Реквием

– Я не могу войти, Кейти! – крикнул он.

В ответ в глотках химер послышалось глухое ворчание, а затем они стали визжать и лаять на него, как взбесившиеся собаки.

– Кейти!

Сквозь визг и лай до него донесся из-за больших дубовых дверей голос его жены:

– Ты знаешь, что надо делать, Том! Ты знаешь, что надо делать!

Том посмотрел на стремянку и молоток. Схватив молоток, он стал подниматься по ступенькам. Стремянка заскрипела и чуть сдвинулась с места. Когда он добрался до нижнего ряда химер, ветер набросился на него с новой силой. Он размахнулся молотком, собираясь ударить первую из тварей. У той потекли из пасти слюни, она плюнула в Тома. Он нанес удар по ее морде, и мягкий песчаник разлетелся мелкой крошкой. Та же участь постигла и двух ее соседок.

Задыхаясь и плача, он полез еще выше, ко второй шеренге чудовищ. Но, пока он лез, с химерами произошла трансформация, и Том застыл в изумлении на ступеньке. У первой из них было лицо Давида Фельдберга, которое стало умолять его взять спрятанные свитки. Вторая голова принадлежала арабскому ученому Ахмеду, а третья – управляющей реабилитационного центра Тоби.

– Не делай этого, Том! – вопили головы. – Не надо!

– Не давай им себя одурачить! – донесся голос Кейти из-за дверей. – Не давай себя одурачить!

По-прежнему рыдая, Том раскрошил молотком первую голову, а затем двумя быстрыми ударами покончил и с остальными. Ветер подхватил черную пыль, а крупные куски камня посыпались на землю.

– Заходи! – крикнула Кейти.

В это время мощный порыв ветра налетел из-за угла, оттолкнув стремянку от стены, и она застыла, покачиваясь на одной ноге, но все-таки вернулась на прежнее место, громко ударившись о стену. Придя в себя, Том увидел, что до Магдалины остается совсем немного ступеней. Пока он взбирался по ним, ураганный ветер хлестал его по лицу, заставляя жмуриться. Задыхаясь, он протянул руку к статуе. И в тот момент, когда его пальцы коснулись холодного камня, ветер, словно чья-то гигантская лапа, выхватил из-под него стремянку и бросил ее в темноту двора. Том почувствовал, что падает в какую-то черную дыру, бесконечно вращаясь по спирали.

Он приземлился на ноги уже внутри церкви, сразу за дубовыми дверями.

Небольшая кучка верующих – человек десять – собрались у алтаря. Среди них была и Кейти. Она улыбнулась ему, а остальные, похоже, не заметили его появления.

– Что ты здесь делаешь, Кейти?

Она покачала головой, сочтя, что вопрос дурацкий.

– Мы бодрствуем в ожидании утра, Том.

Кейти отвернулась. Оглядев внутренность церкви, Том увидел, что она осквернена. В трех местах на бледно-желтых стенах синей краской было написано слово «ЛЖЕЦ». Оно бесконечно повторялось. Надпись загибалась по кругу, и слова уменьшались от края к центру, где превращались в уродливое пятно краски.

Том приблизился к алтарю. Молящиеся что-то, бормотали. Перед алтарем оказалась каменная винтовая лестница, уходившая вниз, в полутемный склеп. На каждой ступеньке были выгравированы какие-то таинственные руны и слова на иврите. Молящиеся во главе со священником спускались друг за другом по лестнице. Том разобрал наконец, что они полушепотом напевают: «Лжец, лжец, лжец». Он присоединился к ним, встав за Кейти, и тоже стал петь:

– Лжец, лжец, лжец.

48

^–А когда вы во сне крушили молотком эти лица, то получали от этого удовольствие? – спросила Тоби.

– О да, – с готовностью подтвердил Том. – Я помню, что с особым удовольствием разделался с вами.

Тоби захихикала, как школьница.

– Я так и знала! Я так и знала, что вы это скажете.

– Неужели действительно так необходимо, чтобы ваши недоумки слушали все это? – спросил Том, кивнув на Кристину, присутствовавшую при их беседе с самого начала.

Она сидела, перевернув стул задом наперед, сложив руки на спинке и опершись о них подбородком. Кристина не сводила глаз с Тома и не сказала за все время ни слова.

