Возлюбленная тень (сборник)

Есть часы от пяти до семи. К ним надо готовиться, их надо пройти, постоять, пробыть, не давая себе воли признаться – что это за часы. С четырех часов надо готовиться: одеревенеть, превратиться в сухое растеньице с полым стеблем, ни в коем случае не видеть измерителей времени – и тогда все пройдет. Нельзя звонить по телефону: никого из мало-мальски хороших людей дома не окажется, а напорешься на сукотину, которой в жизни не позвонил бы – если б не часы от пяти и до семи. Стыдно потом будет – после часов от пяти и до семи. Не звони, Витя, не звони, Витя. Книжечку почитай – у тебя их как грязи, две тысячи экземпляров. Главное, двигайся упорядоченно и системно. Из жандармерии тебя перевели? – Не скрою, перевели. Из армии тебя выгнали за душевную нестабильность? Выгнали. На пристойную работу тебя берут? Не берут. А делать ты что-нибудь можешь? Не можешь. А желаешь? Не желаешь. Так я и знал. Тогда пойдем дальше. А как ты себя чувствуешь? А хорошо. Само собой. А стишок новый хочешь продекламировать? Хочу. Так декламируй! Декламирую: от пяти и до семи – Вечер Смертныя Тоски. От тюрьмы да от сумы – голоски да лоскутки. А дальше? Будьте любезны: зарекался, а попал – не был загодя готов. Пузырями выпал пар тридцати моих годов. Замечательные стишки. Двадцати моих годов, тридцати моих годов, сорока моих годов. На десять лет в каждую сторону стишками себя обеспечил. А как насчет обязательности каждого слова в настоящем художественном произведении? А как насчет того, чтобы сходить на… Ну-у-у, за такой аргумент…

Телефон зазвенел. Зазвенел телефон, потому что уже семь часов и три минуты. Еще раз проскочило.

– Да.

– Витька, привет.

– Верста, садись в тачку и приезжай, только мгновенно.

– Во тебе! Потом в семь утра вставать и ехать обратно.

– А чего ты звонишь?

– Так, пропал ты что-то, вот я и решила узнать – может, ты сдох.

– Нет.

– Ну и слава Богу. Чем ты занят?

– Жизнью.

– Ясно. Будь здоров, дорого разговаривать. Мог бы девушке перезвонить.

– Я сейчас приеду.

– Приезжай. Но учти…

– Явления менструального цикла?

– Явления. И чтобы не было разговоров о русской и зарубежной литературе, арабо-израильском конфликте и прочего стеба. Серьезно, Витя, я не шучу. Мне это неинтересно, понял?

– Некоторые говорили, что телефонные разговоры между Иерусалимом и Тель-Авивом стоят бабки…

– Я тебя предупреждаю. А то ты после расстраиваешься, а я злюсь.

– Я поехал.

– Счастливого пути.

Задние сиденья в автобусе устранены – дабы палестинским борцам за национальную независимость труднее бомбы стало подкладывать. А остальные сиденья засижены пассажирами. Трясись, Витя, сзади, как прежде трясся: смотри в пол или закрой глаза – тогда возникает полное совпадение и приведет к воспоминаниям… Но ехали мы за переменою ощущений?! Тогда гляди: на всех мужах зеленые вздутые куртки с капюшонами-колпаками – военная одежда. Кто в части спер, кто купил – красиво и удобно. И на мне такая же куртка. И мы похожи друг на друга – наглым жестким покоем лиц, джинсами в обтяжку, сорочками, раскрытыми до средостения. Скажи мне, Витя, ты кто такой? Я старший нижний чин жандармского корпуса в запасе, личный номер: раз-два-три-четыре-пять, вышел Витя погулять.

А в окне – провал, в нем же огненный хлест и мигание: Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает детей своих под крылья, и вы не захотели!

Се оставляется вам дом ваш пуст.

Невиданный плакатик висит над головою: «На вашем тампоне грибки и бациллы! Лишь только “Нимфой” гарантийно стерилен!»Надо будет Версте сказать, чтобы она себя ничем бацильным не тампонировала.

