Незамужняя жена

Пока Лэз оживленно говорил о воздействии, которое оказывает война на осиротевших детей, Грейс старалась слушать внимательно, но понимала только, что, когда он смотрит на нее, а он делал это часто, щеки ее заливает румянец, словно он мог вслух рассказать, как она старательно совлекает с него в своем воображении покровы Человека-невидимки.

После вечеринки они вчетвером отправились в северную часть Риверсайд-драйв, за могилу Гранта, где был припаркован «сааб» Лэза. Дождь перестал, но похолодало. Лэз накинул свой пиджак на плечи Грейс и взял ее за руку. Они даже шагали в ногу.

«Человек-невидимка» сильно напугал Грейс еще тогда, когда она ребенком смотрела этот фильм. Родители оставили ее с новой няней, а та выключила везде свет и задернула шторы, чтобы создать настроение, соответствующее просмотру картины. Недели и даже месяцы спустя у Грейс сохранилось отчетливое чувство, будто кто-то преследует ее по дороге в школу, а когда она принимала душ, Человек-невидимка кончиками пальцев щекочет ей спину.

Но к Лэзу все эти старые ассоциации были неприменимы.

Лэз отвез всю их компанию в квартирку Грейс, расположенную на последнем этаже роскошного здания. Грейс сварила шоколад, и вся четверка уселась играть в «Погоню». Когда гости уехали, Грейс сняла свой костюм, подобрала вуаль, которую Лэз оставил на кофейном столике, накинув ее на плечи, и устроилась на подоконнике допивать шоколад.

Грейс вставила фотографию обратно в рамку. За время, минувшее с того Хэллоуина, они с Хлоей разошлись, но она не могла вспомнить почему. Когда они виделись в последний раз? Год назад или около того. Их жизни были слишком различны, да и, по правде говоря, Хлоя и Лэз никогда не испытывали друг к другу теплых чувств.

Грейс представила, что бы произошло, войди он прямо сейчас в дверь. Он мог, она знала, мог сделать это в любой момент. Так уже бывало. Нет причин не верить, что это может повториться. Грейс никогда не спрашивала себя, почему он с ней. Слишком ясен был для нее ответ. Она была свидетельницей периодов затишья, которые часто оборачивались черной депрессией, когда он с трудом приходил в себя, иногда не звоня целыми днями. Она давала ему возможность перевести дух, всегда радовалась его возвращениям, не задавая вопросов и не требуя ответов. Он чувствовал себя с ней в безопасности и, не рискуя, мог вновь исчезнуть, потому что знал: она никуда не денется и всегда будет заполнять собой эти промежутки.

В первый раз он ушел вот так на два дня, доведя Грейс до жуткой истерики. Накануне они проговорили всю ночь до самого утра и, казалось, никогда не были ближе друг к другу. Лэз рассказал, как отец бросил его, трехлетнего, и добавил, что не перенесет, если ему придется потерять и ее тоже. Он наконец уснул, и, спящий, был похож на маленького ребенка. На следующий вечер, когда он не пришел домой к ужину, Грейс обзвонила его друзей и родных и, в довершение, полицию и больницы.

Франсин Шугармен нанесла еды на дюжину человек и держала стражу в квартире Грейс. Она предложила даже остаться на ночь, с этой целью прихватив из дома спальный мешок и одеяло с электроподогревом, из-за которого сразу же перегорели все пробки. Кейн принес салат из сига; мать Грейс — запеканку и упаковку настоящих английских блинчиков, которые она отыскала в особом магазине. Родственники из Нью-Хейвена, которых Грейс не видела много лет, заскочив на часок, уселись рядком на стоявшей под углом кушетке — как на детском утреннике. «Кто умер?» — пошутил Берт Шугармен, оценив разнообразие угощений и гостей.

Грейс все еще помнила выражение лица Лэза, когда он вошел в комнату, набитую встревоженными людьми, и как все они набросились на него, требуя объяснений.

— Где тебя черти носили? — грозно вопросила мать Грейс.

— Где ты был? — подал голос Милтон.

— Мы тут все из-за тебя переволновались — просто с ума сойти, — сказала Франсин.

— Что, трудно было хотя бы позвонить? — буркнул Берт.

Лэз пожал плечами и поцеловал Грейс в щеку, умело скрывая неудовольствие.

