Кентавр vs. Сатир

«Это начало конца» — знакомый написал мне полное предостережений письмо, апеллируя среди прочего к таким категориям, как мораль, верность, семья. Я ответил, что moralapostel из него хреновый и эта чушь прежде всего не подтверждена ни его личным, ни книжным опытом. После этого он поинтересовался, не хотим ли мы, если дело обстоит так, выебать этим вечером его. С моей/нашей стороны последовал отказ, потому что теперь он проявил себя как малодушный человек и конформист.

Уже не раз возникали дискуссии, должны ли отношения двух мужчин копировать традиционную семейную модель. Когда-то и я считал, что разница между складами/укладами минимальна. Но мальчики сделаны из других материалов, и синтез — причём нас интересуют реакции с бурным высвобождением энергии — образует иные продукты.

Я люблю Ваню ещё и потому, что он чуток. Потому что он понимает законы взаимодействия. Всё сбылось по БГ. Вот идет мальчик, сквозь можжевеловый ветер, сквозь пламя, чище которого нет. Мы начнём с радости, и у нас будет идеальный любовник. А если вам кажется, что это как-то уничижительно или недостойно звучит, представьте, что, в свою очередь, и у того будут двое идеальных любовников. Разве это не по-братски? Быть любовниками не стыдно. Стыдно лишь то, что некрасиво и в чём нет ни капельки любви.

23 февраля можно вспомнить о защите и защитниках отечества. Перед дипломом я проходил стажировку (сам диплом был о другом) в редакции окружного «Красного знамени». В газету тогда начали призывать выпускников моей специальности. Первые двое, поступившие в вуз на год раньше меня, оказались, правда, поначалу в общих казармах, где их били ещё сильнее, чем остальных салаг. Лишь спустя какое-то время редактор получил для них через штаб разрешение ночевать на матрацах в газетной подсобке. Ходить на построение нужно было по-прежнему, но это была уже сносная по армейским меркам жизнь.

Газету набирали на линотипах (шёл 1998-й год!) солдатики из грамотных, методом одного пальца. Набор по этой причине многократно правился и переделывался. Не хватало бумаги, для черновиков выдавали то жёлтые архивные акты, то перфокарты. Такой бедности не было даже в глубоких районках. За работу среди дюжины сотрудников держались и двое крепких журналистов, умудрявшихся порой писать читабельные тексты. Но на 90 процентов газета состояла из приказов и унылого официоза.

Я писал о военных училищах, библиотеках и вообще культуре. Однажды продавил на последнюю полосу, в рубрику о воспитании, «Стихи о зимней кампании» Бродского. Но рассказать хочу не об этом, а о святая святых округа и окружной газеты — письмах.

То, как они готовились в печать, было покрыто тайной. Очевидно, что редакция получала немало почты: от новобранцев и дедов, солдатских матерей, народных умельцев, правдоискателей и прочих. Но на выходе полоса с письмами всегда выглядела стандартно. Одно письмо командиру от солдатской матери Гороховой: «Спасибо, что воспитываете моего сына настоящим мужчиной». Пара солдатских писем о том, что кормят в частях сытно и разнообразно. Пара писем в редакцию, проникнутых ностальгией о СССР и правильному порядку. И наконец, для оживляжа, какое-нибудь письмо родителям под заголовком «Скучаю по девушкам» или даже «Только с сексом здесь не очень», по содержанию примерно такое: «Здравствуйте, дорогие папа и мама. Не переживайте за меня. Здесь нет никакой дедовщины. Старшие товарищи помогают нам. Кормят нас очень вкусно и до отвала. Только с сексом здесь не очень».

Возможно, я раскрою страшный военный секрет. В редакции было двадцать подборок такой «почты», согласованных со всеми заинтересованными инстанциями. Придумывала их сотрудница редакции прапорщик Тат. Сатурина, — так, во всяком случае, подписывались её собственные заметки. Эти двадцать готовых и одобренных полос ротировались в газете год, два, три… то ли это никому не бросалось в глаза, то ли воспринималось как должное — не знаю.

С этим враньём и Тат. Сатуриной у меня и ассоциируется до сих пор день 23 февраля.

