То, что останется после тебя (СИ)

- Замечательно! Ничего лучше в жизни не ел.

Игорь принялся уписывать борщ. После тюремной баланды тот казался пищей богов. Управившись с первым, он придвинул к себе тарелку с пельменями. Мать участливо подставила ему горчицу. Она знала, что ее сын обожал есть пельмени с горчицей.

Лебедев принялся наворачивать пельмени, отправляя их в свой истосковавшийся по нормальной пище желудок. Покончив с едой, он выпрямился, и в полном блаженстве закрыл глаза.

Мать с умилением смотрела на него.

- Как хорошо, - произнес Игорь. - Ты не представляешь, какой это ад - тюрьма. И какое это непередаваемое чувство вновь оказаться дома.

- Век бы этого не знать, - понимающе отозвалась Валентина Ивановна.

- И какой это рай - вновь очутиться на свободе. Только сейчас я ощутил и понял всю прелесть свободы, и то, что я совершенно не ценил ее раньше.

- Что ты теперь собираешься делать? - спросила мать.

- Что-нибудь придумаю. Выжил в тюрьме, значит, тем более, выживу на свободе. Здесь все равно это сделать проще.

- Чаю хочешь?

- Не откажусь, - признался Игорь.

Мать принялась наливать ароматный чай.

- Ты с Любкой-то не будешь пытаться переговорить?

Лебедев пожал плечами, глядя на то, как в бокале вращаются частички заварки.

- А смысл-то? Если она все уже решила, то дальнейшие разговоры бессмысленны. Ничего уже не изменить.

Мать тяжело вздохнула. Игорь придвинул к себе бокал, и отхлебнул чая. После жирных мясных пельменей хотелось пить.

- Ну, а тебе-то самой помочь чем надо? - спросил он.

- Ну, уж, ты скажешь. Не обо мне речь. Я-то уж старая, какие у меня запросы. Тебе теперь жить надо начинать сначала.

- Ну, почему же сначала? - возразил Игорь. - Не сначала, а продолжать буду.

- А как продолжать-то? - спросила мать. - Опять к ним вернешься или как?

Лебедев надолго задумался.

- Понимаешь, - наконец медленно произнес он. - В тюрьме у меня было много времени, чтобы подумать, чтобы прокрутить всю мою жизнь от начала и до конца.

Он сделал паузу.

- Это все неправильно.

- Что не правильно? - не поняла Валентина Ивановна.

- То, что я делал, это неправильно. Моя работа. Да и не только, а вообще.

- О чем ты, сынок?

- Ведь я занимался хакерством. Я - хакер. А что такое хакерство, по своей сути? Это преступление.

- Ну, уж и преступление, - возразила Валентина Ивановна. - В нашей стране все преступление. Как закон захотят повернуть, так и будет. Преступниками всегда простой народ считался, а те, кто наверху сидят, всегда чисты перед законом.

- Да я не о том, - поморщился Игорь. - Что такое хакерство, в переводе на русский язык? Хакер - это взломщик. Обычный, самый настоящий взломщик. Только взламывает он не сейфы и квартиры, а компьютеры. А с помощью компьютеров можно и деньги с чужого счета украсть, да и любую информацию о любом человеке выяснить. Понимаешь ли ты теперь, чем я занимался.

- Но ты же ведь ничего не крал. Чужих денег не присваивал.

- Лично я, может быть, и не присваивал, но с моей помощью, кто знает, вполне могли и присвоить себе чьи-либо деньги.

Снова молчание.

- Напрямую, я, на первый взгляд, ничего страшного и не совершил. Но я был лишь исполнителем чужой воли. Однажды я взломал секретную базу ФСБ. А это можно приравнять и к предательству. Ты знаешь, я временами думаю, что мне даже повезло, что меня обвинили только в изготовлении и распространении пиратских программ.

- Повезло? - возмутилась мать.

- Повезло, - подтвердил Игорь. - А что было бы со мной, если бы выплыло наружу то, что я взломал базу данных ФСБ? А ведь об этом даже не упоминалось на суде. Если бы все это открылось, то неизвестно, чем бы все это кончилось для меня. Какой срок я бы получил в таком случае?

Валентина Ивановна покачивала головой, слушая сына. Тот допил свой чай, и теперь задумчиво поигрывал пустым бокалом.