25

С погодой происходили странные истории. Если так пойдет и дальше, придется признать обязательной установку двойных рам, увеличить поперечное сечение наружных стен и монтировать радиаторы в каждой комнате, не только в северных, но и во всех остальных районах Государства.

Директор Департамента Контактов тайный советник Арнон Литани знает, что занести ему сегодня в недавно начатый дневник: «Старческое брюзжание началось у меня незаметно: погода. Отлично помню иной климат: летом жарко, а зимою – холодно. Несмотря на внешний идиотизм подобных соображений, глобальное изменение климата – совсем не плохой пример неподконтрольных событий».

Если так пойдет и дальше – и помереть не успею, застану холод на южных границах. Будущих южных границах.

«Дома у нас было целых три печки: большая белая, так называемая русская; у дедушки в комнате – железная, на кривых слабых ногах. И во дворе что-то такое стояло. Все три топил Стась – по субботам. В остальные же дни…»

Сам Арнон Литани, понятное дело, не мерз: до двадцати лет – Западная Белоруссия, до двадцати четырех – Сибирь (на самом-то деле не Сибирь это, но Урал), затем – через всю Великую, Малую, Белую, через всяческое Ковно-Вильно – до Варшавы. Почти обратный путь и более того. Товарищ лейтенант Мошковский Аркадий Нухемович, полковой переводчик. Бывший член национального спортивного объединения «Работяги», сущий кандидат в члены Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков).

А в сорок пятом – встреча в пивном подвальчике на Маршалковской: напрочь забытый Левка – член конкурирующего национального спортивного объединения «Герои». А с ним – двое. Один всю войну выдавал себя за поляка, другой – за украинца. Служили во вспомогательных частях. Но украинец-то, украинец – чуть ли не в хозяйственный подотдел гестапо пристроился! Хохот на весь подвальчик: как они, чертовы притворщики, свои обрезанные в необрезанныепревратили? Оказывается, есть способ.

Виды задач: уничтожение общего врага при незабвении основной национальной цели. Отсюда: нелегальная беседа легальных людей – поляк с украинцем теперь в НКВД (МГБ?..). Помогают искоренять националистические банды на территориях, вошедших в состав СССР незадолго до начала Великой Отечественной войны.

И вот так, несвоевременно, без предварительной договоренности, остановленные, наши биографии становятся не то чтобы секретными, но труднообъяснимыми, неприятно, черт его знает, извилистыми. А все потому, что ехидный завпамятью пустил ленту замедленно, рывками, то и дело замирая, отчего возникает корявая нелепость поз и положений.

Еще виды задач: основная национальная цель согласуется с незабвением принципиальной разницы в подходе.

Отсюда: Левка дал понять, что чуть ли не до сорок второго велись переговоры. Надо было попытаться спасти всех этих несчастных баранов, как называл их председатель объединения «Работяги». Председатель «Героев» высказывался иначе, но в том же духе.

– Наши предлагали так: поднимаем в Палестине восстание против англичан, а вы нам – пароходы с охраной. Или без охраны – сами только не стреляйте. Грузим в Европе, сколько сможем…

– Левка, ты всегда был дурак.

– Погоди! – Отмахивается, захлебывается пивною пеной дурак. – Погоди! Ваши не согласились, параллельно начали какую-то тягомотину с американцами, с Советами. Немцы получили известия…

Все эти само собой разумеющиеся, естественные вещи Левка выдавал, опять же, вразрыв, то чересчур громко, то бессмысленно-хитрым шепотком, превращая очевидное в какую-то разбойничью тайну.

Объединение «Герои» состояло из меджнунов. [3]

Последний раз виделся с Левкой в сорок восьмом – незадолго до Провозглашения Государства. Левка стал Арье Шомрон и вместе с другими меджнунами неудержимо сползал на полезный, но второй план.

И еще виды задач: политический строй Государства должен быть таков, чтобы созданные в догосударственный период институции приняли бы на себя всю полноту власти. Геройские работяги, работящие герои – все должны были действовать согласованно – и тогда станет абсолютно неважным, что там говорят или думают они, ибо единственно важно то, что делаем мы.