Целующие солнце (СИ)

— А мне бы до Катьки дозвониться, — сказал Толик и полез за телефоном.

— Ко мне он едет, — сказал Артем, — у вас дома жены, дети, шум, бедлам, грибы какие-то… а у меня тихо и спокойно. Дайте человеку отдохнуть до завтра, а там будем решать.

— Да я не то, что бы устал… — смутился я, — и всего на пару дней…

— Про рыбалку не забудь на следующей неделе! — напомнил Брезентовый. — Я тебе, уважаемый, не прощу, если уедешь раньше времени. Или ты сильно куда-то торопишься?

— И про коньяк! — вставил Толик.

Я пожал плечами.

— В Мурманск хотел…

— Думаешь, в Мурманске лучше? — удивился Брезентовый. — Или, может думаешь, в каком-нибудь Владивостоке лучше? Ничего подобного. У нас в Снежногорске все хорошо, все есть. Лес? Есть. Сопки? Есть. Грибы, ягоды? Собирай пожалуйста, хоть засобирайся! На рыбалку или на охоту хоть сейчас. Зимой — лыжи, санки, сугробы, снеговики. Летом, блин, тоже развлечений навалом. А воздух, чувствуешь? Воздух-то какой свежий!

Я невольно потянул носом воздух.

— Значит так, — сказал Артем, обращаясь к Брезентовому, — нечего тут разглагольствовать. Человек устал, хочет выспаться, едет ко мне. И точка.

— Значит, вас завезти? — легко согласился Брезентовый.

— Завези, — согласился Артем.

— И вы ляжете спать в полшестого вечера?

— Не умничай!

— Кто тут умничает? — рассмеялся Брезентовый. — Со мной один раз такой случай был, закачаетесь…

И за десять минут Брезентовый выдал научно-популярную историю о том, как он однажды ходил в лес на охоту, долго сидел в какой-то зловонной луже, стерег диких уток, застудился, пришел домой весь больной, немощный и вообще никакущий, разделся, помылся, лег спать около девяти, а проснулся в полдесятого, только через день. То есть проспал больше суток. Жена, по какому-то стечению обстоятельств, в те же сутки ушла на дежурство в котельную, а поскольку тогда случились дни острейшего семейного кризиса («Да, пил, — качал головой Брезентовый, — признаю, ругался на Лариску почем зря. Но ведь бросил же, бросил!»), то жена ни разу даже не позвонила, таким образом решив проучить нерадивого супруга. В общем, история закончилась хорошо, Брезентовый потом как раз бросил пить, но до сих пор не может понять, каким это образом он проспал больше суток.

Глава третья

Брезентовый с Толиком уехали, а Артем повел меня к многоэтажному дому, не блочному, как все вокруг, а из красного кирпича.

— Так от кого бежишь? — неожиданно серьезно спросил Артем.

— Я?

— Ну, не я же. Я здесь живу. Бежишь, ведь верно? — Артем посмотрел на меня внимательно, серьезно.

— Видимо, да. Со стороны всегда лучше кажется.

— Давай в магазин зайдем, — кивнул Артем, потом продолжил, — понятно же, что не просто так человек бросает все, берет рюкзачок и летит к нам, за тридевять земель из своей Москвы. Просто так из Москвы не прилетают. Либо по делам, либо бегут от кого-то. Дел у тебя явно никаких нет.

— Еще к родственникам можно, — слабо пошутил я.

— Ага. К заблудшим душам еще скажи.

В магазине Артем купил буханку хрустящего хлеба, двухлитровую бутылку колы и пластинки от комаров.

— Иногда сюда умирать приезжают, — сказал Артем, когда вышли из магазина на морозный воздух. Темнело стремительно. Темнота заволакивала верхушки домов, укрывала дорогу, вилась вокруг фонарей.

— Здесь красиво, спокойно, городской суеты нет, вот и едут на старости лет. Если свалился в овраг, когда на лыжах катался — считай, хорошо умер. Лучше, чем валяться в постели и беспомощно наблюдать, как из-под тебя утку вытаскивают. Романтика, блин!

Некоторое время шли по мокрому тротуару, огибая многочисленные лужи. Людей на улице было немного, а те редкие прохожие, что появлялись, мелькали быстро, кутаясь в ворота шуб, пальто, курток. Это свойство небольших поселков, деревень, станиц — с наступлением темноты каждый спешит домой, к себе на огонек тепла и света. Как говорится: свои в такую погоду дома сидят, а не на лыжах ездят. Артем пару раз кидал на меня хитрый взгляд, все ждал продолжение диалога.

