Орлы и ангелы

Я не сказал ей, что у меня где-то в ящике валяются точно такие же. Должно быть, эпидемия любви к таким очкам поразила мужчин во всем мире.

Тигры, сказала Джесси, сразу же повскакали на ноги и стукнули себя кулаком по груди. Даже Герберт встал с места поздороваться с этим человеком. А тот не снял ни шляпы, ни очков, правда, извинился за это. Он говорил по-немецки. Герберт сказал: мистер Симатович, первым делом хочу подчеркнуть, что наш приезд лишен какой бы то ни было политической подоплеки. Мужчина ответил: договорились, можете называть меня Фрэнки.

Мне было трудно, чертовски трудно делать вид, будто я совершенно спокоен. На столе больше не было ничего, на что я мог бы отвлечься, кроме салата из помидоров, но помидорами занималась Джесси: она выкладывала из листиков базилика нечто вроде венка. Я отдал бы все на свете за возможность хотя бы на секунду заглянуть в ее мысли, разобраться, в какой мере она сама осознает значение того, что рассказывает. Намеренно ли она или хотя бы полуосознанно развила в себе удивительную способность сохранять в памяти и воспроизводить информацию, не задаваясь неизбежными вопросами и не снисходя до мотиваций с интерпретациями, — и это при том, что речь шла о событиях, в какой-то мере знакомых даже ей, пусть по отрывочным упоминаниям в газетах, по радио и телевидению. Определенно я знал лишь одно: мне ни в коем случае нельзя выдать своего интереса к тому, что она рассказывает, если я не хочу, чтобы она немедленно замолчала. Значит, следовало сохранять спокойствие, а вовсе не (смахнув салат со стола) сорваться на крик: Джесси, ты видела Франко Симатовича, видела человека, фотографии которого не существует на свете и за одно только словесное описание которого Гаагский трибунал выплатил бы целое состояние!

Фрэнки и с Россом поздоровался, сказала она. А ко мне нагнулся, сунул мне два пальца под подбородок и говорит: ну, малышка, как тебе тут у нас нравится? Я отпрянула, а Росс сказал: мистер Фрэнки, этой женщине двадцать три с половиной года, и она — особа воспитанная. Фрэнки сразу же извинился и сказал, что я со своим заданием, конечно же, справлюсь. Росс всегда был на моей стороне.

Да, сказал я, мне это известно.

Потом они раскрыли скоросшиватели и развернули карты. Я поняла, что им сейчас не до меня. Я пошла прогуляться, а два тигра шли следом. Воняло здесь так же, как в аэропорту. Окна во всех домах выбиты, и нигде ни души. Солнце вышло, я свернула в какой-то проулок и увидела цветущий сад. Тигры встали слева и справа от входа и устроили шоу со своими винтовками. В саду росли деревья с большими бледно-зелеными листьями, а под ними большие качели. Я хотела сесть на качели, но увидела, что там лежит большая собака. Ее тело было чудовищно изуродовано. Язык вывалился из пасти, лапы отсутствовали, и прямо из меха торчали белые кости. И все тело обсели пестрые стрекозы.

Она опять начала скрести себе голову, я ей не мешал, я только радовался тому, что накануне вечером обстриг ей ногти.

Ты можешь себе представить, спросила она, куда подевались лапы?

Я мгновенно прикинул, не придумать ли какую-нибудь сказочку или басенку или просто историю, в которой фигурировала бы мертвая собака без лап. Например, бегала, бегала и лапы стоптала. Но нет, мне не пришло в голову ничего путного.

Думаю, осторожно начал я, лапы ей отрезали.

Да, сказала Джесси, я тоже так думаю. Я сразу же вернулась к гостинице. Про собаку ничего не рассказала. Не хотела никого расстраивать.

В разговоре возникла пауза. Джесси зависла, как компьютер, — теребила волосы, скребла голову и не могла отделаться от воспоминаний о мертвой собаке; я понимал, что сейчас она думала о ней, и только о ней. Я раскрыл меню и углубился в изучение того, что предлагалось нам на десерт.

Горячая клубника со взбитыми сливками, задумчиво сказал я. Винное желе с фруктами.

