Дорога в рай

Дом моей жены. Ее сад. Как здесь замечательно! Как покойно! Если бы только Памела чуть-чуть поменьше тревожилась о моем благополучии, пореже старалась бы сделать мне что-то приятное в ущерб собственным интересам, тогда все было бы божественно. Поверьте, я не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, будто я не люблю ее — я обожаю самый воздух, которым она дышит, — или не могу совладать с ней, или не хозяин самому себе. Я лишь хочу сказать, что то, как она себя ведет, временами меня чуточку раздражает. К примеру, все эти ее повадки. Как бы мне хотелось, чтобы она от них отказалась, особенно от манеры тыкать в меня пальцем, чтобы подчеркнуть сказанное. Должен признать, что роста я довольно небольшого, и подобный жест, не в меру употребляемый человеком вроде моей жены, может подействовать устрашающе. Иногда мне трудно убедить себя в том, что она женщина невластная.

— Артур! — крикнула она. — Иди-ка сюда.

— Что такое?

— Мне пришла в голову потрясающая мысль. Иди же сюда.

Я подошел к дивану, на котором она возлежала.

— Послушай-ка, — сказала она, — хочешь немного посмеяться?

— Посмеяться?

— Над Снейпами.

— Что еще за Снейпы?

— Очнись, — сказала она. — Генри и Сэлли Снейп. Наши гости.

— Ну?

— Слушай. Я тут лежала и думала, что это за ужасные люди… и как они себя ужасно ведут… он — со своими шутками, и она — точно какая-нибудь помирающая от любви воробьиха…

Она помолчала, плутовато улыбаясь, и я почему-то подумал, что вот сейчас она произнесет нечто страшное.

— Что ж, если они себя так ведут в нашем присутствии, то каковы же они должны быть, когда остаются наедине?

— Погоди-ка, Памела…

— Артур, не будь дураком. Давай сегодня посмеемся немного, хотя бы раз от души посмеемся.

Она приподнялась на диване, лицо ее неожиданно засветилось каким-то безрассудством, рот слегка приоткрылся, и она глядела на меня своими круглыми серыми глазами, причем в каждом медленно загоралась искорка.

— Почему бы нет?

— Что ты затеяла?

— Это же очевидно. Неужели ты не понимаешь?

— Нет, не понимаю.

— Нам нужно лишь спрятать микрофон в их комнате.

Должен признаться, я ожидал чего-то более неприятного, но, когда она произнесла это, был так поражен, что не нашелся, что ответить.

— Именно так и сделаем, — сказала она.

— Да ты что! — воскликнул я. — Ну уж нет. Погоди минуту. На это ты не пойдешь.

— Почему?

— Более гнусного ничего и придумать нельзя. Это все равно что… все равно что… подслушивать у дверей или читать чужие письма, только гораздо хуже. Ты серьезно говоришь?

— Конечно, серьезно.

Я знал, как сильно моя жена не любит, когда ей возражают, но иногда ощущал необходимость заявить свои права, хотя и понимал, что чрезмерно при этом рискую.

— Памела, — резко возразил я, — я запрещаю тебе делать это!

Она спустила ноги с дивана.

— Артур, кем это ты прикидываешься? Я тебя просто не понимаю.

— Меня понять несложно.

— Что за чепуху ты несешь? Сколько раз ты проделывал штуки похуже этой.

— Никогда!

— О да, еще как проделывал! Что это тебе вдруг взбрело в голову, будто ты лучше меня?

— Ничего подобного я никогда не делал.

— Хорошо, мой мальчик, — сказала она и навела на меня палец, точно револьвер. — Что ты скажешь насчет твоего поведения у Милфордов в Рождество? Помнишь? Ты так смеялся, что я вынуждена была закрыть тебе рот рукой, чтобы они нас не услышали. Что скажешь?

— Это другое, — сказал я. — Это было не в нашем доме. И они не были нашими гостями.

— А какая разница?

Она сидела, глядя на меня, и подбородок ее начал презрительно подниматься.

— Ведешь себя, как эдакий напыщенный лицемер, — сказала она. — Что это с тобой происходит?

— Видишь ли, Памела, я действительно думаю, что это гнусно. Я правда так думаю.

— Но послушай, Артур. Я человек мерзкий. Да и ты тоже — где-то в глубине души. Поэтому мы и находим общий язык.

— Впервые слышу такую чепуху.

— Вот если бы ты вдруг задумал стать совершенно другим человеком тогда другое дело.

— Давай прекратим весь этот разговор, Памела.

— Послушай, — продолжала она, — если ты действительно решил измениться, то что же мне остается делать?

— Ты не понимаешь, что говоришь.

— Артур, и как только такой хороший человек, как ты, может иметь дело с гадюкой?