— А может еще так быть, что все в жизни надоедает, — сказал я, — плюешь на старую жизнь и едешь, куда глаза глядят, отдохнуть.

— От работы бежишь, — сказал Артем, — все всегда куда-то бегут. Разговаривали мы как-то раз с Толиком, ему в голову мысль пришла, что каждому человеку никогда не сидится на месте. Толик, он вообще голова. Ну, так вот, значит, Толик подумал о том, что всяк человек стремиться перемещаться. Не может он в одном месте всю жизнь прожить. Тянет его постоянно куда-то. Те, кто в деревне — в город едут, кто в городе — в другую страну, а из другой страны обратно в деревню. Так и скачем туда-сюда. Если взять несколько людей и расспросить их хорошенько, то окажется, что у каждого за спиной два-три места, где он пожил, две-три квартиры, а то и вовсе живет сразу в нескольких городах, мотается по работе или, там, еще по каким делам. Нет такого, чтобы с рождения и до смерти в одном городе, в одной квартире. А если и есть, то можно прийти, спросить у него, мол, чего не уезжаешь, и окажется, что есть причины. Финансовые возможности, скажем, не позволяют, или родители, прикованные к постели или еще что. Но душой-то, в фантазиях своих он всегда стремится убежать, улететь, забыть все старое и окунуться с головой в новое. А? Разве Толик не прав?

Во время разговора мы пересекли небольшой сквер, миновали три одинаковых подъезда, зашли в четвертый и встали возле лифта, который грохоча спускался откуда-то сверху.

— Тут подумать надо, — сказал я, — людей много…

— Людей всегда было много, и всегда они куда-то да перемещались, — тут же горячо возразил Артем, — в любое время. Адам и Ева, если хочешь, отправились скитаться по обетованной земле!

— Скажешь тоже. Их Господь из Рая выгнал, вот они и пошли.

— А, думаешь, Ева такой глупой и наивной была? Думаешь, откусила яблоко, потому что ей змей-сатана там на ушко что-то нашептал? Ничего подобного. Сдается мне, что Еве просто надоело в Раю жить. Они же там за много лет изучили каждый закоулок, каждое деревце. Они же все пересмотрели, переслушали, переделали. Вот и наскучило. Вот и решила отправиться в другое место. И Ева, как всякая женщина, не заявила об этом открыто, а поступила по-своему, да еще и сделала змея виноватым. Мол, он, сатана, искусил, а мы теперь расхлебываем.

— Богохульством попахивает, — заметил я.

Лифт, наконец, распахнул двери в желтый мутный свет узкой кабинки, где на полу в углу сверкала подозрительная лужа, а потолок словно подвергся нападению миниатюрных ядерных бомбардировщиков. Артем вдавил кнопку с цифрой «7».

— Не, богохульства тут нет, одни размышления, — продолжил он, — я к тому, что в человеке изначально лежит тяга к перемещению. Изначально все племена были кочевыми. Это уже потом придумали, что, мол, кочевали из-за того, что земля непригодна к земледелию, или из-за того, что наводнения, пожар, заморозки, голод, тигры жрать всех начали… Чушь! Просто перемещались. Ну, хотелось им и все тут. Тяга такая. А все мной перечисленное — это уже повод. Пришел ночью тигр, сожрал пару человек, и вот вам уже причина, чтобы собрать шатры, затушить костры, детей на спину и в путь.

— Складно слишком у тебя все выходит.

— Потому что верно! — сказал Артем.

Мы вышли на седьмом этаже. Тускло светила лампочка, а зеленый щиток кто-то старательно украсил черной размашистой надписью из баллончика: «Цой — жив». Артем некоторое время возился с ключами, а я с нетерпением ждал продолжения разговора. Очень уж забавный складывался диалог. Вернее сказать — монолог с моими редкими вкраплениями. Артему, судя по всему, не нужны были спорщики, а нужны были хорошие слушатели.

Он зашел первым, где-то там, в темноте, щелкнув выключателем. Коридор у Артема был длинный и узкий, с ответвлением в кухню и комнату. В конце коридора находились туалет с ванной. Слева от меня стоял велосипед, сужающий пространство до экстремального. Справа — полупустая вешалка и зеркало в полный рост. Мне следовало побриться.