Футбол 1860 года

— Никогда налет на универмаг в нашей деревне не вызовет цепной реакции по всей стране. В течение двух-трех дней события улягутся, и жители деревни будут снова влачить нищенское существование, вот и все, — возразил я, раздраженный и в то же время подавленный неожиданным возбуждением настоятеля, этого добропорядочного деревенского интеллигента. — У меня нет охоты вмешиваться в нынешние события, но я прекрасно знаю, что Така не тот человек, который бы принимал в расчет все, связанное с зубчатыми колесами эпохи. У меня единственное желание — чтобы после теперешних событий Така не оказался в полном одиночестве. Но хоть я и желаю этого, мне кажется, теперь у Така не будет выхода — бежать ему некуда. «Позор» распределен между всеми жителями деревни, и вряд ли Така удастся воспользоваться ролью раскаявшегося участника студенческого движения. Я все время думаю, что заставило Така дойти до этого, и не нахожу ни одного удовлетворительного объяснения. Я лишь чувствую, что внутри у Така — глубокая трещина, и поэтому не вмешиваюсь в его дела, но почему появилась эта трещина — понять никак не могу. Во всяком случае, пока сестра не покончила с собой, этой трещины, мне кажется, в нем не было…

За сегодняшний день я так устал, будто сам участвовал в «бунте», и умолк, почувствовав непереносимую грусть. Настоятель молча выслушал меня, но под внешней оболочкой его спокойного, добродушного лица явственно проглядывала самодовольная наглость, лишь имитирующая добродушие. Во всяком случае, это человек, обладающий силой воли, которая позволила ему спокойно жить в деревне даже после того, как от него сбежала жена и пошли сплетни. И сейчас он молчит из сострадания ко мне, совершенно раздавленному, а совсем не потому, что сочувствует. Я догадался, что в противовес мне, беспокоившемуся лишь о судьбе брата, настоятель думает о судьбе всей деревенской молодежи. И мы шли молча, плечом к плечу, как люди, глубоко понимающие друг друга, провожаемые приветливыми улыбками мужчин и женщин, стариков и детей, попадавшихся нам навстречу. Дойдя до площади перед сельской управой, настоятель, вместо того чтобы попрощаться, сказал:

— До сих пор деревенская молодежь, совершая необдуманные поступки и попадая из-за этого в затруднительное положение, гнала от себя решение проблемы, теперь же она стремится собственными силами преодолеть значительно большие трудности или же, по собственной воле попав в безвыходное положение, берет всю ответственность на себя — это тоже очень интересно, действительно интересно! Если бы был жив брат твоего прадеда, он, я думаю, поступал бы так же, как Така-тян!

Пока я, прерывисто дыша, не в такт биению сердца, поднимался по скользкой дороге, на которой подтаявший на солнце снег снова начал подмерзать, вокруг сгустились черно-красные тени. С тех пор как начался снегопад, это было первое возвращение исчезнувших из долины теней. Легкие облака развеял ветер, и показалось горящее в закате небо. Дрожа на холодном ветру, я поднимался по дороге, петлявшей между покрытыми тяжелой шапкой снега зарослями кустов, которые благодаря появившимся наконец теням казались пришитыми к земле. Вспотевшее в жаркой конторе универмага тело теперь покорилось холоду. Я понимал, какое выражение придают моему небритому лицу заполнившие все вокруг черно-красные тени. Пока я медленно, точно поезд, едва волочащийся в гору, механически поднимался по дороге, меня вдруг охватило чувство отчаяния от мысли, что мне уже никогда не добраться до дому. Но вот на фоне темного снежного склона куском вара в красном ореоле показался амбар.

У входа в главный дом темнела небольшая толпа женщин. Все они были в рабочей одежде в темно-синюю полоску, точно, решив вернуться к старым деревенским обычаям, выбросили свои яркие платья. Они были укутаны с ног до головы — за исключением лица, ни кусочка тела не соприкасалось с воздухом. Когда я вошел во двор, женщины разом, точно стайка домашних уток, повернули ко мне свои черно-красные невыразительные лица, но тут же снова отвернулись к стоявшей в дверях жене и начали хором причитать. Эти женщины из окрестных просили, чтобы Такаси выбросил пленку, которую он отснял в первый день грабежа универмага. Когда они после грабежа вернулись домой и рассказали мужьям и свекрам, что Такаси их фотографировал, те категорически заявили, что фотографии нужно уничтожить. Видимо, эти женщины — первые раскаявшиеся участники грабежа. Пылавшее багрянцем заходящее солнце постепенно линяло.

