Казейник Анкенвоя (СИ)

- На производственную территорию «Франконии» поселенцев быстрее всего будет определить.

- Сомневаюсь.

- Думаешь, Борис Александрович воспротивится?

Борис Александрович собирался пять миллиардов поселенцев уничтожить как можно скорее. Для их собственного, разумеется, блага. Полторы сотни жильцов поселка вообще не цифра для Ростова. Так. Что-то в минусовой степени.

- Словарь воспротивится. Охрана корпусов его юрисдикция.

Честнее Полозову я объяснять не стал. Дмитрию Кондратьевичу Князь виделся исключительно в белоснежных одеждах. Как и всем из тех, кого и когда Ростов благодетельствовал. Между тем, нарастающий шум толпы вплотную приблизился к зданию бывшего Дома культуры. В кабинете со звоном разбилось очередное стекло. Теперь его снаружи высадили. Кирпичный обломок упал к ногам Вьюна. Шеф моей охраны поспешила занять позицию на подоконнике.

- Что этим козлам надо?

- Пивной бунт, гражданин, командующий армией спасения.

- Подавим.

- Любой другой подавите. Этот бессмысленно давить. Я клопов когда-то в общежитии давил. Десяток раздавишь, остальные спрячутся. Через пять минут снова налезут. И так далее. Придется нам, Дмитрий Кондратьевич, напоить эту шайку, иначе они плоты сожгут.

- Без согласия Бориса Александровича? Продуктовые склады его собственность. Пускай сначала Вика разрешение доставит в письменной форме.

Я обернулся к секретарю Виктории Гусевой.

- А ты что молчишь?

- Мне в туалет надо.

- Разумеется.

Гусева огладила юбку ладонями на бедрах, вильнула ими, точно барсучиха широким хвостом, и покинула совещание. Следы замела ответственный секретарь. Умыла руки. Восставшие сектанты еще пару окон высадили. Осколки беззвучно рассыпались по коврам. Обломок последнего влетевшего кирпича был обернут в бумагу. Вероятно, ультиматум нацарапали. Переглянувшись, мы с Дмитрием Кондратьевичем отказались читать его по молчаливому обоюдному согласию. Однако, требовалась разрядка. Требовалось как-то себя повести. Встать на какую-то позицию. И я встал. И прошелся по резиденции, подыскивая для Мити железный аргумент. Нашел. Присел на кушетку. Анечка Щукина с любопытством поглядывала то на меня, то на галдящую толпу николаевских бунтарей. Полозов угрюмо играл в ножички на столовой поверхности.

- Куда теперь Могила рванет? - отвлек я Митю от решения спорной проблемы.

- Известно. Присмотрит себе домину с одинокой парой, возьмет заложницу, мужика будет за продуктами гонять.

- Славяне найдут его?

- Только после меня.

- А если Могила выберет более активную линию?

- Не выберет. У него пуля под ребрами, - напомнил Митя.

Вернулась Гусева.

- Ты про философа Канта слышал? – привлек я Митю к решению спорной проблемы.

- Ну, слышал.

- «Критику чистого разума изучал»?

- Чистого разума нет, - возразил Митя со свойственной анархисту категоричностью. - А если найдется хотя бы один, лично я критиковать его отказываюсь.

- Это теория. Философский труд. Борис Александрович его изучал.

- И что? - насторожился командующий армией спасения, заподозривши меня в каком-то скрытом подвохе наподобие подкладывания свиньи.

- Там Кант вывел термин. «Вещь в себе». Ding an sich. Некая вещь, сущность и смысл которой только ей одной и понятны. Это упрощенное толкование.

- Короче, епископ. Время нет.

- Верно. Времени у нас маловато. Так вот. Для твоего хозяина поселок здешний пока что вещь в себе. Ростова подобная концепция устраивает. Как только эта вещь выйдет из себя, его подобная концепция перестанет устраивать. Так что ты, Митенька, загони эту вещь обратно. Выдай смутьянам коробок полста баночного пива, и водки выдай коробок двадцать. Реши проблему, пока они всем табором не двинулись на химическую фабрику пивные трубы чинить.

- В принципе, «Нюрнберг» ордена юрисдикция. За него Словарь отвечает.

- Пока не отвечает. Но пора бы ответить.

Дмитрий Кондратьевич задумался, пощупал нос, выдернул из полировки стилет Могилы, и потащился решать проблему. По пути заглянул к Анечке Щукиной, и передал ей пару ключей с брелоком.

