Нежелательные элементы

— Не забывай, я тоже вырос на ферме, — холодно заметил Деон.

Бот смутился и сказал виновато:

— Прости, Боти, — он назвал Деона его старым детским прозвищем, которое в те дни подчеркивало, что они — братья. — Я не имел в виду ничего такого. — Он отвернулся и изо всех сил хватил кулаком правой руки но левой ладони. — Черт, это ведь нелегко, держаться, когда животные мрут точно мухи.

— Могу себе представить, — ответил Деон с сочувствием.

— Да, нелегко, — сказал Бот. — Он покачал в рюмке темную золотистую жидкость, выпрямился и вдруг повеселел. Он всегда был импульсивен, быстро взрывался, быстро отходил и не умел долго унывать. — Да ладно! Мы еще поживем. — Рюмки оставили на стеклянной поверхности стола влажные отпечатки, и он принялся чертить узоры толстым указательным пальцем. — Цены на шерсть ни к черту, вот что я тебе скажу. Но я знаю, как поставить ферму на ноги! Старый Хозяин… — почтительное обращение, которое употребляли работники в разговоре с их отцом, у него прозвучало неловко, — Старый Хозяин последние месяцы уже не мог за всем уследить. Но я тебе скажу, что я надумал…

И он начал излагать планы и строить воздушные замки, старательно рисуя на столе диаграммы в подкрепление своих слов, а Деон слушал и испытывал что-то вроде легкой тоски по былому их товариществу, которого больше нет.

— Капитал — вот в чем весь вопрос, — сказал в заключение Бот, снова впадая в уныние. — Где взять капитал?

— Если ты все так рассчитал, почему бы тебе не попросить ссуду под закладную?

Бот поглядел на него с иронией.

— Так мне Старый Хозяин и даст распоряжаться! Да и всяких обязательств у нас и без того хватает, можешь мне поверить.

— Слушай, если все действительно так плохо, я могу не брать свою долю в этом году. Обойдусь как-нибудь…

Бот повелительным взмахом руки не дал ему договорить.

— Никогда! Это твоя доля по праву. На нее никто не посягает.

Было ясно, что в этом неожиданном приливе великодушия Бот остался бы глух к любым доводам, и Деон решил не настаивать. Кроме того, он уже подсчитал, что на одно больничное жалованье он вряд ли сведет концы с концами.

Бот таинственно понизил голос.

— Послушай, ты ведь хорошо знаешь город… Ну, городскую жизнь и все такое.

Деон смотрел на брата, недоумевая, почему он вдруг заговорил об этом.

— Ты здесь шесть, нет, даже семь лет. И ты должен знать, как в городе обделываются всякие делишки.

— Ну? — спросил Деон, всматриваясь в разрумянившееся от коньяка лицо брата.

Неужели степенный, с обозначившимся брюшком, всего четыре месяца как сыгравший свадьбу Бот хочет попросить у него адрес какой-нибудь девицы?

— Так вот, что бы ты сделал, будь у тебя товарец? Как бы ты его сбыл?

— Товарец? — переспросил Деон.

— Ну да! — бросил Бот, раздраженный его непонятливостью. — Алмазы, понял? Партия алмазов.

— Ах, так… — Деон задумался. — Я бы сделал вот что: сел бы в машину и поехал бы на побережье.

— Ну и?.. — нетерпеливо проговорил Бот.

— Ну и нашел бы уединенное местечко и зашвырнул бы их подальше в океан. Лучше не впутывайся в такие дела.

— Не читай мне мораль! — сказал Бот, теперь уже всерьез рассердившись. Он повысил голос, и официант с любопытством посмотрел в их сторону.

Бот, секунду поколебавшись, поднял два пальца — еще два коньяка. На этот раз Деон не стал отказываться. Он не мог подавить в себе любопытства.

Они молча ждали, пока официант не вернулся с коньяком.

— Ты ничего не понимаешь, — начал Бот, когда индиец отошел. — Ты не деловой человек. Ты ничего не смыслишь в деньгах. — Он уже успел взять себя в руки и опять говорил тихо.

— И тем не менее у меня хватает сообразительности не заниматься противозаконной торговлей алмазами.

Бот только отмахнулся.

— Вот и видно, ты ничего не смыслишь, — повторил он. — Если действовать осторожно, нет никакого риска.

В его задорном тоне все-таки проскользнула неуверенность, или Деону это показалось? Может быть, он сак себя подбадривает?

