Петрович

— Ой! — вскрикнула Вероника. — Сосиски!

— Тьш-ш… — смутился Петрович. Оглянувшись, он встретился глазами с какой-то очень белолицей дамой. Дама тут же опустила взгляд, но брови ее, выщипанные в ниточку, поднялись кверху.

С кошелечком в руке Вероника припала к прилавку:

— Можно мне…

Но продавщица через ее голову обрадовалась белолицей даме:

— Здравствуйте! — заулыбалась она. — Что же вы там стоите?

— Я подожду, — ответила дама. — Молодые люди, видимо, спешат на электричку.

Она опять приподняла свои выщипанные брови, и то же сделалось с бровями продавщицы:

— Что вы хотели? — Это уже был вопрос к Веронике.

Все-таки они купили сосиски — два кило. Из магазина Вероника вышла с бумажным пакетом в руках и в некоторой задумчивости.

— Скажите, какая мадам… — пробормотала она.

— Кто?

— Ну та, напудренная… И что это она про электричку говорила?

— Забудь, — сказал Петрович и взял ее за руку. — Мы с тобой гуляем.

Пара двинулась дальше и гуляла еще метров сто пятьдесят, пока не встретила очередную светящуюся букву «М». Здесь Вероника решила, что гулять довольно.

— Ладно, — объявила она, — для первого раза хватит. — И усмехнулась: — Пошли на электричку.

И они снова спустились в метро и продолжили свой прерванный подземный путь. Вероника больше не шептала про себя названия станций. Примолкнув на валком вагонном диванчике, она прижимала к груди пакет с сосисками и только изредка сглатывала слюнку. Однако делала это она не от голода, а потому что у нее закладывало уши, — хотя метро было как метро, но грохот в нем стоял изрядный. Ехали они довольно долго, пока к очередному радиосообщению «станция такая-то…» Петрович не добавил специально для Вероники:

— Наша!

Он и впрямь уже считал своей тети-Танину станцию. Как было не считать, если здесь его ежедневно встречал этот рыжий приятель. Правда, сегодня пес повел себя предательски по отношению к Петровичу. Все свое обаяние рыжий употребил, чтобы понравиться Веронике — и имел успех. Она вытянула из пакета связку сосисок, собственными белыми зубками откусила две штуки, и… едва не лишилась пальцев. Оценил ли рыжий тот факт, что сосиски были высшего качества? — навряд ли. Но их благородный, с легким привкусом копченого, запах растревожил саму Веронику.

— Так кушать хочется, — прошептала она, прильнув к Петровичу. — Больше, чем тебя…

Ему тоже хотелось сосисок и хотелось остаться наедине с Вероникой; но Петровича начинало помучивать еще одно, не столь приятное предвкушение — предвкушение их неизбежной встречи с тетей Таней. Каково-то примет она новую постоялицу… Однако деваться было все равно некуда, и он, ничем не выдавая своих опасений, повел Веронику навстречу неизвестности.

Впрочем, когда они добрались наконец до тетиной квартиры, ее самой там не было: тетя еще не вернулась с работы. У Вероники образовалась возможность привести себя с дороги в порядок, и она этой возможностью воспользовалась. Она закрылась в ванной и, проведя там некоторое время, вышла к Петровичу в халатике таком коротком, что у него екнуло сердце. Оно екнуло сначала по понятной мужской причине, а потом… потом при мысли, что этот халатик увидит тетя Таня. Не удержавшись, он привлек Веронику к себе и почувствовал, как подалась она навстречу; Петрович увидел вблизи запрокинувшееся лицо и узнал затуманившиеся вдруг глаза…

— Подожди… подожди… — Балансируя на краешке сознания, она забормотала что-то про сосиски и про его тетю, которая должна была вот-вот прийти.

С большой неохотой Петрович внял доводам разума и выпустил Веронику из объятий.

— Фух! — выдохнул он. — Тогда давай делать ужин.

Они прошли на кухню, и там к Веронике быстро вернулось самообладание. Оглядевшись по-женски цепко, она довольно смело принялась делать ревизию тети-Таниным припасам. Скоро она убедилась, что кухонные закрома от изобилия не ломятся.

— Чем же вы питаетесь? — удивилась Вероника. — Странно, в Москве живете, а в холодильнике шаром покати.

— Мы питаемся вермишелью. — Петрович вздохнул. — Она мне по ночам снится.

— А я думала, что-нибудь другое. — Она улыбнулась. — Ладно, пусть сегодня тебе приснится картошка.

Действительно, Вероника нашла под плитой авоську со старой картошкой, процветшей уже кое-где бледными отростками. Неизвестно еще было, как отнесется тетя Таня к гастрономическому новшеству, но Петрович своих сомнений не высказал. «Семь бед — один ответ», — подумал он.

Спустя полчаса квартира уже вся благоухала картошкой, жаренной с луком. Казалось, даже тетины горшечные цветы внимали с интересом непривычному аромату. В сущности, в запахе этом не было ничего особенного, — подобные можно услышать в любом подъезде любого дома. Во всех квартирах, где люди живут семьями, женщины жарят что-нибудь по вечерам, и вкусные запахи просачиваются из жилищ наружу и дразнят ноздри тем, кто по какой-то причине не обзавелся семьей либо жилищем.

Но даже если запах жареной картошки и просочился в подъезд, тетя Таня и подумать бы не могла, что он исходит из ее собственной квартиры. Только войдя в переднюю, она с изумлением потянула своим большим носом.

— Это еще что? — пробормотала она.

В следующую секунду она разглядела на вешалке Вероникино пальто и переиначила фразу:

— Этого мне только не хватало!

Больше тетя Таня ничего не сказала. Молча она позволила Петровичу снять с себя шубу, размотала кашне и, севши на пуф, склонилась, чтобы переобуться. И тут боковым зрением она увидела… девичьи голые ноги. Тетин взгляд побежал по ногам вверх, скользнул по подобию халатика и добрался до синеглазого лица с ямочками на щеках.

— Тетя, это Вероника… — залепетал Петрович. — Я тебе о ней рассказывал.

— Здравствуйте! — Вероника улыбалась так приветливо, что казалось, вот-вот, и она покроет тетю Таню поцелуями… Но до поцелуев дело не дошло.

— Добрый вечер, — отозвалась тетя довольно сухо.

Она сняла сапоги, воткнула ноги в шлепанцы и удалилась в свою комнату.

— …? — одними глазами спросила Вероника.

В ответ Петрович также молча пожал плечами.