Ковчег

Он ведет меня за руку по улицам. Мы в какой-то прибрежной деревеньке в устье реки За. Названия деревни я не знаю. Не уверен, что оно вообще существует. Я здесь никогда не был, так что сомневался, точно ли в этой деревне живет Хам. Но когда я направился к ней, то заметил, как два жаворонка гонят от себя голубя. Я понял, это та самая деревня.

Место вроде неплохое. В воздухе слышится говор людей, крики чаек. Для меня это непривычно. Однако именно этого следует ожидать в поселении таких размеров.

— Хам, сколько здесь народу? Почитай, не одна дюжина?

Он смеется надо мной, совсем как в старые добрые времена.

— Говори тише. Тут живет несколько сотен, не считая моряков и торговцев. Они приходят и уходят.

Говорит, сотни.

— Ребро Адамово.

Хам опять смеется:

— А я думал, ты не ругаешься.

— Не ругаюсь. При отце.

На некотором удалении от берега раскинулся лабиринт улочек, застроенных глиняными мазанками. Есть и пара кирпичных домов. Некоторые дома в два этажа, и я задираю голову, разглядывая их. Под ногами грязь. Повсюду вереницы людей, мулов, повозок. Сушится белье. Снуют дети.

— Как ты здесь с ума не сошел?

— Привыкаешь, — отвечает он. Мы сворачиваем налево, в еще более узкий переулок, зажатый между двумя высокими глиняными харчевнями. — Смотри под ноги, а то в дерьмо вляпаешься.

— Уже вляпался.

На полпути мы видим, как белая бесхвостая кошка вспрыгивает на подоконник. Меня пробирает легкая дрожь дурного предчувствия.

Мы останавливаемся у дверного проема.

— Моя крепость, — говорит Хам и заводит меня внутрь.

В доме одна комната. Соломенный тюфяк у дальней стены, в углу сложены кухонные принадлежности. У единственного окна — маленький круглый столик и стулья. Бедно, но чисто. Стены побелены известкой, а пол посыпан свежим песком. Отец бы одобрил, мне тоже нравится.

— Мило, — произношу я и замираю.

— Илия, это мой брат Сим, — представляет меня Хам жене.

Я ее уже увидел. Они сидит на одном из стульев у окна, на нее снаружи льется свет. Знаки не врут.

Сначала она кажется мне очень старой. Потом я понимаю, что на ее лице нет морщин, а кожа упругая. Она кидает на меня спокойный взгляд:

— Мир тебе, брат. Добро пожаловать в наш дом.

— Мир тебе. Спасибо за гостеприимство.

— К чему эти церемонии? — восклицает Хам и хлопает меня по спине. — Давай садись. Любимая, налей нам вина, если есть. Сим, ты как будешь? С медом?

— Да, — говорю, — только разбавленное. Мне нужно много рассказать. Хочу, чтобы голова была ясной.

— В этом весь мой брат, — усмехается Хам. Илия улыбается ему в ответ. Мне плохо. У меня трясутся руки, я зажимаю их между коленей. Я не знаю, с чего начать. Абсолютно ясно, она одержима злым духом, может, она мертва или проклята. Неужели он не догадывается? Как такое возможно?

Через некоторое время мне удается овладеть собой. Вино помогает успокоиться, мед освежает. Женщина говорит мало, в основном то, что следует ожидать.

— Покушай фруктов, — предлагает она мне и ставит на стол фрукты необычного цвета и формы. Ее белые безжизненные пальцы, сжимающие край подноса, похожи на личинки. — Их привозят сюда со всего света.

— Спасибо, — бормочу в ответ. Смотреть ей в лицо мне не под силу, но по крайней мере желудок уже не бунтует.

— Какие новости ты принес из дома? — спрашивает Хам.

С трудом заставляю себя перейти к делу.

— Хам, нам надо вернуться домой. Немедленно.

— Да ну? Почему?

— Потому что… потому что надо, и все.

Я пытаюсь вспомнить наставления отца. Он вроде дал несколько советов.

— Он так хочет, — соскакивает с языка, — он при смерти.

— Врешь, — говорит Хам.

— Откуда ты знаешь? — вскидываюсь я.

