Время воды

Но и теперь никто не спешил впускать Керима и его спутницу внутрь. Они размахивали руками, неуклюже прыгали в своих тяжелых шубах, пытаясь сломать дверь или хотя бы дотянуться до видеокамеры. Они сердились, недоумевали, выходили из себя и ничего не понимали. Керим орал на видеокамеру, Маша орала на Керима — два толстых, некрасивых, постаревших человека, две глупых зверушки. А я сидел на стуле, расслабленный и неподвижный, глядел на них, рассматривал сквозь лупу и думал, что время беспощадно, и люди беспощадны, и женщины беспощадны особенно. Я пожалел, что вижу их такими, но временем я управлять не мог.

— Этот пусть стоит на месте, а женщину пропустите, — сказал я в коммутатор, когда устали глаза.

Машу впустили, Керима толкнули в грудь, он упал в снег, и тюбетейка слетела с его головы.

— Вы рейдер? — это были первые слова Маши, которые я услышал.

Ее голос огрубел от острой еды и сигарет. Она стояла на пороге кабинета в расстегнутой промокшей шубе и тяжело дышала.

— Я — Виктор, — ответил я без интонаций, что означало некую многозначительность.

— Виктор? — вскрикнула она. — Скобов, ты?

— Нет, — мое лицо скрывала тень. — Зачем же Скобов? Как-то неприлично звучит эта фамилия.

— Ах да, конечно, — сказала она чуть менее уверенно. — Лопухин?

— Опять неверно, — я поморщился.

— Ну вот, фамилию не помню, но — август, Гагры, танцы в темноте? — прошептала она уже без всякой надежды.

— Нет, — я подвинул ботинок вплотную к «дипломату» с деньгами, чтобы почувствовать, кто здесь хозяин, и включил лампу на столе.

— Попов! — Маша потянулась телом вперед. — Витеныш…

— Да, это я, — я попытался произнести эти слова сурово и строго. — Мария, как ты…

— Постарела? — фразу назад она была готова броситься ко мне, но замерла в полупозиции.

— Нет, совсем нет, — решил я ее успокоить. — Может быть, располнела немного.

— Располнела? — Машины глаза округлились. — А ты? Ты сам себя давно видел?

— Давно, — я еще не оценил степень своей ошибки.

— Оно и видно. И что ты вообще делаешь здесь? Ты что, не пьян? Тебе что, нужны деньги?

— Деньги, — повторил я. — А что нужно тебе?

— Сейчас же уходи, — голос Марии окреп, стал металлическим. — Тебя побьют и выгонят. Сейчас придет Керим. Вот двести рублей, возьми и уходи.

— Я взял бы и ушел, — ответил я, кончиком ботинка задвигая «дипломат» под стол. — Но не могу, прости.

— Что ты несешь?

— Керим все объяснит. Думаю, он уже понял.

— Ты забираешь у нас бизнес? — догадалась Маша. — Ты милиционер? Пожарный?

— Я лесник. И бизнес ваш мне не нужен. Можешь забрать его с собой. Вот он, весь тут. Могу завернуть в целлофан, — я показал на лежащую на полу табличку с золотыми буквами: «ООО Три Героглу». — Ты ведь тоже Героглу, не так ли?

— Да.

— Ну вот, бери. Она твоя.

— И что я буду с ней делать? И с ним, с Керимом?

— Я не знаю. Пусть подскажут твои юристы-одноклассники.

— А как же все, что с нами было?

— Не нужно теперь вспоминать про совесть. Я на работе.

— Попов, ты негодяй!

В критических ситуациях женщины действуют решительнее мужчин, у них меньше мозгов и больше отваги. Мария отказалась покидать помещение, пришлось ее нести. Ее накладные когти так и норовили впиться мне в глаза. Впрочем, я легко уклонялся и даже успел прощупать дорогие мне прежде места через густой мех мутона. С памятными местами все было в порядке. Возможно, мы могли бы подружиться с Марией вновь, но не хватило длины коридора.

Керим, напротив, проявил отчаянное малодушие. Он сказал, что Маша ему встала поперек горла, он готов с ней расстаться. Потому что у него уже три жены и один простатит. Говоря о простатите, он почему-то держался за голову. А затем, без какой-либо паузы, попросился ко мне на работу.

— Ты умеешь собирать чагу? — спросил я его, вспомнив о процентах, которые нужно было выплачивать Косбергу.

