Нежелательные элементы

Тогда она и увидела это. Оно висело в промежности крохотной гроздью. Мать нагнулась, чтобы рассмотреть получше.

— Что у тебя здесь, дорогая, не болит? Вот здесь.

— Нет, — ответила девочка. Она тщетно пыталась расстегнуть большие пуговицы на платье куклы. — Не знаю.

Женщина в тот же вечер сказала об этом мужу и уговорила его осмотреть ребенка — не без труда, правда, потому что он странный человек и с какими-то своими странными, непонятными представлениями о скромности, даже когда это касается собственного ребенка.

— Понять не могу, отчего бы это, Джек, — сказала она, обеспокоенно вглядываясь в его лицо. — Завтра же надо показать ее врачу.

Он закурил сигарету, нервно затянулся раз-другой.

— Нам еще тростник резать на заливном лугу. Ничего не случится, если отвезем ее в город не завтра, а послезавтра.

Она задумалась, затем решительно тряхнула головой, словно отгоняя что-то навязчивое, что-то упрямо засевшее в мозгу.

— Нет, лучше завтра. Я возьму пикап, если он тебе не нужен.

Он еще раз затянулся сигаретой, уставился на колечко дыма. У него были узкие плечи, теперь они чуть сгорбились. Казалось, он доведен до отчаяния и лишь с трудом себя сдерживает. Они были женаты пять лет, а знакомы уже восемь, но порой у нее возникало такое чувство, что она совсем не знает его.

— Ладно, с тростником без меня закончат — вдруг решил он. — Я поеду с вами.

Он посмотрел на ребенка. Мэри-Джейн заснула, пока они стояли и разговаривали. Какое-то время Джек Фаулер не сводил с нее бесстрастного, ничего не выражающего взгляда. Затем повернулся и быстро вышел из комнаты.

У доктора, к которому они отправились в Ишоу, тоже была девочка трех лет. Человек он был сентиментальный и участливый, и даже практика в заштатном городишке не лишила его природной доброты и не сделала циником. Осмотрев Мэри-Джейн, он задумчиво подергал свою аккуратную бородку, надеясь, что создал впечатление, будто ничего особенного не видит.

— Можете одеть ребенка, миссис Фаулер, — сказал он и открыл дверь в приемную. — Мистер Фаулер, могу я попросить вас на минутку?

Под напряженным, испытующим взглядом обоих родителей доктору стало не по себе.

— Итак, ничего страшного, — сказал он им с легкой улыбкой, ничего не выражавшей. — Мэри-Джейн, попроси сестру дать тебе конфетку. — И, проводив девочку до порога, он закрыл за ней дверь.

— Так что же с ней? — спросил отец спокойно, даже как-то небрежно. Но под этой бесстрастной маской, которую он считал нужным являть миру, таились ярость и откровенный страх.

— Джек! — мягким, успокаивающим тоном сказала жена. И положила ему на плечо руку. Он тут же сбросил ее — не резко, но решительно.

— Я думаю направить ее к гинекологу, — сказал доктор, обращаясь к матери. Та стояла бледная, расстроенная, теребя в руках сумку. Тем не менее врач предпочитал говорить с ней, а не с отцом, который вообще не проявлял никаких чувств. — Полагаю, это будет самое разумное, миссис Фаулер. У меня есть друг в Дурбане, я тотчас свяжусь с ним, и мы условимся, когда он вас примет. Эти ребята в клиниках свое дело знают.

— Что с ребенком? — ровным, спокойным тоном повторил отец свой вопрос.

Доктор снова подергал бородку.

— Думаю, просто бородавчатое возвышение мочеиспускательного канала, но лучше все-таки проверить наверное.

— Это не рак, доктор? — Женщина с трудом выговорила страшное слово.

— Конечно, нет, миссис Фаулер. Вы знаете, что такое бородавчатое образование? — Он поочередно посмотрел на обоих. Женщина кивнула, мужчина стоял не шелохнувшись. — На канале мочевого пузыря. Слизистая оболочка, которой, понимаете ли, покрыт весь канал… иногда выпадает и вздувается, принимая очертания бородавчатой грозди. — Доктор объяснял это с успокаивающей улыбкой, глядя женщине в глаза. — Но лучше еще раз проверить себя, и поэтому я хочу, чтобы Мэри-Энн посмотрел специалист.

