Портрет дамы(СИ)

- Язычники молятся многим богам, а у христиан Бог один, - ответил Гаральд.

- Ерунда! - возразил Войтех. - Сущая ерунда! У нас тоже был один главный Бог, тот, который создал и людей, и иных богов. У христиан Бог один, но есть и ангелы, и святые, которым молятся люди, а зачем молиться святым, просить ангелов о защите, если Бог один? Нет, не в этом суть, а суть в том, что христианин - раб Божий, а язычник - сын Бога. В этом вся разница, не может быть народ свободным, если человек раб, только потому, что он человек. Если рабство освящает религия, то никогда не избавится человек от рабства, а если он не раб, а сын Бога, то свободен он, и никого никогда не назовет господином своим, и никого не сделает своим рабом, потому, что рабство не достойно человека, сына божьего.

- Христос никогда не говорил, что человек - раб Божий, - ответил Гаральд, - так решили те, кто объявил Христа Богом. В рукописях, которые мне удалось найти, нет ни слова о том, что человек может быть рабом, а там записано только то, что говорил сам Иисус из Назарета, пророк, учитель.

- О каких рукописях ты говоришь? - изумился Войтех. - Кроме Нового Завета я ничего не знаю, да и тот - только со слов епископа, который теперь у нас на острове главный священник.

Гаральд рассказал обо всем, что приключилось с ним, о тех документах, которые искал он, за которыми охотились тамплиеры. Войтех слушал не перебивая, а когда Гаральд окончил свой рассказ, задумчиво произнес:

- Даже, если ты спрячешь рукопись в надежном месте, тамплиеры никогда не оставят тебя в покое, рано или поздно они найдут тебя, о том, что тебя ждет, если попадешь к ним, лучше и не думать. Тебе нужно уехать отсюда.

- Куда бы я ни уехал, меня достанут везде, орден тамплиеров раскинул свои сети по всей Европе.

- Уедешь со мной на Руян, там тебя искать не будут, потом отправлю тебя на Русь, а там рыцари тебя уже никогда не найдут.

- А что будет с замком, если я покину его?

- Не думай об этом, - ответил Войтех, - у меня есть надежный человек, который присмотрит за замком в твое отсутствие, мой внук и твой брат, думаю, он не откажет нам в этом.

- У меня есть брат? - удивился Гаральд. - Я ничего о нем не знал.

- Конечно, война разделила наш род, ты, вот, то ли фламандец, то ли француз, я стал германцем, - словене разобщены, и западные короли способствуют этому, но я верю, придет пора и все словене объединятся, тогда правда и справедливость восторжествуют на всей Земле.

Пока они беседовали, Жульен приготовил ужин, и все, кто были в замке, собрались за одним столом - и те, кто считался господином, и те, кто служил им.

-- Апостол Фома

Понтий Пилат считал, что единственным голосом, прозвучавшим в защиту Иисуса Назареянина, был голос его жены, Клавдии Прокулы, но он поторопился с выводами, в то время, как толпа на площади бесновалась, повторяя: "Распни его, распни!", один из учеников, понимая, что его голос не будет услышан среди рева толпы, настойчиво добивался личной встречи с прокуратором. Это был апостол Фома.

- Я! Я подаю свой голос в его защиту! Ты слышишь меня, Пилат? Отпусти его, ты обещал, ты хотел услышать хоть один голос?! Это мой голос, ты услышал его!

Прокуратор оглянулся, за спиной стояла Клавдия Прокула, его жена, это она подала свой голос в защиту Иисуса из Назарета.

- Один человек настоятельно просит встречи с тобой, - доложил Антониий.

- Кто такой?

- Ученик Назареянина, называемый Фома.

- Приведи его.

- Ты хотел говорить со мной? - спросил Понтий Пилат, когда к нему привели Фому.

- Да, господин, я хотел просить тебя, чтобы ты не отдавал на смерть Иисуса Назареянина, все, в чем обвиняют его, - ложь.

- Я знаю, - ответил прокуратор, - но почему никто из тех, кого он учил любви не пришли вместе с тобой? Почему они не требуют, чтобы я отпустил Иисуса?