- У нас в тюрьме была часовня, и в ней служил один священник. Его звали отец Геннадий. Он многое нам рассказывал, многое нам разъяснял.

- Да и что с того, что священник? Ты думаешь, что священники сами ведут благочестивый образ жизни? - Валентина Ивановна поправила прядь волос на лбу. - Они ведь только говорят хорошо, а на деле еще похуже любого из нас будут.

- Да речь ведь не о них, - возразил Игорь. - Не о том, какую жизнь ведут они. В его словах есть доля истины. Речь о нас. Обо всех нас. Речь о том, какую жизнь вел я, и что я сделал в своей жизни. Чем больше я думаю об этом, тем больше я убеждаюсь в том, что не так я жил. Все неправильно было в моей жизни.

Валентина Ивановна положила свою ладонь на руку сына.

- Ты не сделал ничего такого, что достойно кары. Во всяком случае, есть люди, которые творили настоящие злодеяния, по сравнению с которыми твои проступки, если они и были, являются просто мелкими шалостями. Поверь мне, настоящие преступники сидят наверху, занимают руководящие посты, и судят нас. А мы, простые люди, вынуждены лишь только выживать. Наше преступление состоит лишь в том, что мы не хотим умирать.

- Хорошо, если так, - произнес Лебедев. - Но мне все же кажется, что все мы глубоко ошибаемся. Ошибаемся во всем.

4

Валентина Ивановна принялась убирать со стола посуду.

- Не думай ты об этом, Гоша, - сказала она сыну. - Стоит ли забивать себе голову вопросами, на которые все равно не знаешь ответа.

- Но все равно неправильно, - продолжал настаивать Игорь. - У меня такое чувство, что мы утратили что-то важное. Что-то, что мы знали раньше, но не хотели признавать. Мы отвергли что-то, что удерживало нас от нашего падения.

- Что же именно? - спросила Валентина Ивановна, закончив убирать со стола.

- Я пока не знаю, - признался Игорь. - Не уверен. Возможно, мы забыли то, что раньше люди верили в Бога, и это удерживало их от многих ошибок. А теперь мы забыли Бога. Сколько лет жили без него.

- Может, оно и к лучшему, - сказала мать.

- Почему?

- Жили всю жизнь без Бога, и ничего. Прекрасно обходились. Жили и не тужили. А теперь что? Почти все верующими стали, а творится-то что вокруг нас. Ужас! Все только хуже стало. Зато все верующими себя считают.

- Да я не о том говорю, верующими себя люди считают или неверующими, - терпеливо разъяснил Игорь. - Я говорю о делах, о поступках, об образе жизни. У нас неправильные ценности. Мы думаем только о материальном благе, а о том, что мы после себя оставляем, мы не задумываемся. Нам все равно. Не правильно все это.

- А что мы можем изменить? От нас ведь все равно ничего не зависит. Мир мы изменить не сможем.

- Да и не нужно нам мир изменять. Нам нужно изменить самих себя.

- А для чего менять самих себя? Что от этого изменится?

- Мы сами изменимся.

- Но жизнь-то от этого не изменится.

- В том-то и дело, что как раз жизнь и изменится. Не жизнь вообще, а жизнь каждого из нас. Наша жизнь во многом зависит от того, какие мы сами. Что мы творим, что создаем, и что оставляем после себя. Это и предопределяет нашу жизнь.

- К чему ты все это говоришь? - спросила Валентина Ивановна. - И зачем?

- Совесть меня мучает, мама, - признался Игорь. - Я знаю, что обладаю большим талантом в области программирования. Но весь этот свой талант я применяю не во благо людям. Я продаю его тем, кто мне за это хорошо заплатит. А это неправильно. Так нельзя распоряжаться своим талантом.

- Не знаю, - вздохнула мать. - По-моему, каждый волен распоряжаться своим талантом так, как ему угодно. И в первую очередь, это надо делать во благо себе. Сколько раньше нас одурманивали подобными речами. Отдай себя на благо коммунизма. Придет время, и это все к вам вернется. И люди верили в это. И что? Сколько миллионов в землю зарыли за великую идею. Наступило это светлое будущее? Да ничего подобного, просто те, кто был у власти, нажились на этом. А народ погноили.