Приключения человека, похожего на еврея (СИ)

Как я уже говорил, городок, в котором жил в детстве, входил когда-то в черту оседлости, и тема любви-не любви к евреям имела место. Порой возникали даже споры — чаще всего ленивые. Однажды такой разговор возник в нашем доме. Не люблю евреев, заявил наш сосед Н. Н. Они хитрые и себе на уме. А я люблю евреев, ответил ему другой знакомый, назову его М. М. Они надежные и верные друзья. Вот, например, Яша Борейша. Хватит, надоело, говорил третий. Все хороши, и они, и мы. Я помалкивал, так как не достиг уважаемого возраста совершеннолетия, но присутствовать при разговоре старших и умных уже право имел. Не надо любить, говорила моя мать, поскольку именно ее провоцировали высказать мнение. Надо просто относиться к ним по-человечески. Такие слова, к сожалению, погашали запал спорщиков, а мне хотелось продолжения темы.

Между прочим, в те времена, да и сегодня, деликатные люди избегали произносить слово «еврей». Говорили — по национальности еврей. Вроде как смягчали сложный факт, чтобы не обидеть его представителя.

Евреи жили в основном по улице, которая так и называлась: Еврейская Слобода. Ребята как ребята. В городе было три школы, в одной из них, Третьей, традиционно учились ребята евреи. Отношения у нас были самыми обычными, но некая тайна их жизни присутствовала.

Катя училась в школе, как тогда говорили, с музыкальным уклоном. Учились музыке в основном девочки, и в большинстве — еврейки. Но Катя долго не знала, что «есть такие люди» — евреи. Тем более, что они чем-то отличаются от нас. И отношение к ним немного иное. Поначалу она не верила таким слухам, а вполне убедилась, когда пришла пора поступать в институты: три ее подруги-еврейки поступали в иняз — поступила только одна, в паспорте которой было записано — «русская». Евреев не брали, и те, кто хотел овладеть языком, шли на платные курсы при Доме офицеров.

Между прочим, она чуть не вышла замуж за еврея, а именно за Арнольда, о котором я уже говорил, который прислал нам денег. Как же он ухлестывал за Катей и как был мне отвратителен! «Любовь — пещь огненная», — тогда я и понял смысл этой фразы. Вполне мог бы стать антисемитом, если бы знал, что — еврей. Но он вовсе не был похож, в нашем понимании, на еврея. Я увел Катю у него, как говорится, из-под носа, и порой мне кажется, что вот этого-то она и не может мне простить. Ого, в каких теплых краях она, мерзлячка, сейчас обреталась бы! Пусть и в неотапливаемых зимой. Между прочим, если напомнить ей об этой истории, она обязательно покраснеет. Конечно, она краснеет по любому случаю, касающемуся ее личной жизни, такая у нее особенность, даже если речь пойдет о мальчике, с которым рука в руку ходила в детский сад, но если речь об Арнольде — загадочно косит глазом, и неуверенная улыбочка дрожит на губах. Думаю, что и те сто долларов она поняла не как вспомоществование бедным советским людям, а как романтический привет. Я тогда тотчас поблагодарил Арнольда, но и написал, чтобы больше не присылал. Не хватало! То-то она вдруг стала мечтать о путешествиях, для прикрытия — в Турцию, Египет, а на самом деле в Израиль. Так ей хочется увидеть Стену Плача, искупаться в Мертвом море!? Тьфу. А в Арабские Эмираты не хочешь? Нет. Почему? Да как-то так. То-то и оно!

А может быть, я неосознанный антисемит? Ухлестывали за Катей и другие ребята, однако возненавидел я только Арнольда. Хотя, конечно, и тех не полюбил.

Но когда стало ясно, что она — моя, я всем посочувствовал и всех простил. До сих пор гляжу на нее и радуюсь: моя! Красавица — вот причина. Ну и конечно, умница, хотя, если честно, это не имеет никакого значения. Кажется, даже будь круглой дурой, все равно любил бы ее. Она приходила с работы раньше меня, и когда я открывал дверь, выглядывала из кухни: «Привет!» — и снова исчезала. Жизнь тотчас расцветала всеми возможными красками. Мне постоянно хочется смотреть на нее, а когда толчемся в кухне, готовя ужин, каждое случайное прикосновение приносит удовольствие. Кажется, в психологии это называется тактильный голод: хочется обнимать ее, прижимать к себе, тискать, мять. Что еще надо для счастья? Ничего. Да и счастья не надо. Вполне достаточно вот этой молодой женщины. Что такое счастье — неясно, а женщина — вот она: след муки на щеке, локон у глаз, мочка уха, словно награжденная за идеальный рисунок дорогой сережкой. Нет, не дождаться мне урочного часа, когда мы выключим свет!

