Люди в бою

— Пора дать отсюда дёру! — говорит Кёртис.

— Здесь некуда податься, потом Аарон не велел отсюда уходить, — говорю я.

— Куда угодно, везде будет лучше, чем здесь!

Жарко, вдалеке, раскатываясь по долине эхом, слышится беглый пулеметный огонь — наш, их; еще дальше влево от нас гремит артиллерия. Их самолеты все время кружат над головой, но придерживают свои грузы: бои ведутся слишком рассредоточенно, самолетам нелегко выбрать цель. Нам нечего есть, нет ни воды, ни даже курева, и мы либо сидим, либо лежим, распластавшись, мечтаем, чтобы их мины падали где-нибудь подальше от нас. Солнце обжигает нам головы, мы лежим, гадаем, что же происходит на нашем участке, что означает прерывистая стрельба — наступаем мы или обороняемся. Для простого солдата бой всегда неразбериха, хаос. Он видит только то, что рядом, откуда ему знать, где что творится. Вот он идет в атаку под огнем врага, минуту спустя лежит, затаившись, потом отступает. Сейчас он получает один приказ, следом за ним — прямо противоположный; он редко сталкивается с противником, ни пули, ни снаряды не кажутся направленными лично против него, за ними снаряды не кажутся направленными лично против него, за ними не видно направляющих их людей.

Появляется Табб, глаза у него потускнели, лицо, шея, гимнастерка залиты кровью, голова обмотана самодельной повязкой, из-под нее струями течет кровь, свежая, блестящая, Гарфилд старается перевязать его получше. «Больно?» — спрашивает он. Табб мотает головой. Он сидит на земле, уставясь в одну точку, и непонятно, оглушен он или перепуган. Говорит он вполне связно, только слова подбирает еще медленней, чем обычно.

— Хошули ранило, — говорит он. — Не страшно, в другое плечо. (Джек уже был ранен в плечо.)

Я велю Гарфилду отвести Табба в санчасть батальона на холме, откуда мы начали наступать, но Табб говорит:

— Я знаю дорогу, дойду и сам.

— Нет, — говорит Гарфилд. — Одного я тебя не пущу. — Дрожащими руками он затягивает повязку, обтирает Таббу лицо марлей.

— Ладно, — говорю я. — Отведи его к доктору Саймону и сразу же возвращайся. Ты тут понадобишься.

Раненый встает, взгляд его устремлен куда-то вдаль, двигается он с трудом; Гарфилд помогает ему — поднимает ноги Табба одну за другой, как ноги куклы, опускает по очереди на землю.

— До скорого, Бесс, — говорит он.

Теописто, взглянув на меня, спрашивает:

— Mal herido? [142]

— Creo que no [143].

— Buen chico [144]. — Si [145].

Бесси «говорится в записке», перестраиваю взводы, выдвигаю фланги. Оставайся на месте до темноты, потом переведи штабных на новые позиции. Пошли в штаб за боеприпасами (для винтовок и пулеметов). Лопоф.

Антонио Антон Пастор совсем выдохся, он трясется всем своим пухлым телом, но честь отдает по-прежнему уморительно четко и, как всегда, делает шаг назад, когда я передаю ему ответную записку для Аарона. Я посылаю с ним Хоакина, и, оставив на Теописто командный пункт (в конце концов, он за него отвечает!), мы с Кёртисом кружным путем идем в штаб батальона за боеприпасами. Джордж Уотт сказал, что их подвезут на муле с минуты на минуту. Эда Рольфа нигде не видно, мы околачиваемся там до тех пор, пока не убеждаемся, что боеприпасы на подходе, потом идем восвояси.

На полпути мы встречаем Вана Патагана, он тащит на спине посыльного Хоакина. Испанскому парнишке прострелило ногу. Ван, качая головой, говорит:

— Там дела плохи; мы пытались пробиться по винограднику, и его ранило.

Хоакин просит Вана идти быстрей: он очень напуган, по его лицу текут слезы, но, несмотря на тяжелую ношу, Ван Патаган не торопится.

— Знаете про Кукалотиса? — спрашивает он. — И про Маддена и Лино тоже?

— Да, — говорим мы.

— Аарон молодчина, — сообщает Ван.

— Por favor, — просит Хоакин, пиная его здоровой ногой, — portame al medico, camarada [146].

— Не дрейфь! — говорю я.

— Que dices?

