Куда боятся ступить ангелы
Куда боятся ступить ангелы читать книгу онлайн
«Слова - вино жизни», - заметил однажды классик английской литературы Эдвард Морган Форстер (1879-1970). Тонкий знаток и дегустатор Жизни с большой буквы, он в своих произведениях дает возможность и читателю отведать ее аромат, пряность и терпкость. "Куда боятся ступить ангелы" - семейный роман, в котором сталкиваются условности и душевная ограниченность с искренними глубокими чувствами. Этот конфликт приводит к драматическому и неожиданному повороту сюжета.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
- Поговорим сейчас? - спросил он.
- Конечно, если хотите, - волнуясь, ответила мисс Эббот.
- Давно ли она помолвлена?
Лицо ее приобрело глуповатое выражение. Перепуганная дурочка.
- Недавно, совсем недавно, - пробормотала она, запинаясь, как будто краткий срок служил извинением.
- Я бы хотел знать точно, если вы способны вспомнить.
Она долго производила какие-то сложные подсчеты на пальцах.
- Ровно одиннадцать дней, - наконец ответила она.
- Сколько вы здесь живете?
Новые подсчеты. Филип нетерпеливо постукивал ногой.
- Почти три недели.
- Вы познакомились с ним раньше, до Монтериано?
- Нет.
- Ах так! Кто же он?
- Здешний житель.
Опять молчание. Равнина осталась позади, теперь они взбирались на передние горы, и по-прежнему их сопровождали оливы. Возница, веселый толстяк, сошел с повозки, чтобы лошадям было легче, и зашагал рядом.
- Насколько я понял, они встретились в отеле.
- Миссис Теобалд перепутала.
- Я также понял, что он принадлежит к итальянской аристократии.
Она промолчала.
- Могу я узнать его имя?
- Карелла, - шепнула мисс Эббот.
Но возница услыхал, и улыбка растянула его рот. В городе о помолвке, очевидно, уже знали.
- Карелла? Граф или маркиз?
- Синьор. - Мисс Эббот с беспомощным видом отвела глаза в сторону.
- Быть может, я вам наскучил своими расспросами? Если так, я умолкаю.
- Нет, нет, пожалуйста, спрашивайте. Я здесь для того... я сама так захотела... чтобы сообщить вам все, что вас, естественно... и попытаться... пожалуйста, спрашивайте что угодно.
- Сколько ему лет?
- Совсем молодой. Кажется, двадцать один.
У Филипа вырвалось: «Боже милостивый!»
Мисс Эббот покраснела.
- На вид ему больше.
- Надо полагать, он красив? - Филип вложил в вопрос как можно больше сарказма.
- Очень. - Тон у мисс Эббот стал решительный. - Все черты лица очень хороши, и он прекрасно сложен. Хотя, по английским мерилам, наверное, низковат.
Филипа, чьим единственным физическим преимуществом был высокий рост, раздосадовало ее очевидное равнодушие к этому достоинству.
- Могу я сделать вывод, что вам он нравится?
И снова она ответила решительно:
- Да, на вид он мне понравился.
В эту минуту бричка въехала в невысокий лес, мрачновато-бурой полосой пересекавший распаханный холм. Деревья были низкие, без листвы, но зато подножия стволов утопали в фиалках, как скалы утопают в море. Такие поля фиалок попадаются и в Англии, но редко. В живописи они тоже встречаются редко, так как художники не отваживаются писать их. Колеи казались каналами, выбоины - лагунами. Даже сухие, белесые от пыли обочины были забрызганы синим, словно плотина, на которую наступает весенний разлив. Филип придумывал, что спросить дальше, и не обратил на все это внимания. Но глаза его сами собой отметили окружающую красоту, и в следующем марте он вспомнит, что дорога в Монтериано проходила через море цветов.
- Да, на вид он мне понравился, - повторила мисс Эббот после некоторого молчания.
В ее тоне ему послышался вызов, и он моментально сокрушил ее вопросом:
- Позвольте, кто же он? Вы так и не сказали. Каково его социальное положение?
Она открыла рот, хотела что-то сказать, но не могла произнести ни звука. Филип терпеливо ждал. Ее попытка расхрабриться самым жалким образом потерпела неудачу.
- У него нет никакого положения. Как сказал бы мой отец, он бьет баклуши. Дело в том, что он только что отслужил в армии.
- Рядовым?
