Мертвый эфир

— Вовсе нет. Итак, для очаровательной Селии Джейн поют Stereophonies— «Счастливого вам дня» [97].

Я нажал клавишу «воспр.» и включил постепенное нарастание громкости.

Фил выглядел ошарашенным. Он молча смотрел на стрелку уровня звука и слушал песню, звучавшую у него в головных телефонах.

— Ты даже не передразниваешь вокалиста, — сказал он скорее себе, нежели мне. Развел руками, — В чем дело?

Я снял наушники, вернее, чуть приспустил, чтобы уши отдохнули.

— То и есть, что ты слышишь, — сказал я ему, кивая в сторону вращающегося компакт-диска, — Все равно нам пришлось бы ставить эту песню. Так что никакой лишней писанины.

В уголках глаз моего режиссера появились морщинки.

— Небось, пытаешься залезть в трусики к той самой даме?

— Фил! Я же говорил тебе, она замужем.

Фил громко рассмеялся.

— Разве тебя это когда-нибудь останавливало?

— Как ты иногда циничен, Фил. Смотри, как бы тебе таким не остаться.

— Это просто защитная реакция, возникающая, когда ты рядом, дружище.

— Чего плохого в том, чтобы исполнить чью-то заявку?

— Мы никогда этого не делали.

— Ну вот тебе и новенькое что-то.

— Тут должен быть какой-то скрытый мотив.

— Может, хватит об этом? Нет никакого скрытого мотива.

— Я слишком хорошо тебя знаю, Кен. Здесь обязательно должен быть какой-то подвох. Привычки и заведенный ритуал куда важнее для тебя, чем ты думаешь.

Я покачал головой.

— Ну ладно, так и быть, сознаюсь: один из друзей сэра Джейми поставил меня… э-э-э… в немного неловкое положение, — сказал я, поглядывая одним глазом на указанное в списке песен время воспроизведения, а другим на часы в студии.

— Ага-а-а!

— Нет тут никакого «ага-а-а!». Послушай, тот парень большая шишка, лично знаком с Нашим Дорогим Владельцем, я его вчера неожиданно встретил, и он из меня, ну, типа, выдавил обещание поставить песню для его женушки.

— Готов спорить, суперкрасотки.

— Я же говорю, он большая шишка. У таких всегда жены красавицы. Обычное дело. Если увидишь такого, как он, с какой-нибудь замухрышкой, можно смело предполагать, что здесь замешана любовь. И нечего на меня так смотреть.

— Да, это было неожиданно.

— Мне захотелось тебя отблагодарить.

— Господи, а какой, интересно, рождественский подарок ты вручишь твоему почтальону?

Сели улыбнулась.

— К тому же я не смогу встретиться с тобой в ближайшее время. Только после Нового года.

— Ну что же.

— На сегодняшний день у тебя есть какие-то планы?

Я покачал головой:

— Ничего, кроме намеченной встречи с юристами. Но они подождут.

— Надеюсь, ты не в беде?

— Нет, — ответил я, — да и юристы не мои. Просто нужно подписать свидетельские показания по поводу несчастного случая, свидетелем которого мне довелось стать месяц или два назад. А что ты собираешься делать на праздниках?

— Поеду домой.

— На Мартинику?

— Да.

— Мистер М. с тобой?

— Да. А какие планы у тебя?

— Останусь в Лондоне.

Еще год назад мы с Джоу условились, что проведем Рождество с ее родителями в Манчестере, но теперь Джоу предстояло провести это время в Нью-Йорке, по долгу службы помогая ребятам из «Аддикты» ковать железо их славы, пока оно еще горячо. Я даже не мог съездить к своей собственной семье, мои отец с матерью давным-давно решили, что сыты по горло шотландскими зимами и новогодней суетой, и вот уже несколько лет подряд проводили праздники на Тенерифе, собираясь поступить так и на этот раз.

— А вообще-то здорово, что мы нынче смогли встретиться, — сказал я.

— Повезло, что Джону пришлось уехать сегодня утром. Опять в Амстердам.

Она взглянула на часы — единственное, что на ней осталось. При слове «Амстердам» она слегка нахмурилась.

— Но времени у нас только до двух тридцати.

