Приключения англичанина
Приключения англичанина читать книгу онлайн
Главный герой, токарь Алексей, обнаруживает на антресолях рукопись отца, который оказывается самым настоящим шотландским лордом. Знакомство с биографиями предков выливается в переосмысливание собственной жизни, а воспоминания о подростковых, армейских и "взрослых семейных" годах перерастают в сатирические зарисовки советской действительности 70-90-х.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Но зачем, спросишь ты, рассказал я тебе эту немудреную солдатскую быличку? А затем, что трагического в ней больше, чем комического. Представь мои чувства – как раз накануне я видел во сне дочь губернатора, теперь уже просто из–за расстояния недостижимую, и вот, проснувшись, оказался в двусмысленной ситуации. Предубежденность окружающих угнетает меня. Никто не верит, что букашки перебежали ко мне в бане или эшелоне, а не на ложе какой–нибудь внучки бывшей зечки. Понятно, что людям легче принять привычную версию, нежели ломать голову над ее возможными вариантами. Уж так устроен человек, да! Ведь и ты, Федосей, выслушав мои песенки (помнишь, я исполнял их на отвальной?), сказал: «В качестве упражнения в жанре куда ни шло…», то есть ты охотно поверил, так тебе было удобнее, что это всего лишь упражнения, а иначе пришлось бы сочувствовать или хотя бы изображать сочувствие, что, не спорю, отвлекает от сосредоточенности на себе и собственном творчестве… Но почему–то я не сомневаюсь, что даже если бы ты был способен сочувствовать чему–либо или кому–либо, то песенка про капитальный ремонт пришлась бы тебе по душе больше, чем про дочь губернатора, поскольку обязана своим возникновением (не преминул бы ты подчеркнуть) реальному событию (первая любовь, с кем не бывало), тогда как песенка про дочь губернатора – реминисценция романтизма, а проще говоря – литературщина, в том смысле, что надоели уже все эти бригантины с алыми парусами…
Так вот, Федосей, знай же, что я поскромничал, сказав, что про дочь губернатора сочинил ради того, чтобы поупражняться в жанре. Я поскромничал, а ты и поверил. Ты, выходит, забыл, что я происхожу из старинного английского рода и для меня подобные темы – никакие не реминисценции. Я вообще намерен изучить историю моих предков, но займусь этим, конечно, уже на гражданке. А пока вынужден закругляться – того и жди в келью войдет синеглазка и прикажет гасить свет. Потому что отбой. Привет Ленке».
* * *
У–у–у, на перламутровой холодрыге мы стояли прямоугольными толпами – у всех ресницы как огненная паутина в прожекторном луче!
Маленький, как воробушек, подполковник – серебряная папаха и фиолетовый нос – вспорхнул на трибуну.
Лейтенант Енко просеменил мимо нас, пропел тонким голосом: «Р–равняйсь! Сы–мирна–а!» и – лицом к трибуне – остолбенел, докладывая подполковнику: полк, де, на утренний развод построен, де.
А подполковник в ответ закричал:
– Товарищи солдаты! Дети древней русской столицы Москва! И вы, кировцы–путиловцы! И вы, вятичи–кривичи–радимичи! И вы, сыны солнечного Узбекистана! Мы все, то ись сообща, соединенными силами, гуртом и скопом, должны занять первое место в социалистическом соревновании полков! Что за разговорчики в строю? Я хочу слышать только рокот ваших сердец!
Лейтенант Енко обернулся к нам, прекрасный, как разгневанная девушка – щеки алые, глаза блистают – и погрозил кулаком.
– Но добиться высоких показателей, – продолжал голосить подполковник, – возможно лишь при условии соблюдения воинской дисциплины, которую вы систематически нарушаете! Одни, придя на объект работ, разводят костры и спят вокруг оных как пожарные лошади! Другие повадились по лебедям в поселок вольнонаемных! Предупреждаю: залечивать насморк будете в дисциплинарном батальоне! Впрочем, вышесказанное касается в основном старослужащих, хотя и среди молодых замечены ходоки. Нут–ка этот… как его… рядовой (я вдруг услышал свою фамилию) выдьте на всенародное обозрение!
Ни жив ни мертв я вышел в перламутровое пространство перед строем.
Подполковник вдруг присел, его не стало видно, над трибуной торчала только папаха, а распрямился он уже с черно–зеркальным сапогом в правой руке.
