Нежный бар
Нежный бар читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Да.
— «Первая любовь, последняя любовь — какая страсть сильней? Какая справедливей?» Лонгфелло.
Я улыбнулся:
— Моя бабушка читала мне это стихотворение.
Священник продолжал читать:
— «Заря или вечерняя звезда? Рассвет или закат сердечный? Час, когда мы всматриваемся в даль и в неизвестность, и приходящий день глотает тени, — или когда пейзажи нашей жизни позади и вдалеке мерцают некогда любимые места. И сладкие воспоминанья… хм… и сладкие воспоминанья…» Как же там дальше… В любом случае — суть ты понял.
Священник потянулся и сочувственно похлопал меня по колену.
— Позволь мне тебя угостить, — предложил он. — Что ты пьешь, мальчик мой?
Он потряс кубики льда в пустом стакане, как игрок в нарды, мешающий кости.
— Виски, — ответил я.
— Конечно. Что же еще?
Когда он вернулся, я поблагодарил его и спросил, куда он направляется. На религиозную конференцию, сказал священник. Он представлял свою церковь, из маленького городка в Новой Англии, о котором я никогда не слышал. Мы поговорили о религии, и он с восторгом обнаружил, что я недавно прочитал «Исповедь» Святого Августина.
— Ты, должно быть, студент Йеля, — предположил он.
— В настоящий момент — да.
— Ты же не собираешься бросать учебу?!
— Думаю, Йель собирается бросить меня.Из-за моих оценок.
— Оценки можно исправить. Ты умный парень.
— Это сложно, отец. Сложнее, чем я ожидал.
— «Очарование сложности высосало живительные силы из моих вен и забрало веселье и жизнерадостность из моего сердца». Йейтс.
— Йейтс, должно быть, учился в Йеле.
— Если бы учился, ему тоже там было бы тяжело. Творческие личности, понимаешь.
— Вы добры. Но я идиот. В старших классах школы я чувствовал себя Эйнштейном — теперь я понимаю почему. Половина ребят были дураками, вторая половина алкоголиками. В Йеле же дураком оказался я. И чем глупее я себя чувствую, тем реже хожу на лекции, отчего еще больше отстаю и становлюсь еще глупее. — Я откинулся на спинку кресла. — Я собирался поступать в юридическую школу. Но не получится. И я не знаю, как сообщить об этом матери.
— Твоя мать хочет, чтобы ты поступил в юридическую школу?
— Очень хочет.
— А ты сам чего хочешь?
— Не знаю.
— У тебя должны быть какие-то мысли.
— Я просто хочу… писать. — Впервые я произнес это вслух.
— Браво! Благородное занятие! Поэзию?
— В газеты.
— Нет. Ты похож на поэта. Ты дуешься, как поэт. Может быть, романы?
Я покачал головой:
— Я хочу быть корреспондентом газеты.
— Ну, хорошо. — Священник разочарованно замолчал. — Это тоже неплохо.
— Предпочитаю писать истории про других людей.
— А почему не свои собственные?
— Не знаю, с чего начать.
— Ну что ж, в газетах тоже есть своя прелесть, уверяю тебя. Мне нравится каждое утро брать в руки «Таймс» и читать о том, что происходит в мире.
— Скажите это моей матери.
— Она будет счастлива, если ты найдешь свое призвание. И если закончишьуниверситет.
От этого слова у меня внутри похолодело. Я проглотил половину своей порции виски залпом.
— Будь счастлив, — сказал священник. — И тогда твоя мать тоже будет счастлива.
— Держу пари, что вы не единственный сын матери-одиночки.
— Я четвертый ребенок в семье, где было десять детей. Но моей матери хотелось, чтобы я стал священником, поэтому мне не понять твоих мучений.
— Вам понравится в Манхассете. Там сплошь большие католические семьи.
— Похоже на рай.
— Там есть одна улица, на которой много баров. В начале улицы стоит церковь Святой Марии, в конце — абсолютно божественный бар.
— Космология, достойная Данте. За нас? — Священник снова взболтал лед в пустом бокале. Я вынул бумажник из кармана. Он замахал на меня руками. — Я угощаю, — произнес он и направился в бар.
Я ощущал, как виски согревает меня изнутри до самых кончиков пальцев. Интересно, думал я, не подсыпал ли отец Амтрак (это упоминалось выше?) чего-нибудь в мой бокал, но потом выбросил эту мысль из головы.
— Вы знаете, — сказал я ему, когда он вернулся со следующей порцией, — для священника вы очень разумно говорите.
Он хлопнул себя по бедру и расхохотался.