Они уходят, мы с Кёртисом добираемся в темноте до командного пункта — там уже собрались остальные штабные, включая парикмахера и каптенармуса Лару; мы собираем их, идем искать свою роту. Гарфилда нигде не видно…

Даже в темноте заметно, что батальон расположен подковообразно. Я стою в центре подковы, лицом к ее полукружью, посреди виноградника, который все время простреливается. Слева невысокая лесистая гряда, за ней, на холме, метрах в шестистах, окопались фашисты. Прямо перед нами посреди виноградника, в небольшой куще деревьев, мы разместили парочку пулеметных гнезд под командованием Джорджа Кейди (он заменяет раненого Джека) и Ната Гросса; пулеметчиком у них красноглазый грек Скарлеттос и восемнадцатилетний паренек по имени Чарли Бартолотта. Они сидят совсем одни посреди виноградника, с трех сторон их окружает противник. Справа от нас еще один лесистый холм, еще дальше вправо позиции 3-й дивизии (целиком испанской), напротив нее Вильяльба — с ее церковной колокольни фашистский пулеметчик наносит дивизии чувствительный урон.

— Тебе придется бегать всю ночь между нашими позициями и 3-й дивизией, — говорит Аарон. — Ты один знаешь, где она расположена. Держи с ними связь примерно раз в час. А покуда посиди, отдохни.

За холмом, где стоит наша пулеметная рота, множество бойцов из первой и второй рот лежат прямо на земле, стараются заснуть. Повсюду раскидан всевозможный скарб, в одном из мешков мы обнаруживаем даже кисет с табаком, табак делим на всех; находим сардины и тунца в банках. Холодно, мы измучены, голодны, но поспать не удается.

— На рассвете пойдем в атаку, — говорит Аарон и тычет рукой в холм слева. — Получен приказ взять холм через дорогу.

Продолжая разговор, мы роемся в брошенном рюкзаке, находим еще табак и ранец одного из наших посыльных, который был ранен. Аарон берет его военный билет и кладет в карман, я прячу небольшой бумажник — может пригодиться. «Бедняга Хуан, — говорит Аарон, — крепко ему досталось». Мы садимся, молча курим табак этого парнишки, потом встаем и переходим на лесистый островок, где командуют Кейди и Гросс, садимся рядом с ними и потихоньку болтаем, жуем найденную ими лососину. «Я, пожалуй, пойду, — говорю я Аарону. — Почему бы тебе не поспать?» — «Постараюсь», — говорит он, ребята дают ему одеяло.

Тоскливо брести ночью по открытой местности (сегодня светит луна), красться между виноградными лозами, взбадривая себя надеждой, что вражеские снайперы тебя не засекут, и все же во время одного из четырех моих ночных переходов они явно замечают некое движение в винограднике и дают по мне несколько выстрелов; приходится довольно долго лежать пластом. Я думаю об Аароне, который спит сейчас в пулеметном гнезде, и о том, как все обернется утром, когда мы пойдем в атаку. Ведь пока мы столкнулись только с их арьергардом, а это детские игрушки по сравнению с тем, что нас ждет дальше. Во время одного из моих переходов через лесок — он чуть выше по склону, чем та тропка между двух каменных стен, за которыми мы укрывались поначалу, — нахожу остатки чая Харолда Смита «Уайт роуз» и пиленый сахар и распихиваю это добро по карманам. Смит был очень огорчен пропажей, он отдал свой рюкзак на сохранение парикмахеру Анхелю, а тот с тех пор не попадался ему на глаза. Где-то на холме, у подножия которого спят бойцы, спит вечным сном и грек Ник; я думаю о нем, о Маддене, о Лино, с лица которого не сходила горькая усмешка…

…Я еще сплю, когда с вершины нашего холма в первый раз идут в атаку. Аарон меня не будит, но звуки стрельбы сотрясают воздух, земля дрожит от рвущихся мин и артиллерийской пальбы, и я просыпаюсь. Однако когда я встаю, оказывается, что батальон уже ушел в наступление. Здесь остается совсем мало бойцов, да и те, похоже, сами не свои. Одни держатся крайне напряженно, другие с напускной лихостью. Я ищу Аарона, но его нигде не видно. Ищу нашего комиссара Харолда Смита, но Кёртис, грызя ногти, говорит, что он тоже пошел в атаку. Я кидаюсь наверх, пригнувшись, бегу к гребню холма, смотрю из-за дерева вниз. И ничего не вижу.