— Если бы я знал, что меня ожидает такой прием, я бы побрился, — ответил он и рассмеялся, но под этим смехом таился ледяной взгляд, от которого Грейс до сих пор бросало в дрожь, словно это ей надо было извиняться за устроенный переполох.

Присутствующие вновь заняли свои места и дружно, с облегчением вздохнули:

— Слава богу, с тобой все в порядке.

Когда Лэз пропал во второй раз, она позвонила одному Кейну.

— Не волнуйся, я его разыщу, — ответил он. — Думаю, я знаю, где он может быть.

Четыре часа спустя Кейн с Лэзом вошли в дом. Оказывается, Лэз сел в машину и просто поехал куда глаза глядят, пока не добрался до обиталища Кейна на озере. Кейн нашел его сидящим на переднем крыльце дома. Грейс помогла Лэзу снять ботинки и уложила в постель, наблюдая за ним, пока он не уснул.

— В следующий раз никого не зови, Грейси, — сказал он, наконец проснувшись, двое суток спустя. — Никто не понимает меня лучше, чем ты. Даже Кейн. Я всегда буду возвращаться. Обещаю. Поверь мне.

В третий раз он отсутствовал намного дольше — Грейс не могла точно припомнить насколько. Она поклялась никому ничего не рассказывать, каждый вечер ожидая, что Лэз вернется в квартиру, в которой он определенно решил больше не жить.

Последующие несколько отлучек Лэза вспоминались еще более смутно, поскольку со временем Грейс стала придавать им все меньше и меньше значения. Она знала, что любые попытки расспросить его ничего не дадут. Он просто не станет ей отвечать. И хотя Грейс честно пыталась найти лазейку в баррикадах, которыми окружил себя Лэз, ему удавалось ускользнуть от нее за спиной.

Брачные обеты всегда казались Грейс недостаточными. И даже если бы наравне с обетами любви, уважения и заботы Лэз принес ей обет физического присутствия, это все равно не удержало бы его дома.

Исчезновения Лэза не были обычными «мужними загулами». Он не торчал за бутылкой с друзьями, тяжело навалившись на стойку прокуренного бара, не засиживался за покером, не играл с дружками в боулинг и даже не шлялся по стрип-клубам. С такими загулами было бы проще смириться. Дружки — дружками, что уж тут. Но Лэз не ходил «налево». Он попросту исчезал.

В конце концов Грейс приноровилась к ритму его уходов и возвращений, к приливам и отливам в его поведении. Она стала готовиться к каждому исчезновению, удерживая свою осажденную крепость с силой, равной силе его отступничества, так, чтобы к тому времени, когда Лэз даст ей окончательный расчет, не оказаться застигнутой врасплох.

Положив фотографию обратно в ящик, она закрыла кладовку. Из-за слоя пыли и отпечатков пальцев на пластмассе, скрывавших изображение, Лэз и вправду казался почти невидимым.

3

Идеальная пара

По вторникам у Марисоль был выходной, поэтому Грейс вполне могла позволить себе расслабиться и не метаться по дому в попытках создать видимость двух жизней. Действительно, необходимость держать себя под контролем становилась все важнее, так как Грейс часто упускала из поля зрения слишком многое, что само по себе могло дать пищу для подозрений.

Вначале, когда они с Лэзом еще только поженились, Грейс потребовалось время, чтобы привыкнуть к мысли о том, что кто-то чужой будет прибираться в доме. В ее семье всегда мыл посуду и пылесосил отец. Лэз, сам бывший не из тех мужей, что рьяно берутся за работу по дому, считал, что Грейс слишком неорганизованна. Беспорядок же действовал ему на нервы. Возвратившись из отпуска, Грейс обычно несколько недель не разбирала свой чемодан, пока у нее не кончалось чистое белье. Для нее было подвигом разложить одежду по полкам, а уж тем более развесить на вешалки.

Лэз был из тех людей, которым нравится, когда продукты в холодильных камерах разложены по ранжиру, а галстуки висят на крючках в соответствии с цветами солнечного спектра. Как только он понял, что Грейс никогда не примет его организованного подхода, он предложил нанять кого-нибудь на полный день. Поначалу, с появлением Марисоль Грейс почувствовала себя уверенней и выработала привычку подметать пол, стирать пыль и мыть посуду до прихода служанки. Но постепенно она стала полагаться на этот навязанный извне порядок, пока не почувствовала, что не может иначе.