В канун Рождества

— А индейки?

— Индейки — из Америки. До этого традиционным блюдом был гусь.

— А рождественские гимны?

— Их сочиняли испокон веков и сейчас сочиняют.

— А святочные хождения из дома в дом? Что это означает? Никогда не понимала.

— Да ничего особенного. Просто повод выпить. Пили в основном эль, приправленный пряностями.

— А чулки?

— Даже не знаю, когда и откуда пришел этот обычай.

Люси помолчала, потом спросила:

— Вы любите Рождество?

— Отчасти, — сдержанно сказал Оскар.

— А я не слишком его люблю. Вокруг него всегда столько разговоров, что потом наступает какое-то… разочарование.

— Из чего следует, что никогда не стоит ожидать слишком многого.

Высоко над их головами церковные часы пробили половину третьего. Отдаленный, мелодичный, глуховатый звон курантов.

— Кажется, мы засиделись, — сказал Оскар.

Люси ничего не ответила. В церкви царило безмолвие. Откуда-то издалека проникали звуки: проехал автомобиль; кого-то позвал мужской голос; в вышине, над куполом, пронзительно кричала морская чайка. Люси посмотрела вверх и впервые заметила неброские фонари, установленные в выступе резного каменного карниза. Сейчас они не были зажжены, поэтому она их не сразу увидела.

Она сказала:

— Должно быть, очень красиво, когда эти фонари горят. Они как прожекторы, как солнечный свет, сияющий на голубом потолке.

— Думаю, их зажгут в воскресенье, к утренней службе.

— Вот бы посмотреть.

— Если хочешь, это можно сделать, — негромко сказал Оскар и поднялся со скамьи. — Идем. Мы ведь собирались погулять. Нам надо дойти до побережья, пока не начало темнеть.

11

КЭРРИ

Оскар, Люси и Горацио ушли гулять. Тяжелая парадная дверь со стуком захлопнулась за ними. Кэрри с Элфридой сидели за кухонным столом и улыбались друг другу. Они давно не виделись и теперь наслаждались своим покойным уединением.

Кэрри сказала:

— Оскар очень обаятельный человек.

Элфрида, думала она, несмотря на свои шестьдесят два года, кажется живой и энергичной, как юная девушка. Она такая стройная. Яркие волосы, живописная одежда, щедрый мазок помады на губах — все говорит о здоровом неприятии надвигающейся старости. Само присутствие этой женщины действует как хорошая доза стимулятора.

— Это правда, — с удовольствием подтвердила Элфрида.

— Я так рада, что они с Люси, кажется, подружились. Люси очень тревожилась. Конечно, я рассказала ей о его жене и дочери, и она боялась, что Оскар не захочет, чтобы она приезжала, ведь она будет напоминать ему Франческу. Опасалась, что ее присутствие причинит ему боль, что Оскар ее возненавидит.

Элфрида слушала с сочувствием.

— Бедная девочка, она такая ранимая. А Оскар, по-моему, совсем не умеет ненавидеть. Но если бы и умел, то ни за что бы не подал виду. Знаешь, когда мы сюда приехали, мы познакомились с майором Билликлифом, у которого хранились ключи от этого дома. Старик оказался на редкость приставучим, все время твердил, что отведет Оскара в свой гольф-клуб и что им непременно надо встретиться и пропустить по стаканчику. Оскар был в шоке и первые две недели почти все время просидел дома. В магазин через дорогу мчался, надвинув шляпу на глаза, как преступник, — боялся, что встретит майора Билликлифа и придется пригласить его выпить джину. А потом мы узнали, что старик тяжело заболел. Оскар застал его в постели и сразу выразил готовность отвезти в больницу в Инвернесс. Он всей душой сострадал бедному старику. Тем более что майор Билликлиф вдовец и совершенно одинок. Так что Оскар просто не способен испытывать неприязнь. И его никак не назовешь человеконенавистником.

— По-моему, он очень милый. Боюсь только, как бы мы не оказались для вас слишком большой обузой.

— Ну что ты! Так замечательно, что вы приехали. Это именно то, чего нам недоставало.

— Надеюсь, на Рождество здесь не будет танцев и песнопений? Нам с Люси не надо того, что принято называть святками.

— Нам тоже. Хотя, когда Оскар узнал, что вы приезжаете, он по собственной инициативе заказал елку.

