Тогда умирает футбол

– Вести дела печати «Манчестер Рейнджерс». Не надо быть особенно прозорливым для этого…

– Ты прав. Вот так, взял и предложил, словно знал меня уже сто лет и мы с ним добрые приятели. Он обещал щедрую оплату. Если ты работал у Мейсла на таких же условиях, то твой разрыв с ним выглядит безумием. Или ты безумно богат? – Тиссон поддразнивал Дональда, стараясь вывести его из меланхолического состояния. – Но я ему высказал все, что думаю и о нем и о процессе, и кое-что добавил по адресу спорта вообще. Он слушал меня, ни разу не перебив, а потом спросил: «Вы закончили?» Когда я ответил «закончил», он сказал: «Прошу прощения, мистер Тиссон, что вас побеспокоили. Думаю, здесь произошла ошибка, и мистеру Фоксу не следовало вас тревожить. Прощайте».

И мне, знаешь, честное слово, стало стыдно за свою горячность. Вот и все. Я вытащил тебя сюда, чтобы рассказать, как чуть-чуть не заменил выдающегося спортивного журналиста Дональда Роуза на его посту.

Дональд накрыл своей ладонью тяжелую боксерскую кисть Саймона, с неестественно вздутыми костяшками выбитых суставов, и благодарно пожал ее.

– Спасибо, Саймон. Я тоже получил «привет» от Уинстона Мейсла. Вчера мы с Барбарой пошли в «Бристоль-клуб» и пережили там немало неприятных минут.

В гардеробной, когда мы стали раздеваться, подошел распорядитель и в присутствии всех швейцаров и гостей попросил немедленно пройти к директору. Попросил слишком любезно, чтобы это могло остаться незамеченным.

Директор заявил, что в полдень дирекция «Манчестер Рейнджерс» отозвала свою рекомендацию и закрыла счет. Если я хочу по-прежнему посещать клуб, то должен внести деньги за год вперед и представить Два рекомендательных письма от старых членов клуба, поскольку надлежит оформляться как частному лицу. Он сказал, что сегодня, естественно, мы можем быть в клубе. Он понимает, что у меня нет втольких денег, но платить сегодня не обязательно.

Дверь в кабинет директора оказалась полуоткрытой – то ли случайно, то ли специально. И когда я выщел в гардероб, понял, что Барбара все слышала. Она стояла и нервно комкала в руках перчатки. Представляю, какое жалкое подобие улыбки выдавил я, заявив, что все в порядке. Она улыбнулась в ответ, но сказала, что ей уже не хочется идти в клуб. И мы поехали по ночным улицам Манчестера. Потом молча пили ликер у нее дома. Я еще не был в клубе, но не удивлюсь, если меня туда не пустят.

– Не удивляйся. Уходя от Мейсла, я спросил швейцара, не приходил ли мистер Роуз. Он мне ответил, что такого не знает.

– Видишь?! – грустно улыбнулся Дональд. – Теперь, чтобы писать о футболе, я должен, как все смертные, брать билеты на стадион и с трибуны смотреть матчи «рейнджерсов».

– Это не самое страшное…

– И вообще у меня голова идет кругом. Я, кажется, за эту неделю потерял способность реально воспринимать происходящее… Не думал, что столько изданий сразу откликнется на дело Мейсла. Никогда я не работал так, как в эту неделю. И все-таки меня не покидает дурное ощущение – самого главного я не сделал. Все, что написал, – никому не нужная сенсационная чепуха.

– Ну-ну, если ты уже сейчас начинаешь нюниться, то тебе вообще не следовало браться за это дело. Конечно, шум вокруг процесса – это не что иное, как погоня за сенсацией. Процесс – тема номер один для всех спортивных и многих неспортивных газетных отделов. Им глубоко наплевать на мотивы, которыми ты в своей борьбе руководствуешься. Как им будет совершенно наплевать и на тебя, если тема для них потеряет интерес. Думаю, что тебе неплохо было бы удовлетворить все заказы, которые ты имеешь. По двум причинам статьи – единственное твое оружие; да и деньги, которые они тебе принесут, могут оказаться не лишними в будущем.

Подали жаркое. Саймон старательно заработал ножом. Дональд вдруг почувствовал, как он голоден. Они налили себе по рюмке вина.

– За успех!

– За твой успех, Дон!

