Нарисованные герои

же черновики предисловия к дипломной работе, которую я защитил 16 марта шестьдесят первого года. Здесь же наброски маленькой повести «Я иду встречать брата», которую откладывал, откладывал, а затем написал за три дня… Ее-то написал, а вот «Облака…» так и остались в черновиках, набросках и отдельных эпизодах.

Я задумывал повесть о мальчишках послевоенного времени. Причем, это были не мои сверстники, а ребята постарше, хотя из той же компании, в которой крутился и я, будучи первоклассником, – четвероклассники и пятиклассники вроде моего соседа-приятеля Пашки Шаклина и его друзей.

В шестидесятом году все это было еще свежо в памяти – сорок шестой год, когда голод и неуют, оставшиеся от недавней войны, смешивались с радостью Победы и с горечью тех семей, в которые не вернулись отцы и сыновья…

Сделав себя чуть постарше, чем был в сорок шестом на самом деле, я повествовал о событиях от первого лица. Точнее от лица пятиклассника Митьки Вехова.

А начиналось все так…

Новичок появился в классе через пять минут после звонка.

– На первый раз мог бы и не опаздывать, – сказала историчка Эра Васильевна, которую с легкой руки старшеклассников все звали Эпохой.

Новичок промолчал.

– Садись с Веховым, – ткнула пальцем в мою сторону Эпоха.

Он пошел через класс. Тридцать две головы медленно поворачивались вслед за новичком. Шел он торопливо, чуть наклонив голову с темными, давно нестриженными волосами. На улице подтаивало, и большие подшитые вАлёнки мальчишки оставляли мокрые следы.

Я подвинулся. Новичок сел, сунул в парту потрепанную полевую сумку с веревкой вместо ремня и, подперев кулаком подбородок, стал слушать, что говорит Эпоха. Я сбоку видел его плотно сжатые губы, бровь, рассеченную маленьким белым шрамом, чуть прищуренный глаз.

Прошло несколько минут, и всем надоело разглядывать новенького.

На парту мне прыгнул скомканный клочок бумаги. «Митька, в животе пищит. Кусочка нет?» Я обернулся и помотал головой. Женька опустил глаза. Я посмотрел в другой угол класса, где сидел Лёвка Штейн, но вспомнил, что и он пришел сегодня без завтрака. Я вынул складной ножик с ручкой из коричневой пластмассы. Мне подарили его моряки из военного эшелона. Я положил нож на ладонь и ткнул локтем соседа.

– Хлеб есть?

– Ну? – спросил он.

– Меняем?

Он повернулся и осторожно провел ногтем по гладкой рукоятке. Потом сказал:

– Не надо.

– Не будь скотом, – прошептал я. – Женька Сергиенко потерял карточки. У них вся семья впроголодь…

Мне показалось, новичок не слушал. Но через несколько секунд он вынул из под парты и положил на колени сумку. Он достал из сумки плоский газетный сверточек. В нем оказались два ломтика хлеба, пересыпанные сахарным песком. Сахар растаял, газета промокла и расползлась.

– Возьми.

Я взял хлеб и протянул новичку ножик.

– Не надо, – снова сказал он.

Я разозлился.

– Нам так тоже ничего не надо. Понял?

– Кому вам ? – почему-то удивился он. Громкий голос Эпохи прервал спор.