Стуча сапогом по трибуне – бум–бум–бум – подполковник обратился ко мне:
– Товарищ солдат, командованию стало известно содержание письма, которое вы написали, находясь на излечении от своего сомнительного недуга. Почему, спросите, «сомнительного»? Да потому что появление площиц на мошонке объясняется контактом с неопрятными особами противоположного пола. Быстро вы, однако, наладили таковой с таковыми. И не надо, не надо строить из себя агнца невинного! Наблудил, так имей мужество признаться! Тем более, что дело, в общем–то, молодое, понятное. Главное, сделать надлежащие выводы. Теперь о письме. Как заместитель командира полка по политической части, считаю долгом высказать мнение: малопривлекательный образ советского солдата у вас получился. Какой–то маменькин сынок, растение какое–то тепличное, сами посудите – стоило малехо простудиться, и сразу же разнюнился, спешит пожаловаться дружку своему, оставшемуся на гражданке, такому же, скорее всего, хлюпику. И откуда этот иронический, этот прям–таки байронический тон? Ах да, вы же потомок древнего английского рода! Можно сказать, без пяти минут милорд! И уж разумеется, аристократ духа! Вы вот что, вы это бросьте! У нас тут армия, а не Англия. You’re in the army now! Ладно, шутки в сторону. Думаете, я не понял, что англичанство ваше – просто метафора, и что письмо это никому вы отсылать не собирались, просто упражнялись в жанре, на сей раз эпистолярном, экспериментировали с формой повествования, которое намерены создать? А может, вам лучше поработать в ротной стенгазете? Поосвещаете, поотражаете? Командование всегда пойдет навстречу творческим исканиям, и ежели вы действительно надумали создать что–то художественное на материале армейских буден, – создавайте! Но только зарубите у себя на носу – создавать в черных очках мы не позволим! Глумиться и заниматься очернительством не дадим! Эй, а кто это там курит в строю? Мне же отсюда все видно! Товарищ лейтенант, ко мне его, ко мне!
Лейтенант Енко за шиворот вытащил в перламутровое пространство упирающегося рядового Рослика.
– Ага! – воскликнул подполковник. – Вот полюбуйтесь, еще один из молодых да ранних! Ишь какой зеленоглазый! И смотрит волком! Причем одиноким! Товарищ солдат, мне ведь все равно: будешь ты работать в обычном полку или под конвоем. Ведь этак можно и в черную телогреечку влететь! Пойми: куря в строю, ты нарушал закон и устав. Запомни: твоя глупая голова всегда будет склонена под тяжестью меча советского правосудия! Товарищ лейтенант, пусть он в назидание остальным прочим неделю драит сортир! После отбоя! А писатель–англичанин разделит с ним эту чашу! Все! Полк, сы–мир–на–а! Слушай мою команду! Напра–ву! Шагом – арш!
Бил в барабан румяный барабанщик,
как будто заколачивал рубли.
У трубача круглее красной клизмы
резиновые щеки раздувались.
Повзводно, а точнее – побригадно
мы выдвигались на объект работ,
поскальзываясь то и дело на
дороге ледяной, лесной, в потемках…
Теперь вовсе ужасы. На экране лес дремучий. Светает, поэтому иглы на елях уже сизые, а не черные. Мы бежим колонной, подгоняемые криками, а то и тычками в спину. Это сержанты и ефрейторы так согреваются. Все же минус тридцать.
И вот перед нами поляна, посредине которой – кирпичное, пятьсот метров в длину и двести в ширину, здание, – дырявые, как после обстрела, стены, из дыр торчат железные, метр в диаметре, трубы. А внутри – Лабиринт!
(Старослужащие рассказывали нам, что здание это двадцать лет проветривалось, и только потом пришел из Москвы приказ переоборудовать его под… никто не знает, что такое здесь будет. Впрочем, что такое здесь было – тоже никому не известно.)
До апреля крушили мы Лабиринт поэтажно, оставляя нетронутыми только наружные стены и крышу. Иначе говоря, производили внутреннюю перепланировку.
А старослужащий ефрейтор Мочалов надзирал за нами, как Минотавр, развязывая время от времени мешок с подзатыльниками.
– Медленно работаете, медленно! – мычал Мочалов.
Лабиринт, кстати, мы разрушали так: сантиметрах в десяти от пола по всей длине какой–нибудь стены ломами продалбливали сквозную щель, потом кувалдами бухали по верхним углам – и стена в тумане известковой пыли сползала, как простыня с веревки!
А потом топорами стесывали с кирпичей каменную пену раствора – нагромоздили египетскую пирамиду этих кирпичиков.