- У них есть семьи, отцы и матери, у многих жены и дети, и если готовы они свою жизнь отдать ради истины, то опасаются, что после того, как подадут они свой голос в защиту учителя, семьи их подвергнутся преследованиям, даже Петр, самый лучший из нас, отрекся от учителя. Их вера еще не окрепла, придет час, и они понесут учение Иисуса, пойдут до конца.

- А ты, у тебя нет семьи?

- Я один на этом свете, и если что случится со мной, некому будет оплакивать меня.

- И если я тебя отдам на смерть вместо Иисуса, не откажешься от своих слов?

- Нет, господин, я готов обменять свою жизнь на его.

- Приведите сюда Иисуса из Назарета, я отпускаю его, - скомандовал Понтий Пилат стражникам.

Когда Иисуса привели, Пилат ужаснулся при виде его, за то время, пока прокуратор беседовал с Фомой, Назареянина жестоко избили, раны, оставленные ударами кнута, покрыли его тело, на голове был терновый венец, надетый так, что шипы терновника глубоко впились в лоб, из ран сочилась кровь.

- Кто приказал сделать это? - крикнул Понтий Пилат.

- Центурион Ксаверий, - ответили ему.

-- Центурион Ксаверий

Центурион Ксаверий был одним из тех римлян, которые оказались в сетях иудейского ростовщика, бывшего первосвященника Анны, который, следуя завету Второзакония давать деньги в рост под проценты всем чужеземцам, имел на римских чиновников и военачальников большее влияние, чем даже сам прокуратор. Когда Иисуса Назареянина отдали на суд Понтию Пилату, обвинив в подстрекательстве народа к восстанию против Рима, Анна пригласил к себе центуриона Ксаверия.

- Как считаешь, Ксаверий, - спросил Анна, - признает ли Понтий Пилат вину Назареянина? Отдаст ли его на казнь, или отпустит?

- Отпустит. Обвинение ложно, и прокуратор не так глуп, чтобы не понять этого.

- Я спишу тебе половину долга, если прокуратор признает вину Иисуса из Назарета.

- Я не могу повлиять на мнение Понтия Пилата, он не советуется ни с кем, тем более, с такими мелкими людьми, как я.

- Ну-ну, не преуменьшай свою роль. - Анна чуть приподнялся с кресла, наклонившись к центуриону. - Если Иисус будет казнен, я спишу весь твой долг. Какое бы решение ни принял прокуратор, на казнь осужденных поведешь ты. Казнить должны еще троих, один из них, Варавва. Отпустишь Варавву, а на казнь поведешь Назареянина, а если Понтий Пилат решит отпустить его до того, как поведут на казнь остальных, то сделай так, чтобы он не дожил до своего освобождения.

-- Апостол Фома

- Приведите ко мне Ксаверия, - приказал Понтий Пилат.

Ксаверий предстал перед прокуратором, понимая, чем может закончится попытка списать долг бывшему первосвященнику, он знал, что Понтий Пилат скор на руку, и расплачиваться за долги ему, возможно, придется своей головой.

- Почему ты приказал бить его? - спросил Пилат.

- Ты осудил его на казнь, я понял это как твой приказ, - ответил Ксаверий, опустив голову.

- Я не объявлял тебе своего решения. Антоний! Возьми кнут и накажи его, сделай с ним то, что он сделал с этим человеком!

Антоний замахнулся кнутом на Ксаверия, но в это время произошло то, чего никто никак ожидать не мог, - Иисус Назореянин стал перед Антонием, заслонив собой Ксаверия так, что удар пришелся по нему. Он принял его без стона и, немного придя в себя после удара, сказал:

- Никогда не наказывай человека кнутом, лучше смертью накажи. Недостойно бить человека, как скотину.

- Но этот человек приказал избить тебя! - изумился Понтий Пилат. - Неужели не хочешь наказать его?

- Прости его, прояви милость правителя и прости.

- И ты прощаешь его?

- Да, я его простил.