Люди книги

После его обращения, свадьбы и ухода Рути случайно повстречалась с братом на рынке. Она знала, что ей следует его проигнорировать, словно тот был незнакомцем. Нужно было пройти мимо с опущенными глазами. Но сердце ее не было вышколено. Она незаметно в толпе схватила его за руку. Эта рука стала совсем другой, загрубевшей, не то что дома, приученная к письму. Рути сжала ее, излив в этом жесте всю сестринскую любовь, и заторопилась прочь.

В следующий раз, спустя две недели, он уже приготовился. Сунул ей в руку записку с просьбой о встрече. Написал место: на юге города — Эсплугес де Ллобрегат. Слово «эсплугес» означает «пещеры», склоны белых холмов изрезаны ими. Одна из них, глубокая и потаенная, была любимым их местом в детстве. Позже он приводил туда Розу во время тайных свиданий. Он не знал, что в этой же пещере Рути предавалась чтению запрещенных книг. Их первая встреча оказалась напряженной: как бы она его ни любила, не могла не обвинять его за боль и бесчестие, которое он навлек на их семью. Но брат был хорошим человеком, она чувствовала это сердцем. Доброта передалась ей от него, а не от ее ворчливой матери и не от рассеянного отца. Вскоре они встречались там уже каждую неделю. Он плакал в тот день, когда сказал ей о будущем ребенке.

— Только когда сам станешь отцом, поймешь, что чувствует к тебе собственный отец, — прошептал он.

Рути положила на колени его голову и погладила по волосам. Он глухо спросил:

— Он когда-нибудь говорит обо мне?

— Нет, — сказала она так мягко, как только могла. — Но я верю, что ни на один час он не забывает о тебе.

Она провела пальцами по каменной стене пещеры. Место напоминало ей о пещере с костями, останками нелюбимых покойников. Ее собственная ладонь была такой бренной. Все они умрут, и кости иссохнут, станут пористыми, дырявыми, словно кружево. И кому будет важно, что ее брат позволил священнику прыснуть себе на лоб водой и произнести несколько молитв на латыни? В этой самой пещере Рути чувствовала присутствие Бога. Она вздрогнула перед неизбежностью того, что вода испарится и иссякнет дыхание священника.

В этот момент ей в голову пришла идея. Какой невинной она ей казалась: дать брату нечто, что напоминало бы ему о часах, проведенных им рядом с отцом, когда они оба молились Богу.

— Я тебе кое-что принесу, — сказала она.

И через неделю исполнила обещание.

Давид Бен Шушан нетерпеливо позвал дочь.

— Воробышек! — крикнул он. — Ты мне нужна. Поторопись, бросай свою работу.

Рути кинула щетку в ведро и встала с четверенек.

— Но я еще не закончила мыть пол, отец, — сказала она тихо.

— Неважно. У меня задание, которое не может ждать.

— Но мама будет…

— С матерью договорюсь.

В манере отца было что-то уклончивое, чего Рути до сих пор не замечала. Он смотрел на входную дверь.

— Нужно отнести переплетчику этот пакет. Я уже написал подробные инструкции. Он знает, что с этим делать. Книга должна быть готова к приезду дона Иосифа. Его ожидают к шаббату. Иди дочка, поторопись. А то этот негодяй будет потом говорить, что я слишком поздно дал ему работу.

Рути пошла к колодцу. Быстро, но тщательно вымыла и вытерла руки, прежде чем взять пакет. Завернула его в материю. Рука ее отца, обычно такая твердая, дрожала. Почувствовав форму завернутого в ткань металла, тут же его узнала. Она так часто его полировала, боясь уронить или испортить серебряную филигрань. Это была единственная дорогая вещь в доме. Глаза ее расширились.

— Что ты смотришь? Эта работа тебя не касается.

— Но это шкатулка из маминой кетубы! [32]— воскликнула она.

Давид сделал ее сам. Молодой писец вдохновлялся мыслями о своей невесте, которую едва знал. Он писал каждую букву брачного контракта как дань высочайшего уважения женщине, которая станет его духовным другом. Когда его отец увидел эту работу, он так загордился сыном, что потратил все, что мог, на красивую шкатулку для этого документа.

