Спеши вниз

От ледяного спокойствия она сразу же перешла к яростному взрыву, из которого Чарлз уловил только одну фразу: «Не знаю, что заставляет вас говорить гадости каждый раз, как вы откроете рот…» — и поспешил ретироваться, сделав большой круг по полю.

Ему противно было слушать, как они бранятся. И так уж целительный покой этого вечера был для него вконец отравлен.

Когда Чарлз выключил мотор и вышел из машины, к нему подбежал Уолтер.

— Ну как, уехали? — спросил он.

— Я высадил их в Норхолте, — сдержанно ответил Чарлз.

Как лояльный слуга, он не считал удобным разделять восторг Уолтера по поводу отъезда его родителей.

— У нас в распоряжении неделя, — раздумчиво сказал Уолтер. — Немного, конечно, и негде развернуться на этой дорожке, но и на гравии мы проверим, как она ведет себя на малых оборотах.

Чарлз, не откликнувшись на «мы», вошел в гараж. Мистер Брейсуэйт чувствовал себя настолько хорошо, что решил лично уладить кое-какие дела своего Брюссельского филиала и на неделю поехал туда вместе с женой. Уолтеру предписано было продолжать занятия с мистером Хатчинсом. Конечно, заниматься он будет, но отсутствие отца позволяло ему вытащить из тайника ужасающую машину, которую он так терпеливо собирал, производить невообразимый шум и распускать вонь без опасения быть разоблаченным.

Он и сейчас выкатил ее из убежища. Чарлз посмотрел на нее критически.

— Мне до сих пор казалось, что рояльные струны ставят только в роялях, — сказал он. — А эта свинцовая бумага, не отяжелит ли она машину?

— Нет у вас фантазии, — сказал Уолтер, раскачивая новоявленное чудо техники на тугих рессорах. — Для шофера у вас ни на грош выдумки. Я таких еще не встречал. Меня просто огорошило, когда я понял, что вас в самом деле вовсе не тянет к конструированию.

— Теперешние шоферы, они все такие, — добродушно признался Чарлз. — Они предоставляют делать это всяким юнцам вроде вас.

Он искренне восхищался Уолтером. Ограниченный парень, он без всякого усилия достиг того, на что ему, Чарлзу, потребовалось сокрушающее внутреннее потрясение: он одним махом смел все искусственные барьеры среды и воспитания. Отчасти, конечно, потому, что среда и воспитание никогда на него не действовали. С того возраста, когда он впервые забрался под машину и, лежа на спине, стал изучать задний мост, как естествоиспытатель глядит на небо сквозь ветви деревьев, ничто больше уже не существовало для Уолтера. Человечество разбилось для него на тех, кто разделяет и кто не разделяет с ним его страсть. Чарлз невысоко расценивался в числе последних, но его готовность по крайней мере слушать спасала его от полного изгнания из круга заветных интересов Уолтера.

— Прокатите ее хоть несколько ярдов, — сказал Уолтер. — Мы ее разогреем.

— Раз и навсегда, — запротестовал Чарлз, — не втягивайте меня в ваши затеи. Вы, кажется, предполагаете, что я собираюсь помогать вам и содействовать вашей безумной возне со всякими изобретениями вопреки прямому запрету вашего отца. А я не хочу терять работу ни ради вас, ни ради кого-нибудь другого.

— Да нет, вы меня не так поняли, — сказал Уолтер, стараясь к нему подольститься. — Вы, кажется, думаете, что вам необходимо стать на ту или иную сторону. Патера или мою. Вовсе нет, вы можете оставаться нейтральным. Когда он здесь, пляшите под его дудку. А когда его нет, помогайте мне.

— А как же моя собственная дудка? Когда мне на ней играть?

— Ну, будьте другом. Хоть сейчас-то не оставляйте меня. Мне ведь надо только, чтоб вы иногда подсобили мне в трудную минуту. Жизнь, она чертовски трудная штука.

— Ладно, ладно. Садитесь за руль, а я подтолкну. Полцарства за спокойную жизнь.

Он толкал и толкал, пока мотор не стал прерывисто стучать и пыхтеть, извергая клубы черного дыма. Уолтер сделал несколько попыток перевести мотор на более ровный режим, потом приглушил его и угрюмо повел машину к своей мастерской. Чарлз выкурил сигарету, наслаждаясь тихим теплом летнего вечера, а потом занялся своей машиной. Он заливал масло, когда Хатчинс вышел из боковой двери дома и зашагал прямо на него, густо покраснев от досады.

