Чужая шкура

Я прошел через сад, открыл калитку, проскользнул за угол авеню Жюно и остановился на тротуаре улицы Лепик. Карин исчезла. Я нажал на кнопку домофона, который после семи не работает, потом открыл дверь своим ключом. Мой безымянный ящик пуст, на лестнице ни души. Я вновь выскочил на улицу, злость сдавила мне виски, я был готов обшарить все кафе Монмартра, где она могла укрыться от холода. Я ни в коем случае не хотел признавать, что это свидание не состоится. Нет, не приснилась же она мне там, на барьере! Я не страдаю галлюцинациями и не мечтал о ее появлении, не смел надеяться, что она когда-нибудь вернется, но теперь, когда от моего смирения не осталось и следа, я и помыслить не мог, что побрился зря.

Я присел на барьер, на то самое место, где она ждала меня еще три минуты назад. Не может быть, чтобы она успела вскочить в такси на Лепик, пока я шел через сад Мулен. Без двадцати восемь: по логике вещей, Карин, вероятно, появилась здесь после семи, иначе позвонила бы в домофон и вошла. А теперь решила где-то отогреться, выпьет стаканчик и скоро вернется. Хотел было подняться в студию, включить свет и поджидать ее у окна. Но нет, пожалуй, это опасно. Я еще не чувствую себя в полной мере Ришаром Гленом, мне нужно время, так сразу я не смогу дать ей то, за чем она пришла.

На обороте рекламного проспекта я написал ее имя и адрес «Блинов Монмартра». Не решился приписать, что люблю ее. Просто нарисовал сердце. Так признаются в любви подростки, но для меня это было больше, чем признание, — это был символ моего возвращения в шкуру человека, которому для самовыражения мало слов.