– Я не позволяю пациентам оскорблять друг друга, – произнесла Тоби ровным тоном. – Можете говорить абсолютно откровенно, но оскорбления не допускаются.

Одна из сотрудниц центра просунула голову в дверь и сообщила, что кто-то хочет срочно поговорить с Тоби по телефону.

– Побеседуйте пока друг с другом, детки. Я вернусь ровно через минуту. Побеседуйте.

Помучавшись в молчании минуты три под немигающим взглядом Кристины, Том сказал:

– На этот раз, по крайней мере, мы все признали, что вы действительно находитесь здесь. А то я уже начал подозревать, что вы всего лишь призрак. В прошлый раз вы выкинули очень эффектный трюк.

Кристина ничего не ответила, но один раз моргнула, очень медленно. Том покачал головой. Он подумал, что, раздвинув занавес из прямых и гладких волос, можно, наверное, увидеть, что когда-то это бледное, помятое лицо было красивым. Фигура же ее из-за изматывающего отсутствия аппетита была как у подростка.

– Я знаю, ты хочешь меня.

– Что?

– Да-да, я знаю.

– Да я скорее соглашусь лечь в койку с трупом.

– Это ты уже делал.

Том ответил ей гневным взглядом. Кристина на этот раз даже не моргнула. Больше они до возвращения Тоби не разговаривали.

– Ну, надеюсь, вы не скучали и остались довольны беседой? – спросила она.

– Нет, – сказал Том.

– Да, – сказала Кристина.

– Вот и хорошо, – сказала Тоби. – Очень хорошо.

– Спросите его о педофилии, – сказала Кристина, поднимаясь со стула. – Он увлекается школьницами.

Под испепеляющим взглядом Тома она покинула комнату, бросив на него напоследок взгляд через плечо.

– М-да, – произнесла Тоби.

Том все еще гневно смотрел на закрытую дверь.

– Не расстраивайтесь, Том. Я же предупреждала вас. Кристина запоминает все, что слышит. Но толком она ничего не знает, поверьте мне. Выхватывает тут и там обрывки информации, вот и все. Я думаю, это связано с ее болезнью.

– Болезнью? Так что ж тогда за пациенты у вас здесь?

– Ну, скажем так: меня никакие странности в них больше не удивляют. Так вы в тот день должны были встретиться со школьницей?

Том кивнул.

– У вас была связь с ней?

– Она была одной из моих учениц. В тот день я хотел встретиться с ней, чтобы покончить с этим. Мы обычно встречались по воскресеньям, когда Кейти ездила в церковь. Это было всего несколько раз. Я понимал, что это безумие, но ничего не мог с собой поделать.

– А почему вы хотели покончить с этим?

– Ну, я опомнился. Осознал, что я делаю с этой девочкой, с Кейти, с самим собой. Я собирался оставить ее в покое. Мысленно я твердо решил это.

– И в тот же день погибла Кейти? Том смахнул набежавшую слезу:

– У меня состоялся тяжелый разговор с Келли. Чувствовал я себя отвратительно. Внутри была пустота. Я вернулся домой и лег спать. Меня разбудил телефон. Это была полиция. Дерево упало на машину Кейти, когда она возвращалась домой. Дерево, поваленное ураганом.

– Да, в таких случаях поневоле начинаешь думать, что это касается тебя лично.

– Я понимаю, что вы думаете обо мне. Понимаю, как это выглядит в ваших глазах. Ну что ж, возможно, все, что вы думаете, справедливо…

– Прекратите, – прервала его Тоби. – Прекратите немедленно.

Она наклонилась к нему и положила обе ладони ему на руку. Том впервые обратил внимание на то, какие молодые у нее глаза. В то время как у многих людей ее возраста глаза были похожи на высохшие ягоды, съежившиеся из-за того, что не видят больше в жизни ничего нового, в ее глазах горело понимание и сочувствие.

– Прежде всего запомните, Том, что я никого не осуждаю, – произнесла она. – Моя задача совсем не в этом. Я совершила слишком много ошибок в жизни, чтобы судить других. Поймите это, ради бога. Поймите меня. Я вижу, что вы страдаете, и мне хочется сказать вам: «Слушайте, но я ведь тоже страдаю». И я думаю, что высказать все это – единственный возможный для вас способ перестать судить самого себя. Ибо худшего судьи у человека нет.