— Забыл? Ты же сам мне сказал. — Брат улыбается, демонстрируя квадратные желтые зубы, и начинает чистить один из фруктов. — Я прямо спросил, не случилось ли чего, и ты ответил «нет». Тогда ты сказал правду. Не понимаю, почему хочешь обмануть меня сейчас.

Я вздыхаю.

— Ну, — продолжает Хам. — Может, все-таки расскажешь, что происходит на самом деле?

Я снова вздыхаю. Хаму никогда нельзя было отказать в уме.

После моих долгих объяснений Хам заявляет:

— Мы все равно собирались поехать домой. Просто отправимся в путь на несколько месяцев раньше.

— И останемся на несколько месяцев дольше, — тихо добавляет Илия и криво улыбается. Становятся видны ее зубы. Они острые и выдаются вперед.

— Если действительно случится потоп, — пожимает плечами Хам.

— А какие есть основания в этом сомневаться? — спрашиваю я.

Когда Хам принимает решение, он действует быстро. Ночь я провожу в доме, хотя, отрицать не буду, почти не сплю, ведь рядом она. На следующее утро Хам идет на работу — сказать, что уезжает. День проходит в покупках: приобретаем еду и мула для Илии и Хама. Хам останавливает выбор на сером одноухом муле. Он что, совсем ничего не понимает? Да и парень, что продает мула, шепелявит. К счастью, я успеваю вмешаться, и мы покупаем темно-серого мула с налитыми кровью глазами. «Лучше перестраховаться, чтобы потом не пожалеть», — говорю я.

У них есть осел. Он потащит мешки, которые в основном набиты инструментами Хама. Брат мне их показывает с несколько чрезмерной, на мой взгляд, гордостью. У них резные ручки и металлические лезвия. Таких инструментов я никогда не видел.

— Здорово. — Я пробую пальцем лезвие то ли тесла, то ли топора, то ли шила — не помню, как называется инструмент, который держу в руках.

— Осторожно, — предупреждает меня Хам. — Это обошлось мне в годичное жалованье.

Он кладет на спину осла катушку проволоки рыжего металла.

— Будем делать гвозди. Научим Яфета. А ты поможешь мне шкурить бревна.

Дома все инструменты из камня или дерева. Горшок матери и нож отца для оскопления скота — исключение.

— Где ты достаешь такие штуки?

— Преимущества жизни в портовой деревне, — ухмыляется Хам. Он подмигивает жене, наводящей на меня ужас, и добавляет: — Из-за моря привозят разные диковинки.

Выезжаем на закате. Летучие мыши уже покинули свои убежища, но первая звезда пока не взошла. Мы направляемся на восток по той же дороге, которой я ехал двумя днями ранее. За нашими спинами остается море. Рокот волн сменяется шепотом, а потом и вовсе наступает тишина.

Илия сидит за спиной Хама, обхватив его руками за пояс и опустив голову ему на плечо. Я все еще не смею смотреть на нее.

— На твоего отца часто находит такая блажь? — сонно спрашивает она.

Во мне все сжимается, но Хам лишь фыркает:

— Ты слышал, Сим?

— Слышал.

— У нашего отца, — объясняет он своей так называемой жене, — и впрямь особые отношения с Яхве. По-моему, в основном отец рассказывает Богу, что он сделал не так. Иногда Господь ему отвечает.

Илия улыбается.

— Он принимает это близко к сердцу, — продолжает Хам, — точно так же, как Сим.

Я молчу. Совсем стемнело, и я сосредотачиваюсь на дороге и знаках.

— Правда, Сим?

— Правда.

— Так что разговоры о блажи, солнышко, лучше держать при себе, — обращается Хам к Илии. Лучше называть это видениями — звучит более уважительно.

— Ясно, — говорит Илия.

— Да, и еще, — добавляет Хам. — Они его время от времени посещают. Сейчас — нет, но, думаю, в молодости они шли одно за другим. Поэтому он и покинул отчий дом и забрался в это пекло на краю пустыни.

— Следи за языком, Хам, — вставляю я замечание. Может, он и умный, но слушать такое об отце я не намерен.

Луна заливает светом дорогу, кустарник и холмистую равнину. Мы едем в молчании. Мул Хама маячит серебристым пятном. Борода и волосы брата сливаются с темнотой, отчего он кажется безголовым. А она…