- Скутер у Германа сидит на цепи. По городской эмблеме легко узнаешь. Четыре такта, учти. Китайская сборка. Меньший ключ от зажигания. Остальные от замка.

Щедрый жест. Не ждал я, признаться. Командующий покинул резиденцию.

Я докурить не успел, когда за выбитыми окнами мало разборчивое, но громкое обращение Полозова накрыло шум и свист пивных фанатиков точно взрывная волна. Ответный взрыв последовал незамедлительно. Взрыв коллективного восторга. И покатился он к чертовой бабушке в сторону продуктовых лабазов, пока вовсе не стих. В кабинете остались Вьюн и я. Вернее, секретарь Гусева и я. Вьюн и Гусева после дуэли как-то взаимно не замечались. Гусева смотрела сквозь Вьюна точно сквозь призрак, но иначе, нежели Могила смотрел давеча сквозь Полозова. Вьюн же и вовсе не смотрела на Викторию. Из-за косметики, мне кажется. Как иные стараются не смотреть на рвотную лужу.

- Ты придумала, где и когда мы встретимся с Генрихом Яковичем?

- Думать нечего, - Виктория припудрила розовым порошком из пудреницы бледные щеки. - В Косом переулке, дом 9.

- И кто там живет?

- Я там живу. Моя фамилия по гражданскому супругу Максимович. Генрих давно подсел на льготный режим. По средам ко мне ночевать приходит. Сегодня среда. Утром часам к пяти заглядывай. До пяти мы любим друг друга.

Виктория ссыпала в ридикюль баночки с флакончиками, щелкнула замком и порхнула за дверь. Во истину, если и обитала в Казейнике вавилонская шлюха, то все же это была Виктория. Вика-Смерть. Кавалерственная дама трупных червей. Татарская любовница, княжеская подстилка и гражданская жена льготника Максимович. Вьюн дремала на подоконнике. Пришлось ее разбудить.

- Давай, милая. Просыпайся, - я тронул ее золотое руно. - Гони в экологический институт. Дарью Шагалову на большую землю вывезешь.

- А если она не откроет мне?

- Откроет. Она всем открывает. Она даже упырям-экологам открывает.

- А если она ехать откажется?

- У тебя наручники есть?

- Наручники для извращенцев.

- Соври, что Глухих в карьере нарыл оранжевую глину.

- Это важно?

- Да мне плевать. Важно, что вернешься ты с Дарьей Шагаловой. Вопросы?

- Лавочка имеет.

- Приводи. Но после возвращения. Пистолет оставь.

Она, помедлив, отдала мне пистолет Макарова. Или Щукина. Кого-то из них.

Я, помедлив, вернул ей фамильное оружие. В поселке было неспокойно.

«Лучше пусть она еще кого-нибудь подстрелит, но сама пусть лучше выживет. Пусть вообще если кто-либо выживет, лучше Вьюн», - решил я бесповоротно.

ЗА ДОБЛЕСТЬ И НАТИСК

Американский химик Уорф обрел узкую известность благодаря своей теории лингвистической относительности. Уорф утверждал, что картину мира в нашем сознании формирует язык. То есть, языку мы доверяем больше всех прочих инструментов осязания, зрения, обоняния или слуха. Причем, совершенно постороннему языку. В основу его теории легла пожарная статистика. О чем говорит подобная статистика? Если на бочке написано «Вода», в бочку легко бросают непогашенные окурки даже вопреки тому, что от нее за милю разит бензином. То есть, лингвистический анализ в нашем сознании доминирует над здравым смыслом и данными нам от природы органами идентификации.

То есть, как ни крути, а «вначале было слово». Лишний раз убедился я в этом после встречи с Генрихом Яковичем в Косом переулке, дом 9. Итак, я встал около 4-х утра. Проснулся в будуаре изгнанника Хомякова. В кабинете мне холодно спалось. В будуаре же стояла удобная оттоманка, покрытая одеялом. В будуаре стояла немецкая масляная печь. И множество будильников помимо того, который Хомяк унес в изгнание. Я доверился пластиковому электронному будильнику с мелкой штамповкой «сделано в Китае». Лингвистический анализ подсказал мне, что будильник зазвонит в назначенный час. Вопреки пожарной статистике это сработало. В пустом вестибюле болтался крепкий спасатель годов под сорок.