё-таки повреждена. Я изготовился к бою, что ж, помирать – так с музыкой. Об отходе не могло быть речи – раненого не бросишь. Бросил взгляд на Сашку, было здорово заметно, что он "отходит": стоны становились все тише и тише, черты лица заострились, на губах появилась розовая пена, ещё секунд тридцать – сорок он сделал последний вздох и умер. Лицо его стало спокойным в своей неподвижности. Где-то в глубине души шевельнулось предательское облегчение, теперь я был предоставлен самому себе и мог "крутится" чтобы выжить. Я устроился поудобнее, духи продолжали стрелять во внутрь цеха, не давая нам передвигаться. Повернул голову влево и посмотрел на генерала и ротного – что они там делают?