Мистификации Софи Зильбер

Она разослала в качестве гонцов свои желания, и вскоре к ней явились Евсевий и Альпинокс, уже совсем собравшийся в путь. Евсевию было поручено к вечеру при вести сюда Саула Зильбера. Пусть тот возьмет с собой лишь самые необходимые вещи, не больше, потому что дорожный экипаж фей не выдержит чрезмерной земной тяжести. И, кроме того, они попросили Евсевия время от времени заглядывать в горный замок, ставший невидимым для чужан, а также в домик Амариллис Лугоцвет, — на время он как бы затеряется среди окружающей природы и станет таким неприметным, что никто и взгляда на него не кинет. Они еще раз печально посмотрели друг другу в глаза, обменялись рукопожатиями, а Евсевий почувствовал, как по его древним морщинистым щекам покатились слезы — он единственный из долговечных существ уподобился чужанам до такой степени, что был способен плакать. После этого отъезжающие заторопились со сборами.

Теперь, когда час отъезда был назначен окончательно, с Амариллис Лугоцвет произошла разительная перемена — ее печаль и раздражение обратились в бурную жажду деятельности. Она с такой быстротой носилась по своему маленькому домику, словно на ногах у нее были крылья, с грохотом выдвигала ящики и упрятывала туда горшки и даже нечаянно наступила на хвост Максу-Фердинанду и так часто пробегала мимо Альпинокса, что тот не мог отделаться от ощущения, что мешает, и предложил покамест побыть в саду.

— Нет уж, пожалуйста​ — бросила ему на ходу захлопотавшаяся Амариллис Лугоцвет, — нам еще столько надо обсудить. Подумайте лучше о том, как сейчас одеваются в Лондоне.

— В Лондоне? — спросил Альпинокс, немного растерявшись. Он еще не вполне настроился на отъезд, прощание с лесными и горными духами далось ему нелегко, так что ничем другим он заниматься не стал и к Амариллис Лугоцвет явился в обычном своем одеянии и, можно сказать, без всякого багажа.

— Ясное дело, в Лондоне, — нетерпеливо сказала Амариллис Лугоцвет. — Мы же обещали Саулу Зильберу, что возьмем его с собой в Лондон. А у меня нет ни малейшего желания показываться там в штирийском костюме.

— И не надо, — спокойно ответил Альпинокс. — Будет вполне прилично показаться там в обыкновенном дорожном платье, сиречь в дорожном костюме.

— У меня также нет желания, — распалялась Амариллис Лугоцвет, — чтобы все и каждый сразу узнавали во мне эмигрантку. Мы ведь решили ни в коем случае не привлекать к себе внимания, а напротив того, вести себя в этой стране совершенно естественно, будто мы всегда там и жили. Только в этом случае путешествие может принести какую-то радость.

Альпинокс впал в задумчивость, Амариллис же продолжала носиться по дому.

— А вы хоть раз были в Лондоне? — спросил Альпинокс, когда она опять пробежала мимо него.

— Разумеется, и неоднократно, а в последний раз я просто пришла в восторг от этого города. Когда только это было? — Амариллис Лугоцвет вдруг умолкла. — Клянусь всеми вещами и образами, кажется, при королеве Виктории, я тогда гостила у одной моей подруги по фамилии Нордвинд. С этим чужанским исчислением Времени просто беда — никак не привыкнешь.

— С тех пор там, наверное, кое-что изменилось, — заметил Альпинокс, наливая себе остаток можжевеловой водки — не пропадать же ей зря.

— Ясно, изменилось, только эту заботу уж вы предоставьте мне, — заявила Амариллис Лугоцвет, и похоже было, что к ней снова возвращаются спокойствие и уверенность. — Я целых сто лет провела в путешествиях… — Тут Альпинокс увидел, как она, нимало не таясь, сделала несколько магических жестов над миской с луковицами нарциссов.

— Цветы будут охранять мой дом даже лучше Евсевия, — сказала она, все еще обуреваемая противоречивыми чувствами: хоть ею и завладела уже былая страсть к путешествиям, прощание с домом давалось ей тяжело. — Пусть уж это будет моя забота, — повторила она, снова сосредоточив свои мысли на том, что ждало их в ближайшем будущем. — Во всех моих путешествиях… не подлежит сомнению, что мы там освоимся, в конце концов везде найдутся друзья.