— Это нужно запомнить! О, я расскажу это другим священникам на конференции. — Он сцепил пальцы за головой и посмотрел на меня. — Я думаю, мы пришли сегодня вечером к очень важному решению, Джей Ди.
— Джей Ар.
— Прежде всего ты должен улучшить оценки.
— Я думаю, что да.
— «Уже одно только стремление к недостижимому совершенству, хотя и напоминает бренчание старого пианино, придает смысл нашей жизни на этой бессмысленной звезде». Логан Пирсал Смит.
— Кто?
— Очень мудрый человек. Эссеист. Книголюб. Родился на несколько эпох раньше тебя.
— Вы столько знаете о книгах, отец.
— В детстве я провел много времени в одиночестве.
— Я думал, вы из большой семьи.
— Одиночество не имеет никакого отношения к тому, сколько людей вокруг тебя… Что я там хотел сказать про наше второе решение? Ах да! Ты станешь писателем. А я с удовольствием буду искать твои статьи в газетах. Ты будешь писать о реальных людях и о том, чем они занимаются на этой бессмысленной звезде.
— Я не знаю. Иногда я пытаюсь сказать то, о чем думаю, а получается так, будто я съел словарь, а потом сходил в туалет и вынул страницы из унитаза. Извините.
— Можно тебе кое-что сказать? Ты знаешь, зачем Бог создал писателей? Потому что Он любит хорошие истории. И Ему наплевать на слова.Слова — это занавес, который мы вешаем между ним и нашим истинным «я». Постарайся не думать о словах. Не старайся составить идеальное предложение. Его не существует. Писательство — это интуиция. Каждое предложение — интеллектуальная догадка, как для тебя, так и для читателя. Подумай об этом в следующий раз, когда будешь вставлять бумагу в свою печатную машинку.
Я вынул йельскую тетрадку из рюкзака.
— Вы не возражаете, если я это запишу, отец? Я стараюсь записывать то, что говорят мне умные люди.
Он посмотрел на мою тетрадку, которая была заполнена на три четверти.
— Похоже, тебе попадалось много умных людей.
— Это в основном то, что я услышал в «Пабликанах». Так называется бар, где работает мой дядя.
— Это верно — то, что ты сказал о барменах и священниках. — Он посмотрел в окно. — У нас с барменами две общие черты: мы тоже слушаем исповеди и тоже подаем вино. В Библии достаточно много говорится о пабликанах, хотя во времена Иисуса это слово имело другое значение. Пабликаны и грешники — так там сказано, мне кажется. Это были синонимы.
— Меня «Пабликаны» практически вырастили. Мой дядя и его друзья из бара присматривали за мной, когда мамы не было рядом.
— А где твой отец?
Я листал страницы своей тетрадки и ничего не отвечал.
— Ну что ж, — сказал священник. — Ну что ж. Тебе повезло, что в твоей жизни было столько мужчин.
— Да, отец, мне повезло.
— Нужно участие очень многих людей, чтобы воспитать одного хорошего человека. В следующий раз, когда будешь на Манхэттене и увидишь, как строится один из этих огромных небоскребов, обрати внимание на то, как много людей занято в строительстве. Чтобы воспитать сильного мужчину, нужно столько же людей, сколько для строительства высотного дома.
25
СИНАТРА
Вдохновение, которое я почерпнул из разговора с отцом Амтраком, выветрилось так же быстро, как и виски. Моя жизнь зимой 1984 года дала крен. Я прекратил заниматься, перестал ходить на лекции. Но опаснее всего было то, что я перестал беспокоиться. Каждое утро, растянувшись на подоконнике, я читал романы, курил сигареты и думал о Сидни, а когда наступали выходные, вставал, надевал пальто, садился на поезд до Нью-Йорка и отправлялся в «Пабликаны», где все два дня проводил в мужской компании, и возвращался в Йель в воскресенье. Мужчины редко спрашивали меня, почему я так много времени провожу дома и постоянно околачиваюсь в «Пабликанах». Когда мне задавали вопрос, как мои дела, я бормотал что-то про Сидни, но так и не признался, что нарываюсь на неприятности и что исключение из университета теперь более чем вероятно. Меня наверняка исключат. Я не знал, как они отреагируют на это, и не хотел знать. У меня было опасение, что они обрадуются. Также я опасался, что и сам стану гордиться тем, как испортил собственную жизнь. Впервые я заметил в себе склонность к саморазрушению, и это подозрение усилилось, когда я прочел биографию Ф. Скотта Фицджеральда и ревностно выделил абзацы, где говорилось о том, как Фицджеральду сначала дали академическую отсрочку в Принстоне, а потом он бросил учебу. Я поймал себя на мысли, что отчисление из университета необходимо, чтобы стать писателем.