Я оперся на локоть и стал рассматривать ее при тусклом свете настольной лампы на секретере. Кроме того, кое-какой свет проникал через приоткрытую дверь ванной. Сели лежала в роскошной позе, раскинув ноги, пряди золотисто-коричневых волос разметались сказочной разветвленной речной дельтой по белым простыням и пышной подушке, одну руку она подложила под голову, открыв оставленный когда-то молнией, похожий на завитки папоротника узор, волшебную инкрустацию на ее смуглой коже.

— Мне вчера и в голову не пришло, что ты можешь там быть, — сказал я ей и покачал головой, — Ты показалась мне на катке такой ослепительно прекрасной. Конечно, мне следовало поскорей смыться, но я просто не смог отвести глаз.

Она погладила меня по руке.

— Все обошлось. Сперва я забеспокоилась, когда поняла, что он догадался: я тебя узнала. Но он решил, что знает тебя тоже, то ли по тому дню рождения, то ли по фотографиям в газетах. У него очень хорошая память.

— Значит, этим утром он ушел рано и не слышал, как я посвятил тебе песню?

— Да, но ее слышала я.

Я огляделся по сторонам.

— И решила встретиться со мной здесь.

Мы находились в отеле «Дорчестер», где произошло наше первое свидание. Огромное дерево под окном, то самое, которым тогда, в мае, покрытым листьями и освещенным слившимся воедино светом луны и уличного фонаря, мы любовались из апартаментов, находящихся на пару этажей выше. И никакой тишины сейчас не нужно было соблюдать.

— Признаюсь, — сказал я, — меня давно так и подмывало спросить, что ты сделаешь, когда мы перебываем во всех шикарных отелях Лондона. Одним из возможных вариантов мне представлялось такое: они становятся все более дешевыми, и наконец мы опускаемся до того, что снимаем нижнюю койку в большой зале туристской ночлежки в Эрлз-корте, среди наваленных рюкзаков.

Она тихонько засмеялась.

— Для этого потребовалось бы огромное количество свиданий, даже если бы мы ограничились только центром Лондона.

— А я оптимист. Так что же, кстати, заставило тебя вернуться сюда?

— Вообще-то я думала вернуться сюда в нашу первую годовщину…

— Вот как? — проговорил я, широко улыбаясь, — Так, значит, в глубине души, оказывается, ты все-таки романтик, Селия Джейн?

Она ущипнула меня за руку, да так, что я вскрикнул и ухватился за больное место. Синяк был почти неизбежен. Это было несправедливо, конечно, мне-то никаких следов оставлять на ее теле не разрешалось.

— Вот тебе, — И она погрозила мне пальцем. — Но затем я подумала, что в этом можно разглядеть некий принцип, а зачем зря рисковать.

— Из тебя получилась бы великая разведчица.

— А кроме того, у меня создалось впечатление, будто что-то изменилось теперь, когда наши параллельные миры внезапно соприкоснулись.

— Какая-то слабая, трусливая, испуганная частица меня вообразила, что произошедшая перемена чересчур велика и тебе больше не захочется снова меня увидеть, — сознался я, — Знаешь, как будто чары развеются, что ли.

— Тебе и вправду пришло такое в голову?

— К счастью, мне довелось прожить наедине с этой мыслью всего одну ночь, но она меня действительно посетила. Ведь у тебя свои представления о том, как люди могут быть разделены или связаны, свой круг воззрений и верований, которые мне кажутся чрезвычайно экстравагантными, которые я не могу понять и потому не могу предвидеть результатов… а вдруг для тебя вчерашнее стало бы своего рода символом, фомом небесным, божественным знаком, однозначно символизирующим (и никаких споров или просьб, то есть в полном согласии с принципами твоей веры, к постижению которых я так и не подступился), что все для нас кончено.

Уже почти сонным голосом она проговорила:

— Кажется, ты думаешь, будто я не вполне разумна?

— Я полагаю, ты ведешь себя как самый разумный человек из всех, кого я встречал, но при этом утверждаешь, будто веришь в абсолютно сумасбродную идею о том, что наполовину жива и наполовину мертва. И в твою странную связь с двойником из какой-то иной вселенной. Может быть, это чрезвычайно разумно в каком-то глубоком смысле, который от меня до сих пор ускользал, но мне кажется, я ни на йоту не приблизился к его пониманию с тех пор, как ты в первый раз познакомила меня с этой, честно говоря, совершенно бредовой системой взглядов.