— Отец, — пискнула Рути, — не может быть, чтобы ты отдал это в качестве платы за переплет.

— Не в качестве платы! — ощущение вины и неуверенность сделали его голос жестким. — У Аггады должен быть достойный переплет. Где еще мы возьмем серебро, чтобы украсить его? Переплетчик нашел кузнеца из Таррагоны, который сделает работу даром, потому что хочет зарекомендовать себя перед семьей Санц. Он сейчас в переплетной. Ждет. Иди скорей.

Сначала он думал продать шкатулку в качестве выкупа за сына. Но на крышке написано слово Бога, и продать ее христианину, который расплавит ее и напечатает монеты, было постыдным делом, возможно даже греховным. Он придерживался фундаментальных основ веры. Потом он нашел выход. Он использует серебро для украшения Аггады. Святое так и останется святым. Брат непременно оценит такой прекрасный подарок. Как же иначе? Давид уверил себя в этом. Это была единственная его надежда, а потому он чрезвычайно рассердился, когда заметил, что Рути все еще стоит перед ним и держит пакет так, словно хочет его вернуть.

— Но мама, возможно, на это не согласится. Я… я… боюсь, что она на меня рассердится.

— В этом можешь не сомневаться, Воробышек. Но не на тебя. У меня есть на то причина, как я уже сказал. А теперь поторопись, а то подлец воспользуется твоим запозданием в качестве предлога промедлить с работой.

Отцу можно было об этом не беспокоиться. Каким бы человеком Миха ни являлся, мастером он был отменным и знал, что иллюстрации и текст, переданные ему Бен Шушаном, должны превратиться в книгу исключительной красоты. Это поднимет его репутацию в глазах богатых евреев общины. Такие возможности приходят не каждый день, поэтому он отложил все остальные заказы.

Аггада лежала на столе в переплете из мягчайшей кожи козленка. В центре оставалось пустое место.

Серебряных дел мастер был молодой человек, только что вышедший из учеников, но на редкость одаренный. Он нетерпеливо выхватил у Рути пакет, развернул его, рассмотрел шкатулку.

— Очень красиво. Жаль разрушать такую работу. Но обещаю: твоя мать получит взамен нечто достойное такой жертвы.

Он развернул на столе маленький пергамент и нарисовал на нем центральный медальон переплета. Это была эмблема семьи Санц в виде крыла, а окружали ее розы — символ семьи Бен Шушанов. Нарисовал и будущие застежки из крыльев и роз.

— Если понадобится, буду работать всю ночь. Подготовлю книгу к шаббату, как просил твой отец, — сказал он.

Бережно завернул книгу и шкатулку и ушел. До Таррагоны несколько миль, надо успеть, пока не стемнело: по ночам орудовали банды.

Рути провела пальцем по сшитым дестям, притворяясь, будто разглядывает строчку. Ждала, когда кузнец выйдет из мастерской. Она заметила букву союза — их секретный знак, нацарапанный на лежавшем на столе клочке пергамента.

Переплетчик отвернулся от дверей, облизал губы. Рути почувствовала на спине его руку. Он подталкивал ее к отгороженной части комнаты. Рути возбудил знакомый запах кожи. Она повернулась к Михе, мягкими руками стащила с его узких бедер передник, освободила под ним одежду и ощутила во рту острый и соленый вкус.

Она все еще чувствовала этот вкус, когда стояла перед входной дверью своего дома. К ужину опоздала и боялась войти. Думала, что родители ссорятся из-за пропавшей шкатулки, но, когда, набравшись смелости, вошла, увидела, что мать, как всегда, ворчит из-за обычных отцовских прегрешений. Битвы не было, все как обычно. Рути не поднимала глаз от еды, боялась взглянуть на отца. Интересно, какую байку он ей сочинил? Очень хотелось спросить его об этом. Но некоторые вещи на земле были возможны, а некоторые — нет, и Рути понимала разницу.

Когда Ренато принялись допрашивать в третий раз, он так ослабел, что не мог стоять. Альгвазилы тащили его под руки. Он оказался в черной комнате, пахнувшей свечным воском и его собственным потом.