— Научусь, — закивал он. — Научусь, мамой клянусь!

— А она?

— И ее научу. И братьев.

— Хорошо. Теперь можешь идти.

Сделка была завершена.

Я вернулся в кабинет, посидел там минут пять, покрутил в руках авторучку, посмотрел в Интернете на шлюх и почувствовал, как во мне просыпается аппетит. Жажда бизнеса.

Я набрал номер Косберга:

— Товарищ каперанг, это Попов. Мне нужны еще кредиты. Это возможно?

— Входишь во вкус? — в голосе Косберга звучало нетрезвое добродушие.

— Нет, чистый бизнес.

— Чистый? В «пирамиду», что ли, втянулся? А на квартиру попасть не боишься?

— Не боюсь.

— Давай отгадаю. Вторая попытка. Ты собираешься вернуть себе моральные долги, скупив предприятия твоих бывших друзей и компаньонов? Так?

— Так.

— Неплохая идея. Очень по-человечески. Я сам в свое время так сделал. И знаю многих людей, которые в нашей ситуации поступили подобным же образом. Но будет ли от всего этого прибыль для «Родины»?

Я задумался.

— Так и быть, подскажу: прибыль возможна. Если объединить скупленные предприятия в холдинг, потом выпустить акции и в полном объеме вбросить на рынок. Продать все до одной.

— Ну и что? — я почесал авторучкой макушку.

Мое действие не осталось незаметным для Косберга, возможно, он догадался по характеру звука:

— Ты не чешись, а записывай. Так ты сможешь заработать денег для «Родины» и уничтожить своих недругов. Они будут продолжать ходить по земле, но их уже не будет фактически.

— Я не совсем понимаю.

— Это объяснимо. Во-первых, ты пока еще кавторанг и смотришь на мир не с капитанского мостика, а из каюты старпома. Во-вторых, в твоих соображениях очень много личного. А нужно отвлечься, возвыситься над событиями, только так можно стать настоящим капитаном. Поэтому давай решим абстрактную задачу.

— Давайте. Только чтобы я понял.

— Поймешь, обязан понять. Итак. Что есть человек в мире денег?

— Ничто.

— Неправильно. Человек в мире денег есть функция денег.

— Если интегрировать функцию, можно избавиться от аргумента, — догадался я.

— Наконец-то.

— Это мне подходит.

— Мне тоже. Под двадцать пять процентов в валюте.

— Сколько я смогу взять?

— Сколько унесешь.

Я унес много, я нес через силу — в карманах, в руках, за спиной, между ног и во рту. В моем случае качество определялось количеством.

Мне не составило труда отыскать Снеткова и Диму, пару юристов-мошенников и всех тех, о ком я вспоминал на подводной лодке. Я расправился со своими недругами за календарный квартал. Я ни с кем не встречался лично. Не разговаривал, не бил, не душил. За меня все делали деньги. Деньги — смертельное оружие для тех, кто в них верит. Для денег нет расстояний. Деньги не знают границ. От них невозможно спрятаться и укрыться. Единственное, что может принести временное облегчение, это откупиться от них. Мои представители, используя модное слово «прозрачность» и обещая умножение капиталов, убедили моих недругов объединиться в холдинг и выпустить IPO, печать и контроль которых обеспечивал новообразованный банк «ЛенЛесТорг».

За акциями выстроились очереди из бизнесменов и простолюдинов. Котировки пошли вверх. Портреты Снеткова и Димы смотрели на обывателя с именных акций, с бортов автобусов, со стен домов, подписи под портретами обещали геометрические прогрессии прибылей.

Так оно первое время и было. И станок, который печатал акции, не останавливался ни на минуту, я знал это точно — станок стоял за стеной моего кабинета. Прежде чем у господ акционеров возникли сомнения, я успел перепродать холдинг четыре раза.

В конце концов, чтобы обесценить акции окончательно, я распорядился выбрасывать их прямо на улицы с вертолетов. «Ценными бумагами» набивали карманы и шапки все кому не лень: дворники, дорожные рабочие, пенсионеры и бомжи. Собственность Снеткова и Ко, прежде чем перестать существовать, стала народной.

Это была победа, однако победа неполная: в моем подсознании еще оставалось большое темное пятно. Последняя причина моих неврозов и комплексов. Пятно принимало разные формы, то отталкивающие меня, то, наоборот, возбуждающие. Это пятно скрывало и хранило воспоминания о Жанне.