Подошло обеденное время. По крутой лестнице вниз скатывались все новые и новые посетители. Бесцеремонно подходили к столу, подсаживались, расспрашивали о последних новостях, связанных с процессом, или просто здоровались то с Саймоном, то с Дональдом. И оба чувствовали, что говорить о деле уже не придется. Как ни странно, Дональд не испытывал от этого огорчения. Наоборот, ему вдруг стала приятна эта никчемная суета «Гадюшника» – она отвлекала от невеселых мыслей.

35

За последнее время Дональд дважды встречался со Стеном. И накрепко запомнил его совет – всерьез и незамедлительно переговорить с директорами авиационной компании, чтобы в их лице найти какую-то поддержку.

В клубе, после того как Тиссон сказал ему о решении Мейсла, он больше не был. Не хотел унижаться. Отлучение от клуба означало практически отлучение от работы.

И, пользуясь вынужденной свободой, Дональд решил отправиться в Лондон и действительно переговорить с директорами БЕА. А заодно вырваться из манчестерской обстановки. Прикинув, что гнать машину в Лондон утомительно, он утром сел в экспресс «Манчестер – Лондон». «Золотой каледонец» был еще новинкой, супер-экспрессом, развивавшим скорость свыше ста миль в час. Подремав в мягком кресле три с небольшим часа, пассажир оказывался на вокзале в центре столицы.

«Золотым каледонцем» Дональд ехал впервые. Откинувшись в удобном, авиационного типа кресле, он смотрел в окно. Ощущение скорости обострялось еще и тем, что поезд несся среди бесконечных, переходящих один в другой городков, тесно, подобно овцам, сбившихся вокруг крупного промышленного центра.

Маленькие двухэтажные домики, фабричонки, небольшие пруды и озера мельтешили за окном пестрой непрерывной лентой. Дональд огляделся. В вагоне, кроме него, было еще двое – мужчина и женщина. Курьерский поезд только входил в моду, билет стоил дорого, и, видно, «каледонец» не был избалован вниманием пассажиров.

Дональд попробовал подсчитать, во сколько же обходится компании каждый такой пробег, если в других вагонах пассажиров столько же. Но вскоре мерное покачивание на большой скорости убаюкало его. Откинувшись на спинку и прикрыв лицо так и не прочитанным журналом, он задремал. Сквозь дрему он слышал, как по коридору изредка проходили пассажиры.

Проснулся он под самым Лондоном. Проснулся – и не сразу понял, где находится. Казалось, всего несколько минут назад за окном сверкало солнце, делая изумрудными газоны и поля, покрывая серебром поверхности озер и рек. А сейчас там ничего нельзя было различить – кто-то словно залил стекло молоком. Поезд шел, медленно ввинчиваясь в это молочное марево.

– Смог! Этого еще не хватало!

Он глянул в другие окна, будто не доверял открывшемуся виду. За стеклами была такая же пелена.

«Если туман не развеется сегодня-завтра, то особого удовольствия от пребывания в Лондоне я не испытаю».

Он не заметил, как вползли в пригород. Но когда по сторонам стали вырастать серые призрачные махины больших домов, забрызганных желтыми пятнами света, он понял, что уже Лондон.

Минут сорок Дональд проторчал на вокзальной площади, дожидаясь такси. Он стоял в длинной очереди и с нетерпением поглядывал на часы. Время шло. А он еще толком не знал, куда ему направиться: гостиница не была заказана.

Движение на улицах, хотя и замедленное, продолжалось. Осторожно нащупывая дорогу, тихо ползли двухэтажные коробки автобусов, казавшиеся в тумане высокими башнями, уходящими в бесконечность.

Когда, наконец, подошла его очередь, он приказал ехать на Симсон-роуд. Там, он помнил это по прежним приездам, по обеим сторонам улицы вереницей тянулись небольшие пансионаты, в которых всегда можно было найти недорогую комнату с завтраком.

– Не слышали, как с погодой? До рождества, надеюсь, туман исчезнет?

– Кто знает… – неопределенно и с досадой ответил шофер. – И мы надеемся. Но коль и дальше так пойдет, надолго без работы останемся. По набережным уже сейчас ездить невозможно.

Дональд смотрел в окно. По тротуарам неслышно сновали люди, выходящие на мгновение из тумана и сразу же растворявшиеся в нем вновь. Он не узнавал ни улиц, ни зданий и благодарил судьбу, что не связался с собственным автомобилем. В таких условиях на своей машине он бы никогда не нашел ни одной гостиницы.