- Вероятно, да. У них всеобщая воинская повинность. Кажется, он был в берсальерах. Ведь это отборный род войск, если не ошибаюсь?
- Солдаты в эти войска подбираются приземистые, низкорослые. Они должны уметь делать по шесть миль в час.
Она посмотрела на него испуганно, не очень понимая смысл сказанного, но чувствуя, что он проявляет эрудицию. Затем снова принялась защищать синьора Кареллу.
- Сейчас он, как большинство молодых людей, подыскивает себе работу.
- А тем временем?..
- Тем временем, как большинство молодых людей, живет с семьей - отец, мать, две сестры и маленький брат.
Ему была так отвратительна ее оживленность, что он буквально взбесился и решил поставить ее на место.
- Еще один вопрос. Последний. Кто его отец?
- Его отец... - начала мисс Эббот. - Вряд ли вы сочтете брак удачным. Но не в этом дело. То есть дело в том, что... то есть социальное неравенство... но ведь в конечном счете любовь... разумеется, вы не согласитесь...
Филип стиснул зубы и молчал.
- Джентльмены подчас судят строго. Но я чувствую, что вы и, во всяком случае, ваша мать, такая славная и добрая, такая бескорыстная... в конце концов, любовь... браки заключаются на небесах...
- Да, да, мисс Эббот, я это слыхал. Жажду услышать, на кого пал выбор небес. Вы возбудили мое любопытство. Неужели моя невестка собирается замуж за ангела?
- Мистер Герритон, пожалуйста, не надо... Дантист. Его отец дантист.
Филип издал возглас отвращения и боли. Он содрогнулся всем телом и отодвинулся от спутницы. Дантист! Дантист в Монтериано. Зубной врач в волшебной стране! Вставные зубы, веселящий газ и кресло с откидной спинкой в том городе, который помнил этрусскую лигу, и Pax Romana, и самого Алариха, и маркграфиню Матильду, и средние века с их войнами и святостью, и Возрождение с его войнами и любовью к красоте! Филип и думать забыл о Лилии. Он беспокоился за себя. Он боялся, что романтика для него умерла.
Но романтика умирает лишь вместе с человеком. Пинцетом ее из нас не вытащишь. Однако существует еще ложноромантическое чувство, которое не может устоять перед неожиданностью, перед неуместностью и нелепостью. Достаточно прикосновения, чтобы расшатать это чувство, и чем скорее оно покинет нас, тем лучше. Сейчас оно покидало Филипа, потому-то он и вскрикнул от боли.
- Не понимаю, что происходит! - начал он. - Если Лилия непременно хотела опозорить нас, то могла найти какой-нибудь менее омерзительный способ. Смазливый мальчишка низкого роста, сын дантиста в Монтериано. Я правильно вас понял? Могу я высказать догадку, что у него нет ни гроша за душой? Могу я также предположить, что его положение в обществе равно нулю? Далее...
- Перестаньте! Я больше ничего не скажу!
- Право, мисс Эббот, скрытничать теперь поздновато. Вы уже снабдили меня оружием!
- Больше я не скажу ни слова! - вскричала она в испуге. Потом достала платок, словно собираясь заплакать. После долгого молчания, которым Филип хотел показать ей, что разговор исчерпан, он заговорил о других вещах.
Они снова ехали среди олив, лес с его красотой и запущенностью остался позади. Когда они поднялись выше, перед ними открылся простор и - высоко на холме - Монтериано. Зеленая дымка оливковых рощ доходила до самых его стен, и город словно парил между деревьями и небом, как некий фантастический летучий город-корабль из сновидений. Общий тон города был коричневатый из-за кольца крепостных стен, скрывавших дома; торчали лишь башни, семнадцать башен из тех пятидесяти двух, которые толпились в городе во времена его расцвета. От одних остались лишь обрубки, другие застыли, накренившись под углом и грозя упасть, третьи по-прежнему вздымались в небо прямо, как мачты. Город невозможно было воспеть как прекрасный, но нельзя и заклеймить как безобразный.
Филип между тем говорил без умолку, считая свою болтовню проявлением такта и находчивости. Он хотел показать мисс Эббот, что изучил ее насквозь, но сумел превозмочь свое негодование и усилием разума заставляет себя быть любезным и занимательным, как всегда. Он не подозревал, что болтает много чепухи и что сила его разума порядком ослаблена видом Монтериано и мыслью о зубоврачевании в его стенах.