— Мэри-Джейн, — быстро поправила его женщина, насупившись, точно он совершил страшную промашку.

— Мэри-Джейн, конечно. Извините. — Желая скрыть неловкость, он принялся смущенно перебирать свои записи, точно и вправду допустил чудовищную оплошность. — Надо будет сделать анализы. Биопсию. И прочее. Чтобы исключить все сомнения. Как говорятся, на бога надейся… — Он развел руками и снова улыбнулся.

Когда они ушли, он сделал еще несколько записей, потом замер за своим письменным столом и долго сидел, не шевелясь, задумчиво уставившись на кончик авторучки. Это была тонкая шариковая ручка в виде золотого карандашика с названием фармацевтической фирмы, изящно выгравированным по колпачку вдоль зажима. Ручку подарил ему коммивояжер фирмы. Врач смотрел на ее поволоченный кончик, словно то был какой-то чудотворный инструмент.

«Женщина — та справится. Она крепче, чем кажется. А вот насчет отца не уверен. Я уже видел такие глаза».

Он надавил на клавишу селектора, который недавно установил у себя и все еще воспринимал как дорогую игрушку и забавлялся им, точно дитя.

— Джанетт? Прежде чем приведете следующего пациента, соедините меня с Дурбаном, будьте любезны. С доктором Мейерсоном, гинекологом.

Итак, в конце концов никаких сомнений не оставалось. Злокачественная опухоль влагалища, по каким-то причинам носящая ни больше ни меньше как сто девятнадцать разных названий, среди них sarcoma botryoides — саркома гроздевидная, опухоль, внешний вид которой напоминает виноградную гроздь Греческим звучанием и скрытыми ассоциациями с виноградниками (в ту пору, когда появилась эта роковая гроздь, по всей провинции шел сбор винограда и над виноградниками висело солнце и пыль, а дни были словно напоены густой сладостью) это название как бы отдаляло недуг в чистые сферы науки, где названия всего лишь названия и не могут убить.

Мэри-Джейн Фаулер прибыла из дурбанской больницы маленькой знаменитостью, ибо в последний момент отец вдруг решил, что время не ждет и что ее вообще следует доставить в Кейптаун санитарным самолетом. Газетчик, оказавшийся в аэропорту, ухватил обрывки разговора и разукрасил статью недостающими подробностями, вокруг которых помощник редактора, связывавший со словом «опухоль» вполне определенное представление, навертел уж и вовсе черт-те что (заголовок гласил: «Воздушные братья милосердия устремляются на помощь девушке, страдающей опухолью мозга»). Правда, в воздухе в тот день произошли события, имевшие политическое значение, и заметка, прогремев в утреннем выпуске, вылетела из вечернего — и из других газет тоже.

Девочка поступила в дежурство Деона, но, поскольку имя ее было у всех на устах, принимал ее сам Билл дю Туа, собственноручно заполнивший историю болезни. Деон же лишь при сем присутствовал как наблюдатель.

Мэри-Джейн сидела в кроватке, одетая в пижаму, на груди пижамной куртки было вышито какое-то чудо-юдо из детской сказки. Она устала от непривычных волнений, связанных с путешествием, однако глаза ее сняли от возбуждения — столько новых людей и мест.

«У них такая печаль в глазах», — сказала та дама-социолог несколько недель назад, когда они делали обход. Никакой печали в глазах Мэри-Джейн не было.

Господи, помоги, подумал Деон, представив себе, что этой девочке придется вынести.

Родители стояли в ногах кроватки, переговариваясь и отвечая на вопросы, которые задавал им Билл дю Туа. Больше отвечала мать, уверенно и с готовностью, многое уже заранее зная по вопросам, которые ей за эти дни задавали десятки раз. Отец время от времени что-то добавлял и снова умолкал. На какой-то миг Деон встретился с ним взглядом. Только на миг, потому что фермер тотчас отвел глаза; они едва скользнули по Деону, неторопливо, легко, — так скользнет змея и спрячется в темных зарослях, затаится.

Деон почувствовал, как в нем нарастает беспричинная злость, искушение схватить и встряхнуть этого человека. Нечего строить из себя мученика — стоит, точно рука судьбы коснулась его одного, избранник божий. Да, страшно, но не ты один…