Я медленно опустился в кресло, стоявшее против дивана; она не спускала с меня глаз. Женщина она большая, с крупным белым лицом, и, когда она глядела на меня сурово — вот прямо как сейчас, — я, как бы это сказать?.. погружался в нее, точно утопал в ней как в ушате со сливками.

— Ты серьезно обо всей этой затее с микрофоном?

— Ну конечно. Самое время немного посмеяться. Ну же, Артур. Не будь таким деликатным.

— Это нечестно, Памела.

— Это так же честно, — она снова выставила палец, — так же честно, как и в том случае, когда ты вынул из сумочки Мэри Проберт ее письма и прочитал их от начала до конца.

— Этого нам не нужно было делать.

— Нам?

— Но ведь ты их потом тоже читала, Памела?

— Это никому нисколько не повредило. Ты тогда так сказал. А эта затея ничем не хуже.

— А как бы тебе понравилось, если бы кто-то с тобой такое проделал?

— Да как бы я могла возмущаться, если б не знала, что за моей спиной что-то происходит? Ну же, Артур. Не будь таким застенчивым.

— Мне нужно подумать.

— Может, великий радиоинженер не знает, как соединить микрофон с динамиком?

— Проще простого.

— Ну так действуй. Действуй же.

— Я подумаю и потом дам тебе ответ.

— На это у нас нет времени. Они могут явиться в любую минуту.

— Тогда я не буду этого делать. Я не хочу, чтобы меня застукали за этим занятием.

— Если они явятся, прежде чем ты закончишь, я просто попридержу их здесь. Ничего страшного. А сколько, кстати, времени?

Было почти три часа.

— Они едут из Лондона, — сказала она, — а уж отбудут никак не раньше чем после ленча. У тебя много времени.

— Куда ты намерена их поселить?

— В большую желтую комнату в конце коридора. Это ведь не слишком далеко?

— Думаю, что-то можно сделать.

— Да, и вот еще что, — сказала она, — а куда ты поставишь динамик?

— Я не говорил, что собираюсь это сделать.

— Бог ты мой! — вскричала она. — Посмотрел бы кто-нибудь на тебя. Видел бы ты свое лицо. Ты даже порозовел и весь горишь, так тебе не терпится приступить к делу. Поставь динамик к нам в спальню — почему бы и нет? Да приступай же, и поживее.

Я заколебался. Я всегда проявлял нерешительность, когда она приказывала мне что-то сделать, вместо того чтобы вежливо попросить.

— Не нравится мне все это, Памела.

Но она уже ничего не говорила, а просто сидела, совершенно не двигаясь, и глядела на меня. На лице ее застыло обреченное выражение, будто она стояла в длинной очереди. По опыту я знал, что это дурной знак. Она была точно граната, из которой выдернули чеку, и должно лишь пройти какое-то время, прежде чем — бах! — она взорвется. Мне показалось, что в наступившей тишине я слышу, как тикает механизм.

Поэтому я тихо поднялся, пошел в мастерскую, взял микрофон и полторы сотни футов провода. Теперь, когда ее не было рядом, я, должен признаться, и сам начал испытывать какое-то волнение, а в кончиках пальцев ощутил приятное покалывание. Ничего особенного, поверьте, со мной не происходило — правда, ничего особенного. Черт побери, да нечто подобное я каждый день испытываю, когда по утрам раскрываю газету, чтобы убедиться, как падают в цене кое-какие из многочисленных акций моей жены. Меня не так-то просто сбить с толку. И в то же время я не мог упустить возможности поразвлечься.

Перепрыгивая через две ступеньки, я вбежал в желтую комнату в конце коридора. Как и во всякой другой комнате для гостей, в ней было чисто прибрано, и она имела нежилой вид; двуспальная кровать была покрыта желтым шелковым покрывалом, стены выкрашены в бледно-желтый цвет, а на окнах висели золотистые занавески. Я огляделся в поисках места, куда бы можно было спрятать микрофон. Это была самая главная задача, ибо, что бы ни случилось, он не должен быть обнаружен. Сначала я подумал о ведерке с поленьями, стоявшем возле камина. Почему бы не спрятать его под поленьями? Нет, пожалуй, это не совсем безопасно. За радиатором? На шкафу? Под письменным столом? Все эти варианты казались мне не лучшими с профессиональной точки зрения. Во всех этих случаях на него можно случайно наткнуться, нагнувшись за упавшей запонкой или еще за чем-нибудь. В конце концов, обнаружив незаурядную сообразительность, я решил спрятать его в пружинах дивана. Диван стоял возле стены, у ковра, и провод можно было пропустить прямо под ковром к двери. Я приподнял диван и просунул под него прибор. Затем я надежно привязал микрофон к пружине, развернув его к середине комнаты. После этого я протянул провод под ковром к двери. Во всех своих действиях я проявлял спокойствие и осторожность. Провод я уложил между досок в полу, так что его почти не было видно.