— Это вы послали мне кучу дурацких телеграмм, подписанных Дерма? — спросил он.

Чарлз выпрямился и смотрел на него с изумленным видом.

— Послал вам что?

— Вы прекрасно все слышали. Какая-то поганая свинья бомбардирует меня телеграммами идиотского содержания и именует себя Дермой.

— А при чем же тут я, если у вас друзья с такими причудливыми именами?

Хатчинс сжал кулаки и сунул их в карман. Он был на самом деле взбешен.

— Довольно, Ламли. И, черт возьми, давайте начистоту. Я не знаю никого другого, кто мог бы мне посылать телеграммы из разных мест этого округа. И, если на то пошло, я не знаю никого другого, кто хотел бы досадить мне и причинить неприятность.

— Ну и счастливчик же вы, — сказал Чарлз тоном, подразумевавшим, что счастлив Хатчинс прежде всего потому, что у него еще целы передние зубы.

— Я добьюсь, что вас выгонят отсюда, и вы прекрасно знаете, что я это сделаю.

— Вы успокойтесь и хорошенько подумайте, Джордж. Как бы вам снова не влипнуть. Может быть, у вас на самом деле есть приятельница по имени Дерма. Всякие бывают имена, тут уж ничего не поделаешь.

Вошла экономка и вручила Хатчинсу телеграмму. Он весь побелел и стоял неподвижно, глядя прямо перед собой.

— Рассыльный спрашивает, не будет ли ответа, — сказала экономка.

— Не будет! — проскрежетал Хатчинс.

Сохраняя невозмутимый вид, Чарлз весь кипел от радости. Сегодня он не отправлял очередной телеграммы. Сейчас Хатчинс либо не посмеет распечатать пакет и может не узнать вовремя важной новости, либо распечатает его слишком поздно и обнаружит, что должен был бы срочно ответить.

Экономка проковыляла в дом. Хатчинс весь дрожа протянул пакет Чарлзу.

— Распечатайте и будьте прокляты.

— У меня масляные руки. Сами распечатайте. Это же вам.

— Вы слышали, что я сказал: распечатайте.

Чарлз пожал плечами, разорвал пакет и вынул телеграмму. Она была подана в Бирмингеме и гласила:

Уолтер превзошел себя, он, должно быть, дал инструкции кому-нибудь из своих бирмингемских друзей. Теперь, без сомнения, последует новый залп телеграмм со всех концов страны, а возможно, даже из-за границы. Уолтер ничего не делал наполовину.

Молча он передал телеграмму Хатчинсу, который бегло взглянул на нее, прежде чем скомкать и швырнуть об землю, как мяч.

— Это слишком! Я добьюсь, что вас выгонят, пусть заодно со мной.

— Сначала вам придется доказать, что я был в Бирмингеме, — спокойно сказал Чарлз.

— Ничего не надо доказывать. Уж я найду причину для вашего увольнения.

— Так не годится, Джордж. Пора вам стать солиднее, вот что! И перестать быть удобным объектом для шутников.

— Мое несчастье, что я знаком с такими грязными свиньями, как вы! — сказал Хатчинс уже более спокойным тоном.

— Да, как я и как Дерма.

Он взял щуп и погрузил его во внутренности своего даймлера. Хатчинс зашагал по направлению к саду.

Наутро Уолтер показал, что намерен ковать железо, пока горячо. Чарлз прошел на кухню позавтракать в половине седьмого, а коренастая фигура в комбинезоне уже мастерила какое-то самодельное приспособление на другом конце аллеи. Стремясь быть нейтральным, Чарлз постарался незаметно проскользнуть по двору, но, когда через полчаса он возвращался, Уолтер перехватил его по дороге. Он протянул какую-то резиновую полоску в том месте аллеи, где она расширялась в небольшой цементированный дворик перед гаражом.

— Наконец-то, — воскликнул он, как только Чарлз появился в дверях. — Сегодня утром вы, надеюсь, бездельничаете?

— Ни секунды свободного времени, — торжественно заявил Чарлз. — Занят от зари до зари. Никогда в жизни не был так занят.

— Ну, не заставляйте меня начинать все сызнова. Ведь вы, кажется, обещали помочь мне. Я на это рас считывал. Все, что от вас требуется, — стоять вот тут посредине дистанции и следить за циферблатом.