Переговоры свои они все равно уже закончили, сказала Джесси. Фрэнки исчез. Перед гостиницей стоял длинный автомобиль с тонированными стеклами, а сев в него, я обнаружила, что ничего не видно и изнутри. Да мне все равно ни на что в этом городе смотреть больше не хотелось. Росс сел напротив меня, мы покурили, роняя пепел повсюду, только не в пепельницу. Поездка растянулась на целую вечность.

Баварский крем, сказал я.

Дом был, вообще-то, школой, сказала Джесси, вокруг дома стояли взрослые мужики. В лыжных масках и ковбойских шляпах, видок смехотворный. Росс объяснил мне, как пройти, и сунул в руку огромную корзину винограда. Мне надо было войти, а остальные должны были оставаться снаружи.

Виноград в шоколаде, сказал я кстати.

Почти все время я шла по одному и тому же помещению, сказала она, и сотни людей смотрели на меня снизу, с пола, мужчины, женщины, дети. Кто-то раскидал их по полу, как колоду карт.

Я отвел глаза от меню и посмотрел на Джесси: было так странно осознать, что в этой головке таятся картины, известные мне по отчетам международных организаций, специализирующихся на нарушении прав человека.

Это ведь были документы, спросил я. Паспорта, удостоверения личности, водительские права — то, что обычно носят в бумажниках, не правда ли?

Один раз я остановилась взглянуть попристальней, сказала Джесси. У меня возникло такое странное чувство. Я вынула собственное удостоверение и швырнула его к остальным, лицом вверх. Потом, на границе, его хватились. Росс очень сердился.

Могу себе представить, сказал я.

Вокруг лежали и другие вещи. Бейсбольные биты, на которых было вырезано слово «Cestitamo». Знаешь, что это значит?

«Добро пожаловать», сказал я.

Да, точно, сказала она. Ты что, владеешь языками?

Гм, ответил я.

Бабок, сказала она, загнали в заднюю комнату. Она была битком набита. На полу валялись их вещи. А между ними парты, пробитые длинными гвоздями. И у стены такие дерматиновые лежанки. Бабки уставились на меня, словно я была привидением. Большинству оказалось столько же лет, как мне. И тут я начала. Мне надо было есть виноград, пока им самим не захочется того же, рассказывая при этом что-нибудь о себе.

Постепенно я начал постигать замысел использовать Джесси в качестве своего рода посланницы, в качестве посредницы. Замысел безумный и как раз поэтому гениальный, потому что если и мог найтись на всем белом свете человек, которого не испугались бы жертвы палачей, то таким человеком была Джесси.

Я им все время рассказывала, сказала она, что я дочь очень важного человека. Что я с ним работаю, а еще одного человека я люблю, и с ним я работаю тоже, и он очень красив. Что у него длинные черные волосы.

Кстати, сказал я, а почему с вами не было этого засранца? Куда он вдруг подевался?

Инстинктивно я стиснул под столом колени. Расслабился на мгновение! Слава богу, слово «засранец» не вызвало у Джесси ожидаемого негодования.

А его не было, сказала она. Но бабкам понравилось, как я про него рассказывала. Некоторые даже пытались погладить меня по голове, как будто я заболела. Я, конечно, уклонилась. И тут я преподнесла им хорошее известие. Мой отец, важный человек, кое-что пообещал. Каждая из них выйдет отсюда, если ей удастся проглотить пять виноградин. Однако глотать их нужно не разжевывая, целиком. Это трудно, я всегда старалась показать им пример, и это было трудно. Но большинство из них справлялись после двух-трех неудачных попыток. Они страшно старались. Я рассказала им, что их вместе со многими другими людьми переправят через границу. И им это страшно нравилось, а я помогала им бриться наголо.

Зачем еще бриться наголо, спросил я.

Чтобы их нашли, сказала Джесси. Там, на границе, леса и холмы полны народу, особенно вдоль забора. А сверху хорошо видно, когда среди волосатых голов попадается голая. Но там, где их находили, я была только раз. Этим занимался Росс с несколькими помощниками.

Ну а при чем тут виноградины, спросил я.

В порядке тренировки, разумеется, сказала Джесси. Чтобы они потом смогли проглотить и пластиковые пакетики. Ты ведь прекрасно знаешь, что Герберт занимается наркотой.