День сардины

— Кошки, наверно, — сказал Мик.

— Пускай пройдут, — шепнул мне Носарь.

Второй снова засвистел, но как-то неуверенно. Почуял неладное. Их длинные тени плясали по земле; вот они поравнялись с нами.

— Пора! — шепнул Носарь и прыгнул.

Но, видно, неудачно прыгнул — я услышал стон; потом он сказал, что напоролся на локоть Мика. Второй сразу присел, как боксер, приготовился защищаться, а про Мика и думать забыл.

Я спрыгнул на землю и сказал ему:

— Беги! — Он побледнел. «Ну, с этим справиться — раз плюнуть», — подумал я и толкнул его: — Жми по-быстрому!

Он отпрыгнул и ударил меня правой в грудь, чуть с копыт не сбил, а потом врезал левой.

Я услышал крик Носаря:

— Артур, выручай!

Но мне было не до него: этот малый молотил меня за милую душу. Надо правду сказать, боксер он был хороший, но очень уж увлекся, оступился и — хлоп! — полетел вниз. Шмякнулся он крепко, и я решил, что с него хватит. Носарь стоял на коленях, схватившись за живот, и голова у него поникла, как увядающая лилия, только не хватало ему воздуха, а не воды. Я сразу понял: главное — не дать Мику снова ударить его ногой, но побоялся отвернуться — а вдруг он у меня за спиной нож вытащит. И тут я наступил на кастет. Я поднял его и надел, — он был мне точно по руке, — и увидел, что Мик уже занес ногу. Я перехватил ее левой рукой, выпрямился и въехал ему в челюсть. И до чего ж это было приятно — никогда не забуду. Чистая работа — даже звон пошел, как будто битой по мячу ударили, и этот тип сразу с копыт сковырнулся. Рухнул, как старая печная труба. И вдруг мне страшно стало, я сразу весь сник. Он лежал, как мешок с картошкой, и перевернуть его у меня силенок не хватило. Я взял его за руку и попробовал нащупать пульс. А тот, второй, смотрел на меня снизу.

— Суки, так вас и так!.. — крикнул он. — Вы его убили!..

— Ни хрена ему не сделалось, — услышал я свой голос. — Пошли, Носарь. Надо рвать когти.

— Все равно я вас запомнил, — сказал он.

Носарь встал, все еще держась за живот.

— Поговори еще, — сказал он. — Пикни только, душу выну!

Видя, что нас теперь двое против одного, тот малый заткнулся. Но я знал, что молчать он не станет. И боялся, как бы Носарь еще какой-нибудь номер не выкинул.

— Идем, — сказал я.

Но прежде чем мы дошли доверху, тот, второй, как дунет вниз по лестнице. Мы тоже — только в другую сторону. Даже на шоссе, где было полно машин, мы не остановились, нам в тот вечер казалось, что мы сами любую машину сшибить можем. Две машины резко свернули, может, чтоб нас не задавить, а может, потому, что это, наверно, было дикое зрелище: Носарь бежал, скрючившись и держась за живот, как обезьяна, наряженная в костюм, и корчил гримасы от боли. Далеко за Венецианской лестницей мы остановились и пролезли через дыру в заборе. Он хотел сразу же сесть, но я ему не позволил — не забыл, как тот, второй, припустил вниз, и знал, что скоро все они сюда сбегутся. Мы дошли до пристани, еле держась на ногах. Я остановился только у старых складов, за которыми нас не было видно ни с одной из береговых дорог.

Носарь лег животом на холодные камни и лежал так, покуда не пришел в себя. Я, нахмурясь, смотрел на него.

— Есть вещи похуже ножа, — сказал я.

Он повернулся на бок.

— Поэтому я и взял кастет.

— Но ведь ты обещал!

— Хорош бы ты был без него. — И он снова начал смеяться. — Ну, брат, еще неизвестно, кого этот удар больше порадовал, тебя или меня. Слышу треск, поднимаю голову и… Эх, видел бы ты себя!

— А у него ножа не было, — сказал я, не слушая его.

— Ох, умора! — хохотал он. — Посвети-ка спичкой старик, руки саднит. — Обе руки у него распухли и почернели. — Жалеет небось теперь, что кованых ботинок не надел, — сказал Носарь. — Переломал бы мне косточки.

Спичка погасла, но странное дело — я успел заметить, что он больше смотрел на меня, чем на свои руки, — хороший генерал всегда прежде всего думает о солдатах.

— Чего ты смеешься?

