Другие люди

Мужчины по большей части говорят, что хотят сына. Нед хотел дочерей и получил их, Джоан и Маргарет. Из него вышла прекрасная нянька, с каким удовольствием говорил он с ними на только им понятном языке, в общем, наслаждался отцовством. А потом на какой-то период Неда охватило безумие. Он объявил, что уходит из адвокатской конторы и уезжает на Таити, со мной или без меня. И любовью в это время мы занимались где угодно, но только не в постели. Тогда-то и была зачата Франсина. В какую же она превратилась красавицу. Белокурые волосы, не потемневшие, как у меня и ее сестер, высокие, обтянутые блестящей кожей скулы, миндалевидный разрез синих, как небо, глаз. В отличие от сестер, ей не приходилось прибегать к косметике. Она быстро вытянулась, ростом уступая лишь Неду. Джоан и Маргарет, так же, как и я, поначалу отличались некоторой неуклюжестью, но Франсина с раннего детства порхала, как балерина. И я никак не могла понять, кому из наших предков она обязана такой грациозностью.

Мне вспоминается день, когда я впервые узнала, что у Франсины месячные. Я решила, что пришло время познакомить ее с правдой жизни, как знакомила Джоан и Маргарет. Франсина внимательно слушала, притворяясь, что все, о чем я говорю, для нее внове, а потом выяснилось, что месячные у нее уже с год, но она ничего мне не рассказывала. Старшие девочки в этих вопросах были со мной откровеннее. Я сказала Франсине, что чувствую себя ненужной, но она заверила меня, что это не так и она просит меня сказать ей все, что я считаю необходимым. Вот и отлично, подумала я, и стала объяснять ей, чем обусловлена менструация и как она проходит. Франсина слушала так, словно хотела запомнить каждое слово. А может, она просто разыгрывала меня? «Ты все об этом знаешь», — вырвалось у меня, но она попросила: «Пожалуйста, мама, расскажи мне об оральном и анальном сексе». Представляете, в тринадцать-то лет. Откуда она это узнала? От кого? Джоан? Маргарет? До прихода Неда я пребывала в панике. Когда рассказала ему обо всем, он заулыбался, и я сорвалась. Но он успокоил меня одной фразой: «Принсилла, если она уже что-то знает, с этим ничего не поделаешь».

Дети слишком быстро раскрывали наши секреты. Но я не хотела сдаваться в попытке остаться ей матерью. Однажды, Франсине было уже четырнадцать, и она продолжала тянуться вверх, я, чувствуя, что она уходит от меня, сказала: «Ты мой последний ребенок». И получила ответ: «Мама, я не ребенок».

Лишенная права на материнство, я убежала в спальню на втором этаже и уткнулась лицом в подушку, чтобы заглушить отчаянные рыдания. Франсина ясно давала мне понять, что я теперь никому не нужна и ни на что не гожусь, и пребывать мне в таком состоянии до конца моих дней. Я себя таковой совсем не чувствовала, так почему меня подталкивали, торопили перейти в другое состояние?

Я не знаю, заснула я тогда или нет. Но помню, как меня погладили по волосам. Я подняла голову. Надо мной склонилась Франсина. Кончиками пальцев она вытерла слезинки в уголках моих глаз, потом взяла мои руки в свои.

— Мама, — так она давно не обращалась ко мне, — мама, ты совсем не старая.

По правде говоря, я по-детски мучила себя, и она, в четырнадцать-то лет, успокаивала меня, помогала примириться с реальностью. Джоан и Маргарет взрослели, не оглядываясь, но Франсина постоянно оборачивалась, чтобы посмотреть, где я, как там Нед. Не удивительно, что он так любил ее. Впрочем, едва ли я ревновала его, хотя он относился к Франсине как к женщине, когда она еще была подростком. Я никогда не сомневалась, что Джоан и Маргарет найдут свое место в жизни, выйдут замуж, родят детей, создадут крепкие семьи. Но Франсина? Удастся ли ей встретить мужчину, которого она будет уважать? В двадцать у нее не находилось времени для серьезных увлечений. В двадцать пять она сказала мне, что все мужчины — дети. Она меня тревожила. А потом что-то случилось с ней. Я не думаю, что ее изнасиловали. Хотя Нед придерживается противоположного мнения. Но иначе он не может, не так ли?