— Все решает Така. Заставить Така передумать я не могу. Я бессильна вмешаться в то, что задумал Така. Он сам решает, что ему делать, — терпеливо повторяла жена монотонным голосом: видимо, все это ей уже порядком надоело.

Музыка во славу Будды, кипя, как гейзер, поднимавшаяся со дна долины, неожиданно смолкла — звенящее безмолвие, смешанное с оранжевым туманом, погребло пространство, замкнутое черным лесом.

— Ой, ой, ой, что же теперь делать?! — Жалобный голос растерянной молодой крестьянки заставил жену на мгновение запнуться, но все равно новых слов она искать не собиралась.

— Я подчиняюсь решениям Така, все решает Така. Он сам решает, что ему делать.

11. Могущество мух: они выигрывают сражения, отупляют наши души, терзают тела

Б. Паскаль

На следующее утро бунт продолжался, но музыка во славу Будды уже не звучала — долину окутала мертвая тишина. Момоко, принесшая мне завтрак, пережив ужас насилия и тяжелую истерию, удивительно повзрослела. Наклонив бледное, тусклое лицо много вынесшей женщины, изо всех сил стараясь не встретиться со мной взглядом, она, то и дело запинаясь, рассказывала хриплым голосом о том, что творится в деревне. Сегодня «гвардия» Така обнаружила, что управляющий универмага, обманув охрану у моста, бежал из деревни. Стремясь связаться с бандитами, нанятыми королем, управляющий переправился через реку, теперь очень опасную — в ней прибавилось воды от стаявшего снега, — и, не обращая внимания на то, что промок до нитки, припустил бегом по заснеженной дороге к побережью. В это же утро отец ребенка, спасенного на разрушенном мосту, тайно передал Такаси охотничье ружье и патроны.

— «Чтобы тебе было чем встретить бандитов короля супермаркета, если они нападут, Така», — сказал он, отдавая ему ружье. Но, по-моему, наоборот, с ружьем опаснее! — говорила она мрачно, не скрывая, что ее нисколько не радует бунт.

Опасаясь еще сильнее напугать Момоко, я промолчал, но роль, которую должно было сыграть ружье, истолковал несколько иначе. Может быть, оно было для Такаси не оружием, чтобы вместе со своей «гвардией» и жителями деревни сражаться с бандитами короля супермаркета, а оружием, предназначенным только ему, когда от него отвернутся товарищи и придется, оставшись в одиночестве, защищать себя в деревне, полной врагов? Во всяком случае Такаси приобрел преданного друга, правда единственного во всей деревне, который не задумываясь отдал необходимое ему самому ружье. Такаси, получив сведения, что сегодня утром ни один крестьянин из окрестных не пришел грабить универмаг, обмотав колеса цепями, поехал в бамбуковые заросли, по домам окрестных, чтобы попытаться их уговорить. Сообщив мне эти многочисленные новости, девушка снова превратилась в прежнюю Момоко и простодушно, точно доверчивая сестренка, спросила:

. — Осталось ли еще что-то хорошее в людях или уже не осталось вовсе? — Я растерялся от неожиданного вопроса, а Момоко продолжала: — Утром, когда машина бежала вдоль моря, после того как мы встретили рассвет в дороге, проехав всю ночь в машине уже по Сикоку, Такаси спросил у нас: «Интересно, осталось ли еще что-то хорошее в людях?» И сам ответил: «Да, осталось. Я имею все основания утверждать это, потому что люди с другого конца света едут в Африку и мало того, что ловят там слонов, но потом снова плывут через море, привозят этих слонов и помещают их в зоопарки». В детстве, говорил Така, он мечтал, что если бы стал богачом, то обязательно завел бы слона. Держал бы его в хлеву, примыкающем к амбару, а чтобы деревенские дети, стоило им только поднять голову, могли видеть его откуда угодно, мечтал срубить все высокие деревья на склоне, скрывающие усадьбу.