— Я со спокойной душой предаюсь в ваши руки, почтеннейшая, — с улыбкой сказал Альпинокс, поклонился и поднял рюмку за ее здоровье. — Не считая того немногого, что под силу моим чарам в самых бедственных случаях.

— Как вы меня находите в таком виде? — спросила через минуту Амариллис Лугоцвет. Она была теперь одета в цветастое шелковое платье с подчеркнуто прямыми, благодаря ватным подкладкам, плечами, какие в прошедший сезон носили курортницы-иностранки, и даже поля ее соломенной шляпы сделались широкими и изогнутыми, соответственно моде.

Альпинокс поднял брови, одобрительно закивал головой и нагнулся, чтобы разглядеть ее чудные спортивные полуботинки, после чего сказал:

— Вам все к лицу, почтеннейшая, что бы вы ни надели. Никогда бы не подумал, что в этих дурацких новомодных тряпках можно так хорошо выглядеть.

Амариллис Лугоцвет взглянула на него с подозрением:

— Что это значит?

— То и значит, что я сказал, то и значит. Только вот…

— Так я и думала, что вы найдете, к чему придраться. Что ж, не стесняйтесь, давайте ваши критические замечания… в конце концов едем-то мы вместе. По этой причине, только по этой причине, я предоставляю вам право давать мне советы касательно моего костюма.

— Успокойтесь, почтеннейшая, я бы никогда не осмелился… — Альпинокс виновато улыбнулся, словно ему предстояло признаться в чем-то постыдном. — Я только хотел сказать, что это платье, пожалуй, слишком легкое для пресловутого лондонского тумана. Как вы знаете, сейчас осень. Я правда путешествовал всегда только вдоль главных альпийских хребтов, но заглядывал почти во все поперечные долины, вплоть до предгорий, и благодаря этому научился разбираться в макросиноптической ситуации. Поэтому-то я и принимаю во внимание…

— Конечно, на сей раз вы совершенно правы, — перебила его Амариллис Лугоцвет. — Глупо, что я сама об этом не подумала.

Она выскользнула в соседнюю комнату, Альпинокс же, допив можжевеловку, и сам приступил к изменению своего внешнего облика. Через несколько минут он оказался в темно-сером костюме, который сидел на нем как влитой, — самый модный лондонский портной не сшил бы лучше, — а длинное темное пальто и подходящая к нему шляпа из мягкого фетра лежали наготове рядом на стуле.

Тут как раз вернулась Амариллис Лугоцвет — в дорожном костюме в серую полоску, в мягкой фетровой шляпе и темном пальто, перекинутом через руку. Один взгляд друг на друга — и оба расхохотались.

— И всегда-то я попадаюсь на вашу удочку, — воскликнула Амариллис Лугоцвет с наигранной досадой, втыкая себе в петлицу нарцисс. Придирчивым взглядом она оглядела Альпинокса. — Вы совсем не так плохо знаете свет, как хотите показать, — одобрительно заметила она.

Вдруг она стала испуганно озираться и громко звать Макса-Фердинанда. Песик вначале так заразился лихорадкой дорожных сборов, что повсюду совался и лез под ноги, тяжело дыша и покряхтывая, — он был уже очень стар, — но с некоторых пор его почему-то не было видно. Амариллис Лугоцвет искала, искала, пока не обнаружила его под столом — он лежал бездыханный. Она осторожно вытащила его оттуда, положила к себе на колени и стала нежно гладить по шерстке, еще взъерошенной от смертной муки.

— Этого же не может быть, — приговаривала про себя Амариллис Лугоцвет. — Он должен был прожить еще, по крайней мере, год. Неужели на него так подействовала дорожная лихорадка?

Потом она понюхала его мордочку и вскочила.

— Амариллий, — воскликнула она, — он добрался до амариллия!

Она положила мертвого Макса-Фердинанда на подушку и поспешила на кухню, где нашла открытый тигель. Плотно закрыв, она спрятала его в свою новую кожаную сумку.

— Сколько раз я ему говорила, чтоб он не смел даже нюхать! — горестно и обиженно причитала она. — И вот, пожалуйста. Он просто этого не понял. А говорят, мы имеем власть над животными.

— Мне очень жаль, — проговорил Альпинокс, — что вам приходится теперь прощаться и с этим столь дорогим вашему сердцу спутником.