— Люси страшно обрадуется. Будет ее украшать. Бедная девочка! Моя мать никогда не умела создать для нее уют, да и Никола тоже. Думаю, Доди тебе благодарна — теперь она с чистой совестью может отправляться в Борнмут.

— Как она?

— Как всегда, — сказала Кэрри. И больше можно было ничего не говорить.

— А Никола?

— Тоже. Обе они с возрастом не становятся лучше. В отличие от вина.

— А твой отец?

— Мы не виделись. Только говорили по телефону.

— В октябре я провела у них в Эмбло чудесный месяц. А когда вернулась домой, узнала о несчастье, которое случилось у Оскара. И будто сразу попала в другой мир. Поразительно, как резко может измениться жизнь.

— Понимаю. — Кэрри подумала об Андреасе, но поспешно прогнала эту мысль. — Понимаю, — повторила она.

Наступило молчание. Кэрри допила кофе, поставила на стол чашку. Она знала, что сейчас будет, и не ошиблась.

— А ты, Кэрри?

— Я? Хорошо.

— Точно? А выглядишь усталой и бледной. И очень похудела.

— Кто бы говорил. По-моему, ни тебя, ни меня не назовешь толстушкой.

— Почему ты так неожиданно вернулась из Австрии?

Кэрри пожала плечами.

— Захотелось.

— Что-то не верится.

— Потом расскажу, обещаю. Но только не сейчас.

— Ты не заболела?

— Нет. Схватила простуду, немного устала, но это не болезнь.

— Ты бросила работу?

— Да.

— Найдешь другую?

— Думаю, да. Мне уже звонили из туристической компании, в филиале которой я работала. Предложили место в Лондонском отделении. Я пока еще ничего не решила, но, скорее всего, приму это предложение после Рождества.

— А твой дом?

— Сдан до февраля. Придется пока пожить у друзей или что-нибудь снять.

— У меня такое чувство, что ты как-то не устроена. Хотелось бы тебе помочь.

— Ты и помогаешь. Приняла нас у себя.

— Не слишком-то здесь интересно.

— А мне не надо развлечений.

Элфрида помолчала. Допила кофе, вздохнула, провела рукой по своим непослушным огненно-рыжим волосам.

— В таком случае я умолкаю. Ну а теперь, чего бы тебе хотелось? — К Элфриде вновь вернулось веселое оживление. — Может быть, вздремнешь? Я принесу тебе бутылку с горячей водой.

Постель, бутылка с горячей водой. Кэрри даже не помнила, чтобы кто-нибудь о ней так нежно заботился. Как давно никто ей не говорил: «Ты устала, отдохни немного». Долгие годы она сама опекала других, помогала им. Неразбериха с предварительными заказами. Неисправные горнолыжные подъемники. Кого-то не устраивает жилье. Поезда и автобусы опаздывают; снега то совсем нет, то его слишком много; или оркестр вдруг начинает громыхать ни свет ни заря. А потерянные паспорта, деньги, фены… Потом возвращение и Лондон и семейные неурядицы, которые надо улаживать.

Кэрри устала быть сильной. Устала от роли надежной опоры, к которой вечно кто-нибудь прислоняется. А здесь ее ждет уютная спальня. Кэрри уже была там, заходила сбросить пальто и причесаться перед обедом. Она с удовольствием отметила огромную двуспальную кровать, пышную и мягкую, с белым покрывалом, ее массивный медный остов, наводящий на мысль о надраенных корабельных поручнях. Ей захотелось немедленно забраться под одеяло.

Волна благодарности к Элфриде захлестнула Кэрри.

— Я просто мечтаю поспать, — сказала она. — Но сначала покажи мне дом, чтобы я могла в нем ориентироваться. Он такой огромный, что легко заблудиться. Я думала, вы живете в маленьком коттедже, а здесь настоящий дворец.

— Ну конечно, — вставая, сказала Элфрида.

— А посуда?

— Потом помою. У нас нет посудомоечной машины, впрочем, у меня ее никогда и не было. Я люблю плескаться по старинке в мыльной пене. Идем…

Они прошли через холл к комнатам первого этажа.

— Дом принадлежал поместью Корридэйл, — тоном экскурсовода говорила Элфрида. — Здесь жил управляющий со своей семьей. По наследству нам досталось все самое необходимое из мебели, так что обзаводиться имуществом нет нужды.