Предпоследний день грусти

никогда не были тщеславны. В истории моей любви никогда не случались парни трусливые и корысные. Как никогда не была корысна и я. Как никогда не выискивала выгоду от любви. В моей любви не было места для купли и продажи.

Я становилась старше. И мои друзья не только молодели. Но и успевали обзаводиться семьей. К чему мой легкомысленный нрав не был никак расположен. Мне нравились женатые парни тем. Что я не попадала в их зависимость. И претензий к нашей связи они тоже не предъявляли.

Мишка Грачев по-прежнему не женился. И мне казалось, так будет всегда. Я буду наслаждаться легкомысленной жизнью. И знать, что меня ждет самый преданный. Самый честный. Самый порядочный человек в мире. Человек. Так напоминающий моего отца. И я не могла связать свою жизнь с ним не только потому, что по-прежнему ждала своего парня из сна. Но еще и потому. Что чувствовала, что не могу и не хочу повторить ошибку матери. Что моя глубокая привязанность и благодарность к Мишке Грачеву. Не позволяет испортить ему жизнь. Я тогда еще не могла знать, что портить жизнь любимому и любящему. Это еще не значит – делать его несчастным.

Мой отец никуда не уехал. Никуда не исчез. И не умер, к счастью, тоже. Он довольно скоро после смерти матери обзавелся семьей. И уже для другой семьи был прекрасным отцом и мужем. Он мало пил. Много зарабатывал. И у него уже не было меня и моей мамы. И в своем благополучии он оставался несчастным. Ему не портили жизнь. В отличие от моей мамы.

Его просто сделали несчастливым. В отличие от моей мамы.

После смерти матери я долго не встречалась с отцом. И не потому. Что я его в чем-то посмела обвинять. Просто у меня ни разу не возникло желание его увидеть. Может быть, именно потому, что я его сильно любила. И теперь, когда мои чувства улеглись и несколько притупились. Я не хотела обижать папу своей фальшивой любовью. Я прекрасно знала, что он несчастлив. И единственное его утешение. Это его прошлое. Я в прошлом. И моя непутевая мама – в прошлом.

… Отец открыл дверь. Очень похудевший, очень постаревший и даже как-то поблекший. Но по-прежнему очень дорогой. И только его светлые открытые глаза не могли скрыть теплоту. И доброту. И по ним я узнала своего прежнего отца.

– Здравствую, папа, – я прильнула к его груди. И он, как в далеком детстве, потрепал меня по щеке. И притворно удивился.

– Как ты вымахала, Люська. И в кого ты такая длинная! Ну, что измеряем твой рост на обоях? – и он постарался мне ободряюще подмигнуть.

Я отрицательно покачала гловой.

– Увы, папа. На сей раз я тебя разочарую. Я не выросла ни на миллиметр. Я остановилась на месте. Твоя дочь уже не растет, а стареет. А когда-нибудь она. Стройная и длинная. Станет скрюченной и маленькой. И тебе придется с этим смириться.

– Я с этим, Люська, никогда не смирюсь. Тебя не возьмет старость.

Как и мою маму. Хотела добавить я. Но вовремя воздержалась от лишних слов. Я не знала, хочет ли отец слышать о моей матери.

Мы сидели с ним на маленькой пошарпанной кухоньке. Правда