Новый Мир ( № 2 2011)

От плена, ига, кто Тебя предаст.

И что теперь иные тайны мира

Тому, кто знает: лишь предавший Бога

Становится сильнее Самого!

Христос

Но даже если в этом — воля Божья,

Господь — сильней и выше.

Иуда

А когда

Я размышлял об этом, только цапля —

И кроме — ни одной живой души —

Стояла возле, столь погружена

В саму себя, что сделалось мне страшно.

Христос

Твоя измена Господу была

Предопределена ещё в тот час,

Когда зачат, задуман был сей мир...

Иуда

...и задано ему — предать Тебя?

Мне б стоило об этом поразмыслить,

Не исполняя воли самому.

Я есть Иуда — смертный, что рождён

В деревне — от родителей своих —

Не для того, чтоб в рубище пойти

К первосвященнику, злорадно усмехаясь,

И тридцать пересчитывать монет —

Не больше и не меньше, поцелуй

Твоей отдав щеке. И это сделал — я,

Иуда, а не кто иной. Теперь

И Ты, Христос, спасти меня не в силах!

Попробуй, ну же!..

Христос

                  Убирайся прочь!

Входят Три Римских Легионера.

Первый Римский Легионер

Он избран, чтоб поддерживать сей крест.

Далее — Иуда удерживает Крест, а Христос стоит, раскинув вдоль Креста руки.

Второй Римский Легионер

А прочих — мы прогоним вон. Они

Назойливы — в извечной жажде.

Третий Римский Легионер

(обращаясь ко Христу)

С миром

Умри. Вокруг — не будет никого.

Лишь мы, втроём, да вот еще — Иуда.

Христос

А кто вы, что у Бога своего

Не просите любви?

Третий Римский Легионер

Мы — игроки.

Когда умрёшь, мы в кости разыграем

Твою накидку.

Второй Римский Легионер

Кости для игры

Я вырезал когда-то из мосла

Барана старого, что пасся на Эфесе.

Первый Римский Легионер

Хотя сегодня лишь один из нас

Получит выигрыш, нам ссориться — нет проку.

Без фарта — нынче, завтра — в барышах.

Второй Римский Легионер

А что ни делается — к лучшему.

Что толку строить планы?

Третий Римский Легионер (Христу)

Если б ты

Обшарил целый мир, то не нашёл бы

Компашки лучшей для предсмертных дел,

Чем наша: три картёжника завзятых,

Не ждущих подаяний от судьбы.

Первый Римский Легионер (Христу)

Сказали — будто ты есть добродетель

И создал мир... Пускай. Но для чего?

Второй Римский Легионер

Идите-ка сюда! Давайте спляшем

Наш танец — игроков в бараньи кости.

Пусть поглядит. Быть может, никогда

Ему видать такого не случалось.

Третий Римский Легионер

О, если б был он бог костей игральных,

Тогда б — видал... Он — Бог, да жаль — не тот.

Первый Римский Легионер

Его утешит, видно, только знанье,

Что у него не сыщется для нас

Того, в чём трое нас могли б нуждаться.

Второй Римский Легионер

Ну что ж, в игре мы ссоримся, бывает.

Потом, однако, позабросив кости,

Берёмся за руки и водим хоровод.

Вот и теперь: станцуем вкруг креста!

Пляшут.

Христос

Отец, зачем же Ты меня оставил!

Звучит песня, сопровождающая открытие и закрытие занавеса.

Первый Музыкант

На небе не чертя следы,

Трепещет тело альбатроса

И, выгнувшись как знак вопроса,

Ныряет в черный холм воды.

Второй Музыкант

Господь не явлен — для пернатых.

Третий Музыкант

В небыстром помаванье крыл

Свершается полёт орлиный.

Кто создан из воздушной глины,

Тот небеса — как дом — открыл.

Второй Музыкант

Господь не явлен — для пернатых.

Первый Музыкант

Куда по серебру пруда

Влечёт двоих — порыв единый?

Вольготно паре лебединой

В пылу любовного труда?

Второй Музыкант

Господь не явлен — для пернатых.

Минаков Станислав Александрович родился в 1959 году в Харькове. Поэт, прозаик, эссеист, переводчик, публицист. Переводил с украинского, эстонского, английского, древнегреческого и армянского языков. Автор книги переводов стихотворений для детей А.-А. Милна “Где живет ветер” (1991) и цикла “В деревне Биг-Дундук” (из народной английской поэзии для детей). Для антологии Евгения Витковского “Семь веков английской поэзии” (2007) перевел стихи Анны и Шарлотты Бронте, сэра Роберта Эйтона, Джорджа Уильяма Рассела, Хью Макдиармида, Ковентри Патмора, Остина Добсона, Лайонела Джонсона, Эрнеста Даусона.

Лауреат Международной премии имени Андрея и Арсения Тарковских (Киев — Москва, 2008), Всероссийской премии имени братьев Киреевских (Москва — Калуга, 2009), харьковской муниципальной премии им. Б. Слуцкого и других литературных и журналистских премий России и Украины. Живет в Харькове.

Культурный архипелаг

РЕНАТА ГАЛЬЦЕВА

*

КУЛЬТУРНЫЙ АРХИПЕЛАГ

Гальцева Рената Александровна — философ, культуролог, публицист; старший научный сотрудник ИНИОН РАН; автор книг «Утопия в русской философской мысли конца XIX — начала XX века» (1990), «Знаки эпохи. Философская полемика» (2008) и многочисленных статей на культурологические темы. Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.

Чем прежде всего дороги нам воспоминания? Образом человека, живой антропологией, галереей человеческих лиц из давнего (недавнего) прошлого. Все исторические катаклизмы в последнем счете важны для нас тем, как отразились они на типе человека, и еще важнее, как человек отражал эти события в своем противостоянии им.

И увесистый «Литературный архипелаг» Аарона Захаровича Штейнберга [1] , и такой же философский — Николая Онуфриевича Лосского [2] существенны этим же: какие лица, а в итоге — какое лицо человеческое, а тем самым и какая среда, в которую оказывается «заброшен» человек, проступают сквозь эти повествования. «Люди у тебя, — писала Штейнбергу одна из его современниц, — живут в обстановке „страшных лет”, а „страшные годы” осветятся духовностью этих людей». И неизбежен вопрос: как на фоне описанных событий выглядит наш сегодняшний мир? Не то чтобы текущее время лишило нас возможности встретить на своем пути достойных и даже замечательных людей — это не во власти времени (я благодарна судьбе за то, что она свела меня с людьми исключительными, несравненными); но никогда я не испытывала того чувства, которое предвкушал Цинциннат Ц., герой «Приглашения на казнь», в порыве соединиться с миром существ, похожих на него, и какое могли ощущать наши воспоминатели. Такой жизненной среды, в частности идейной, у меня не было: не принадлежа ни к «ревдемократам», вдохновленным бодрыми надеждами шестидесятников, ни к их наследникам — либералам «без берегов», ни к изоляционистски настроенным почвенным патриотам, я свою «соборность» обрела в крошечной группе единомышленников, спонтанно выявившихся «по ходу дела». Чувства своей среды мы, разумеется, не испытывали в эпоху советского режима, но не испытываем мы его и в сегодняшней России, скинувшей в начале 90-х идеологический гнет, но оказавшейся в атмосфере нового идеологического диктата, культурного распада и жесткой спекуляции на понижение. Вот и приходишь к выводу, что каждое время гнетет своя несвобода.