Я засунул проспект между створками входной двери. Сердце, нарисованное шариковое ручкой, смахивало на череп. Я направился к блинной, слепо веря в свою судьбу, которую в очередной раз искушал. Ясно одно: Глен и Ланберг затеяли большую игру — кто кого.

~~~

— Какие люди! — сказал хозяин. — А я уж и не ждал.

— Меня не было в городе. Но мое предложение остается в силе.

Фламбируя блин, он пожал плечами. Я сел за инструмент, поглядел на прыгающие клавиши и подхватил «Меланхолию» на ходу. Пожилые туристки, которые, отдыхая от ночной экскурсии в облаках сахарной пудры, увлеченно поедали вафли и рассматривали купленные открытки, казалось, вообще не заметили появления пианиста. Молодая пара, сидящая напротив, смотрит на меня, посмеиваясь: я принял смиренный вид: мол, не смейтесь, жить-то надо. Они отвели глаза.

Я замурлыкал про себя слова песенки, чтобы как-то приспособиться к новой роли. Куда девались вспышки агрессии и жестокой ревности, как тогда, в «жуке»?.. В тот раз меня вывела из себя ссора с Карин и то, как она отвергла меня. Если теперь она ко мне вернется, если нам удастся забыть все те поступки и слова, что встали между нами, наша с ней история возродится здесь как продолжение того вечера в баре «У Гарри».

Время течет от песни к песне, я изо всех сил стараюсь сохранить оптимистический настрой, но как только пианино останавливается, оптимизм испаряется на глазах. В перерыве хозяин угостил меня сидром.

— Ну, как жизнь? — спросил он.

— А ваша? — спросил я в ответ.

Помолчали. Дюжина бабушек погрузилась в автобус, парочку сменили двое одиноких мужчин, усевшихся друг против друга и погрузившихся в свои мысли. Один заказал мясной бульон, другой буркнул: «То же самое». Время от времени к окнам приникают лица каких-то людей, но в кафе никто не заходит, видно отправились на поиски более оживленных заведений. Стоит стеклу запотеть от очередного горячего дыхания, меня бросает в дрожь, и напрасно. Вообще, зря я тут окопался, наверное, надо было искать Карин по всему Монмартру. Ведь вполне возможно, мой проспект просто упал, когда какой-нибудь жилец открыл дверь…

— Не иначе, Дассен их уже не цепляет, — грустно вздохнул хозяин.

Я успел сделать четыре глотка, пока он мерно качал головой над рюмкой с анисовым «Рикаром». Уныние заразно. Я не выдержал:

— Так попробуйте что-нибудь другое.

— Что другое-то? — проворчал он, пожимая плечами и склоняясь к впустую коптящим конфоркам. — Это мое ремесло, судьба моя. Я ж больше ничего не умею.

— Да нет, я про музыку… На Джо Дассене свет клином не сошелся.

Он проникновенно посмотрел на меня.

— Мы с ним ходили к одному парикмахеру.

Я молча кивнул, предоставив ему развить дальше эту тему, если есть желание. Он махнул рукой куда-то за плечо, точно забросив на место потерянную вещь, и прибавил:

— Ну в общем… Это было еще до развода.

Перемежая свой рассказ глоточками «Рикара», хозяин принялся оплакивать золотые времена, когда Монпарнас еще был Монпарнасом, когда его жена сидела за кассой, а русская мафия — за железным занавесом.

Меня уже зовут «Елисейские Поля», и я скорей бегу к пианино. Мой работодатель со вздохом потирает лысый затылок, вспоминая покойного певца. Хочу вернуть себе прежнюю уверенность, только ноты стали непослушными, пальцы тяжелеют с каждым куплетом, шея затекла, а ноги устали притворяться, что нажимают на педали. Изо всех сил стараюсь не морщить верхнюю губу, но тик все равно заметен, мне явно не хватает усов. Почему я так легко поддался порыву, который завел меня в тупик? Она просто приехала к своему выдуманному писателю, и все. Да, такая вот впечатлительная читательница. Теперь, когда наша реальная история в прошлом, писатель ее снова заинтересовал. Выставила за дверь реального человека и тешит себя надеждой, что на его месте опять возник творец. А вдруг он уже придумал новые линии сюжета, вот она и примчалась, чтобы снять показания со счетчика. Полюбуйся, до чего хорош: скрючился над механическим пианино в грязном плаще, спортивном костюме для клуба «Кен» и неспортивных носках, с нечесаных волос капает… Жалкий, несчастный, приземленный, ему не до ее фантазий, он покорно терпит равнодушие посетителей, в надежде, что подадут на бедность; отличная карикатура на артиста с пустым блюдечком и табличкой «Спасибо».

На мои плечи опускаются ее руки. Повеяло ее духами, пряди волос щекочут мне лицо. Она целует меня в щеку.

— Я тебя жду, — шепчет она.

Я вижу, как она идет к диванчику, что стоит прямо напротив, у подножия винтовой лестницы. Я словно окунулся в волну счастья, весь, до самых пальцев, которые сейчас аккомпанируют медленной до слез мелодии «Если б не было тебя». Она садится, улыбаясь, облокачивается и откидывает со лба завиток, но он тут же падает ей на глаз. Подперев лицо руками, она смотрит, как я играю. Ее глаза светятся материнской гордостью, которую я так ненавидел ребенком у чужих мам. Я растрогал ее. Я-то хотел шокировать, возмутить, разочаровать этой жалкой забегаловкой или ослепить, возбудить своей умелой игрой, а оказывается, я ее растрогал. Такой я еще никогда ее не видел, и почему она вдруг перешла со мной на «ты»? И с какой стати я так волнуюсь?

Хозяин принес ей меню. Она не торопится, ждет, а я тем временем непринужденно и виртуозно беру аккорды, глядя ей прямо в глаза. Потом тычет пальцем в какую-то строчку наугад, что-то говорит, кивая в мою сторону. Бретонец возвращается за стойку и хмуро косится на меня. Мазнул противень куском масла, швырнул на него уже выпеченный блин, сверху — ломоть ветчины и пригоршню тертого сыра, завернул, откупорил бутылку «Туборга» и поставил все это на пианино. Я даже такт пропустил. Откуда ей известно, что пьет Ришар? «У Гарри» бармен, не спрашивая, подал мне их фирменный коктейль, а вместе мы, по-моему, с ней не ничего ели, кроме Биг-Мака. В мгновение к ней вернулась вся ее загадочность.

Затаив дыхание, я заканчиваю «Если б не было тебя» и перехожу к следующей песне. Мне сидеть за пианино еще, по крайней мере, четверть часа. Она улыбается, не подозревая, что застала самое начало концерта. Я пытаюсь взглядом передать ей все свое нетерпение и указываю на хозяина, который не позволит мне сейчас прерваться. Она сочувственно закрывает глаза. Было бы справедливее обвинить во всем пианино, ведь я не могу его оставить, пока не сыграю вместе с ним все четыре оставшиеся песни подряд. Если б я не видел, как ее глаза сияют от гордости, я бы запросто встал посреди песни и признался бы, что я тут всего лишь для декорации, и мы бы посмеялись вдвоем, но она с таким вниманием слушает мои безукоризненные пассажи, что мне совсем не хочется открывать правду. Мне приятно нравиться ей не только благодаря моему роману. Даже если это очередная ложь — на этот раз я выдумал ее по собственной инициативе, без оглядки на Карин. Склонившись над инструментом, я вторю его клавишам и чувствую себя на удивление свободным.