— Откуда у тебя этот товарец?

Бот насторожился.

— Об этом вслух не говорят.

— Ты считаешь меня дураком?

— Конечно, нет. Но достаточно одного намека, одного случайного слова где-нибудь…

— Не имею привычки говорить о вещах, которые меня не касаются. — Деон резко отодвинул кресло. — Мне пора. Попрощайся за меня с Лизелоттой.

Бот удержал его за руку.

— Погоди-ка. Погоди. Да не обижайся ты. Я же так, вообще. Сядь. Ты даже не допил свой коньяк.

Несомненно, в глубине души он жаждал рассказать, жаждал кому-нибудь довериться. И столь же несомненно, для него это была всего лишь игра, так сказать, полицейские и воры, но в увлекательной разновидности для взрослых. А отдает ли он себе отчет, что в такого рода играх в настоящей жизни пистолеты и пули тоже настоящие? Вряд ли. Мальчишество какое-то. Деон нехотя снова придвинул кресло к столику.

Бот заговорил шепотом, то и дело поглядывая через плечо на официанта, на людей за соседними столиками.

— Ты, конечно, знаешь Мэни ван Шелквика?

Деон покачал головой, и лицо его брата разочарованно вытянулось.

— Может, ты просто забыл? Ну здоровый такой, рыжий. И еще вот с такими усиками. — Он провел пальцем по верхней губе. — Ну, знаешь?

— Нет, не знаю.

— Тогда, значит, он обосновался в наших краях уже после тебя. Арендует «Сенегал». Ну, знаешь, ферму старого Яна Гроблера. Вообще-то он работал на железной дороге, а теперь арендует пастбища. Мы с ним близкие друзья.

Деон вдруг подумал, что прежде ван дер Риеты не водили дружбы с бывшими железнодорожниками, арендующими чужие пастбища. Что ж, времена меняются. Да и кто он такой, чтобы судить?

— Мэни купил у меня в конце лета овец на три сотни фунтов. Собирался заплатить в июне, когда получит деньги за шерсть, но, видишь ли, — Бот выразительно пожал плечами, — цены упали, и он не смог обернуться. — Он бросил на Деона взгляд, ища сочувствия к фермеру, который попал в затруднительное положение.

— Да, я понимаю.

— Ну, как бы там ни было, а я в прошлом месяце заглянул к нему напомнить про эти три сотни и выяснять, что тут можно сделать. Ну, будет он платить или мы как-то договоримся.

— Триста фунтов, — проговорил Деон.

Бот подметил пренебрежение, с каким он это сказал, но не обиделся.

— Три сотни есть три сотни, — ответил он, как бы оправдываясь.

— И что же произошло?

— Ну, сезон был неудачный и так далее. Но он сделал мне деловое предложение. Он знает кое-кого из цветных с Ваальских копей. У них бывают алмазы. Время от времени, знаешь ли. Это большие деньги. Мэни на этом деле в один заход заработал две тысячи. — Он прищелкнул пальцами. — Две тысячи за пару дней.

— Слушай, ты будешь последним идиотом, если ввяжешься в это дело. Ради каких-то двух тысяч… Глупо.

— Может быть. — Взгляд Бота снова стал настороженным. — Но зато можно заработать кучу денег. — Он поглядел на официанта. — Хочешь еще выпить?

Деон решительно поднялся.

— Спасибо, Бот. Мне чуть свет на дежурство.

Бот тоже поднялся.

— Ну что ж. Ладно, береги себя.

Они расстались тепло: снова братья, почти друзья.

По дороге в больницу Деон размышлял о том, как брат, ища сочувствия и понимания, вдруг вспомнил его почти забытое прозвище. И на память неожиданно пришло, что в дни, когда он сам был еще совсем малышом, Бота все авали «Оубот» — «старший брат», но с годами это прозвище превратилось в «Бот». Кто первый пустил в ход это уменьшительное? Их отец? И если так, зачем? Тайное разочарование в сыне, который был старшим, наследником? Или ему просто чудится здесь скрытый смысл, которого нет? Отец никогда ни в чем не отдавал предпочтения одному сыну перед другим. Вполне могло быть, что он сам начал называть брата так просто потому, что это короче. Или из подсознательного нежелания признавать, что у него, а значит, и над ним есть еще старший брат?

Все это слишком сложно, да и никакого значения не имеет.