Катя была на втором курсе, когда я взялся ухаживать за ней. Все бросил на карту, от своих скромных спортивных достижений до жалкой стипендии, которую пускал на регулярные походы в кафе. Торчал и в комнатке ее общежития. Однажды вошел — спит поверх постели: ночь провела без сна перед экзаменом и теперь, ожидая меня, прикорнула. Надо бы подать голос, но так покойно было ее лицо!.. Я тогда увлекался Буниным, «и тихо, как вода в сосуде, стояла жизнь ее во сне», тотчас вспомнил. Проснется — произнесу. То есть, тщеславился перед Катей как мог. Дыхание ее было ровным, почти неслышным, но заметно, что она все глубже погружается в сон. И вдруг проснулась, увидела меня, вздрогнула — испуг, почти паника отразились на лице. Этот ужас, страх неконтролируемости живет в ней по сей день: войди в кухню, когда она сосредоточенно готовит некое блюдо, — вздрогнет, ужаснется, будто увидев преступника. И сама же долго смеется. Такая вот у меня замечательная девушка. Так что Арнольд много потерял.

Первый год нашей совместной жизни мы всегда спали голые, но не потому, что провоцировали сексуальность друг друга, а потому что любое прикосновение приносило удовольствие. Между прочим, Ваня как-то сказал, что они со Стешей и днем, по крайней мере в выходные, ходят по квартире нагишом, наслаждаясь совершенством тел друг друга, но мы с Катей до такого уровня откровенности недотягиваем. Кстати, когда я шел к нему за деньгами, подумал: открою дверь, а они голые. Привет!.. Ну, не знаю. Разве что Стеша набросила халат, а Ваня успел застегнуть пуговицы. Но, скорее всего, тот период у них миновал.

Арнольд, когда жил в Советском Союзе, работал в проектном бюро, однако в Израиле работы по специальности не нашлось, и он стал заниматься трудом физическим, а именно подряжаться на малярно-штукатурные работы. Наверно, получалось у него неплохо, по крайней мере, приглашали его охотно, и таким образом, положение его стабилизировалось. Он всегда был, как говорят, рукастым, даже столярные работы в доме делал сам, всякие там полки, табуретки, даже шкафы. Его такие работы вдохновляли. Я бы тоже согласился белить-строить, но эти занятия требуют особого таланта или основательной подготовки, а этого у меня нет. Больше того, всякие хозяйственные задачи не только не вдохновляют, они вызывают у меня тоску. Когда-то мама, словно предчувствуя нынешние дела, договорилась с известным в городе столяром, что возьмет меня на лето, на каникулах, в обучение. Не рассказать, какая печаль одолела меня. Закончилось все едва не слезами и истерикой: не хочу, не хочу, не хочу! А что я хотел? Хотел бездельничать. Все летние месяцы я хотел гулять, гулять и гулять. Что ж, отбился. А сегодня единственно работа таксистом была мне более-менее по душе, но чтобы устроиться в таксопарк, надо пересдать экзамен на 2-й класс, это первое. А главное, таким образом я отрезал себе путь к своей основной профессии, которую, кстати, любил, которая у меня получалась. В общем, я надеялся, что кризис вот-вот закончится, работа появится, ну а пока продолжал жить как прежде.

Я, конечно, был рад и вдохновлен крушением Советской власти, которая сильно припекла мою мать, ее сестер и братьев — всю большую семью, и, как большинство, надеялся на скорые перемены к лучшему. Новостные программы телевидения стали основным содержанием дня и, казалось, жизни. Разговоры на улицах о свободе — главными. О, свобода! Хотя, что это такое, никто не знал. Ощущение было такое же, как тогда: гулять, гулять и гулять! Все образуется само собой. И даже то, что заводы стали работать три дня в неделю, что поувольнялись дворники и ветер гонял по улицам обрывки газет и гремящие консервные банки, еще не казалось катастрофой. Вот-вот все наладится! Старики говорили, что на заре Советской власти, когда объявили НЭП, то есть новую экономическую политику, в голодной стране появилось все! Все наладилось! Чудо? Ну и ладно, чудеса тоже нужны. И как в те времена, тотчас появились совбуры, то есть советские буржуи, так нынче я не раз видел молодых людей, ловко пересчитывающих пачки купюр.