— Священник у них все железяки поотбирал; на что хошь спорю. Мик теперь их назад попросит.

Я промолчал. Вон как все обернулось — теперь, если с Миком что случится, мне отвечать.

— Кончай, — сказал он. — Чего сидишь, как памятник?

— Думаю, какой ты гад…

— Потому что я тебя надул? Так ты же знаешь, как я в тебя верю. Конечно, мог бы позвать Хоула или Малыша, а вот позвал тебя — хотел в лучшем виде все провернуть. И провернул благодаря тебе.

— Нужна мне твоя благодарность, — сказал я. — Купил ты меня в лучшем виде, вот что… Дураку ясно — Тереза вовсе и не просила тебя его бить.

— Верно, я тебя и здесь купил. — Он перестал смеяться. Я затронул его больное место и знал это.

— Ладно, — сказал я. — Нечего теперь и толковать, но я ведь мог в тюрьму загреметь, так что не мешало мне знать все, как есть.

Он все не вставал с земли. А я разозлился не на шутку, вскочил и давай на него орать.

— Ладно, — сказал он. — Тогда знай, Тереза влипла. Сейчас уже три месяца…

— Дурак, бестолочь! — сказал я. — Поможет ей драка с Миком? Возьми да женись на ней!

— Не могу, — сказал он.

— Что ж тебе мешает?

— Предки ее, — сказал он. — Я думал, ее старуха придет поговорить с моей, как водится. Как же, держи карман! А Тереза ушла с фабрики. Тогда я поплелся к ним домой. Вонючий ирландский свинарник. Сказал, что хочу жениться на ней. Мика и старика ихнего не было, а старуха, знаешь, что сказала? Сказала: пускай лучше Тереза в аду сгорит, чем выйдет за такого мерзавца, и они заставили ее уехать…

Я обалдел. Чтоб посчитать парня недостойным жениться на девушке, которая попала в беду, — это никак у меня в голове не укладывалось. И в первый раз за этот вечер я ему посочувствовал.

— Знаешь, что она сказала? Убирайся, говорит, вон из моего дома, мразь! Мразь!

— А ты что?

— Потопал восвояси, и все дела… Жаль, что я сам не стукнул его кастетом — тут бы ему крышка.

— Слава богу, что не стукнул, — сказал я.

— А ее я больше никогда не увижу, — сказал он. — Никогда.

И я понял, что он это твердо решил. Испанская кровь в нем заговорила.

— Не зарекайся.

— Вот увидишь, — сказал он. — Увидишь! Теперь я на ней не женюсь, пускай хоть на коленях умоляет.

Больше говорить было не о чем. Мы посидели еще с полчаса, и вдруг я заметил, что кастет все еще у меня на руке. Я снял его. Он был весь липкий. Мы сидели на узкой дорожке шагах в двадцати от реки, но я не промахнулся. Услышав всплеск, Носарь поднял голову.

— Эх, где я теперь другой достану! — сказал он.

— Это уж твое дело, старик, — сказал я. Он засмеялся. — Кончай смеяться. Может, Мик там мертвый лежит.

— Чтоб его убить, десятифунтовый молоток нужен! — Я отвернулся. Он положил руку мне на плечо. — Брось, старик, — сказал он. — Он сейчас небось чаи распивает.

И я ему поверил. Через несколько минут мы вышли со склада и, перейдя через шоссе, спустились в овраг. Там не было ни души. Носарь стал насвистывать «Полковника Боги», и я против воли пошел с ним в ногу и подтянул ему. Наши шаги гремели по булыжникам, как барабанная дробь. Мы промаршировали через горбатый мост, поглядели вниз и увидели отражение луны как раз под старым велосипедным колесом. На склоне холма светилось одно-единственное окно — в доме Неттлфолда.

— Интересно, там ли Краб? — сказал Носарь.

— А мне это вовсе неинтересно.

— Странное дело, — сказал он. — Дверь открыта.

— Может, они комнату проветривают?

— Ну нет. Старик Чарли должен уже быть дома. — Он стоял, кусая ногти, а я пошел дальше. — Артур. — Я не остановился. — Артур, ты слышишь? — Что-то в его голосе заставило меня остановиться и прислушаться. Да, я услышал… он подошел и схватил меня за руку. — Ты когда-нибудь слышал такое?

И мы стали прислушиваться вместе.

— Пойдем посмотрим, что там.

— Наверно, старик Чарли собаку бьет, — сказал я. — Надрызгался небось, как сапожник. Лучше нам туда не соваться.