Любимый бреется — как будто чистит рыбу с мелкой чешуей, судака или щуку.

Во сне часто всё отзеркалено или перевёрнуто — что-то с настройками импорта изображения. В Новосибирске меняются местами левый и правый берег, чётная и нечётная сторона улицы. Другие города и страны до последнего времени снились редко. Но сегодня я во сне открывал кафе на месте книжного магазина возле метро, на торце нашей Пальмальи, — может быть, Каннингем даёт о себе знать, — могу вспомнить мелкие детали, вплоть до того, как выглядел договор аренды и как я подбирал подходящие стулья.

Над городом висел такой красивый туман, что я просто должен был поехать на работу на велосипеде. Ваня ещё завтракал с гостем, который вечером перед этим бросил жену, пришёл к нам пить с горя водку и в итоге лишился в каком-то смысле — через десять лет после того, как с женщиной, — девственности (наутро не жалел, хотя болеть после нас двоих у него должно было сильно). Потом Ваня кое-как успел на поезд в Киль, по университетским делам, обнаружил уже там, что захватил не ту папку с документами, и вернулся ближайшим поездом в Гамбург, зашёл ко мне в офис, откуда мы отправились обедать в турецко-афганский ресторанчик, а потом — я продлил себе на час перерыв — ещё посидели в местной кофейне. Ваня уехал на велосипеде, я вернулся к фотосессии Ивонн Каттерфельд, которая будет играть Роми Шнайдер, но ненадолго, потому что в город приехали левые: Грегор Гизи, последний председатель Партии демократического социализма и Оскар Лафонтен, бывший председатель социал-демократов. Мы с Ваней примчались в клуб «Фабрик» вовремя, но уже не попали: у социалистов был полный аншлаг. В толпе на улице преобладали длинноволосые и татуированные молодые люди — в России они бы подались в нацболы, — пожилых практически не было. Мы постояли, целуясь, среди веселья и вполне кухонных разговоров, позаглядывали в окна и поспорили с секьюрити. Собрали пару брошюр у шныряющих тут же зелёных агитаторов. Стало голодно, в местном пролетарском заведении не было мест, я зачем-то потащил Ваню в соседнюю дверь, в солярий. Там полежали четверть часа, причём Ваня немного меньше из-за клаустрофобии. Поиски еды в Альтоне осложняются слишком широким национальным и прочим репертуаром закусочных заведений, пристрастиями и представлениями об уюте — муки выбора, — из-за чего, попетляв по улочкам, мы оказались-таки у тайцев. Там Ване дали кокосовый суп с курицей, но когда заметили ошибку — второй без мяса.

Пошатавшись между Альтонским вокзалом и рыбным рынком, оказались уже в поздний час дома.

Сегодняшний день отчасти совпадает с вчерашним, только гостя нет и митингуют не левые, а правые. Ваня в Киле, у меня «Токио Отель».

На танцевальных сборищах и курсах танго, где бывает Ваня, обычно имеется перепредложение красивых девушек. Некоторые из них такие изящные и страстные, что способны растопить полярные льды. Накануне к нам заглянула на бокал вина местная хореографическая студентка. Маленькая и гибкая, как обезьянка. Её так и хотелось погладить.

Ну вот, мы и перешли в какой-то момент вечера к решительным действиям. И девушке нравилось принимать ласки двух сильных мужчин. Но вскоре, когда прелюдия уже почти перешла к чему-то более сложной конфигурации, произошло следующее: девушка, пытаясь, видимо, угодить нам обоим, целуясь и обнимаясь со мной, смогла перекрутиться и одновременно захватить своими ступнями второй хуй. Оказалось, что она владеет нижними конечностями не хуже, чем руками. Почти как макака, которая может висеть на ветке, чистить при этом банан и ещё ковыряться в ухе.

Скосив глаза, я несколько секунд тупо наблюдал за этими манипуляциями. Пока у меня не случился такой приступ хохота, что я полностью выпал из процесса. Абсурд ситуации стал доходить и до Вани. Прошло несколько минут, а мы не могли унять смех. Ни о каком сексе уже не могло быть речи. Девушка недоуменно выбралась из постели, прикрывая почему-то рукой грудь.