Необходимо нарисовать образ в сознании, чтобы представить себе человека, с которым никогда не встречался. Когда я спросила отца, какой он, мистер Томасси, то получила ответ, что он очень хороший адвокат! Вот я и нарисовала себе смуглокожего, с крючкообразным носом мужчину, внешне похожего не на американца, а на представителя одной из стран, не чисто белых, каких я постоянно вижу в ООН, со щеками, которые даже утром кажутся небритыми. Я представила себе, как он чуть наклоняется вперед, чтобы указующим перстом заклеймить меня.

Впервые поехав в его контору, я не петляла по улицам и сразу нашла нужный мне адрес. Дом меня приятно удивил. Двухэтажное административное здание, новое, в хорошем районе Оссиринга, около Брайаклиффа. Отец-то говорил о Томасси так, что я ожидала каморку на втором этаже над заштатным магазинчиком. В таблице с указанием обитателей здания значились два врача, дантист, агент по продаже недвижимости и Джордж Томасси, адвокат, принимающий только по предварительной договоренности.

Мне было назначено на четыре часа, и я повернула ручку двери, ведущей в приемную за несколько секунд до означенного срока. Когда я переступила порог, у меня создалось ощущение, что я перехожу в другое время: из современного здания в мир отделанных деревом стен, приглушенного освещения, толстых ковров на полу, казалось бы оставшихся в далеком прошлом. В дальнем левом углу за столом сидела женщина, как я поняла, его секретарь.

— Добрый день, — поздоровалась она. — Вы, должно быть, мисс Уидмер? — а я подумала: «Неужели я так похожа на отца?»

— Мне назначено, — не знаю, с чего вырвалась у меня эта нелепая фраза. Она знала, кто я, а более в приемной никого не было.

— Он сейчас примет вас, — секретарь посмотрела на телефонный аппарат. — Как только закончит разговор.

Я села в одно из больших, коричневой кожи, с бронзовыми шляпками обивочных гвоздей кресел. На столике лежали старый номер «Нэшнл джеографик», разлезшийся «Нью-йоркер» и несколько книжек детских комиксов. Кто приходит в такие приемные с детьми, подумала я?

Когда я подняла голову, Томасси стоял в дверях кабинета, наблюдая, как я пролистываю комиксы. О боже! У меня было такое чувство, что он поймал меня за мастурбацией! Я встала, покраснев, протянула руку, чтобы пожать его. Выглядел он совсем не так, как я его представляла. Высокий, стройный, с легкой походкой, чисто выбритый, с прямым носом, ни араб, ни грек, ни турок, ни армянин. Теплое, крепкое рукопожатие, прямой взгляд серых глаз.

— Заходите, мисс Уидмер.

Эти первые слова, что я услышала от него, потом с десяток раз отдались в моей голове раскатистым эхом: «Заходите, мисс Уидмер».

Он отступил в сторону, пропуская меня вперед. Я прошла, нарочито стараясь не задеть его.

Его стол у окна, заваленный книгами, папками с бумагами, отдельными документами. Перед столом кресло коричневой кожи, повернутое к кожаному же дивану. И книги, книги, забитые ими стеллажи у стен уменьшали и так небольшой кабинет.

Знаком он предложил мне сесть в кресло, сам опустился на диван напротив меня, так что наши колени почти касались. Мне понравилось, что он не сел за стол. Терпеть не могу мужчин, с важным видом, словно повелители, сидящих за столом. Но я не ожидала оказаться в такой близости от человека, которого совсем не знала.

— А что вы делаете, когда к вам заваливается толпа? — спросила я.

Томасси улыбнулся.

— Я люблю принимать одного человека, максимум двоих. На случай непредвиденных обстоятельств в стенном шкафу есть складные стулья.

— И часто случается непредвиденное? — спросила я, довольная тем, что разговор начался не с обсуждения моих проблем.

— Непредвиденное случается у моих клиентов.

Его серые глаза изучающе оглядывали меня. Он думает, похожа ли я на моего отца? А вот сейчас заметил, что я не ношу бюстгальтера.

Солнечные лучи через окно били мне в глаза. Томасси встал, избегая моих коленей прошел к окну, опустил жалюзи ровно настолько, чтобы солнце более не мешало мне.