Музыка на иностранном

Рассказ про поезд. Первые страницы — изящные сравнения, необычная лексика. Автор сводит вместе двух людей — мужчину и женщину. Они сидят друг напротив друга и молчат. Обоим неловко, и эта неловкость описана сначала с его точки зрения, потом — с ее; она обоюдная, эта неловкость, общая для обоих — и, несмотря на эту общность, она все-таки их разделяет.

Оба молчат. Можно ли написать рассказ о двух людях, которые просто сидят и молчат? Еще полторы страницы — ни один из них не произнес ни слова. Описание вагона, видов из окна, телесных ощущений — но разговора нет. Начинаешь невольно искать кавычки (такие удобные знаки для того, чтобы «прервать молчание»); тишина продолжается, это уже тяготит — неужели так трудно сказать какую-нибудь банальность о погоде или о поездке. Но эти двое по-прежнему сидят молча, друг напротив друга; тягостное безмолвие все длится и длится. На сегодня с тебя уже хватит. Ты закрываешь книгу и погружаешься в дрему.

Поезд остановился на первой станции. Девушка смотрит на пустое сиденье напротив тебя, спрашивает: свободно? Девушка из тех, с кем можно очень неплохо провести время — но ты отгораживаешься книгой и прячешься за ней. Она достает пухлый томик в бумажной обложке и тоже с головой уходит в чтение.

Опять открываешь книгу, пытаешься перечитать рассказ с начала. Опять поезд идет по строкам, как по рельсам; опять слова отлетают далеко назад и там падают на шпалы. Итак, с начала: двое сидят друг напротив друга — все, как и прежде. «Повторение пройденного» успокаивает. Но что это? Теперь они заговорили! Ты озадачен, сбит с толку — неужели у тебя настолько дырявая память?! Ведь ты же помнишь, что эти двое сидели молча, а теперь они заговорили. Двойные перевернутые запятые пестрят на странице, словно цветы в оазисе.^[27]

Похоже, тут какая-то ошибка — ты просматриваешь книгу. Ну да, теперь все понятно. Оказывается, ты начал читать другой рассказ из сборника, просто он начинается так же, как первый, а потом сюжет резко поворачивает в прямо противоположную сторону. Интересный композиционный ход!

Ночь. Перо опускается на бумагу — теперь твердо, решительно. Буквы ложатся на лист с верой в скорую и неизбежную смерть.

Новый рассказ начинается, как и первый, с поезда — кто знает, куда он идет? Обычное покачивание вагона, обычный стук колес и прочие неисчислимые приметы и впечатления путешествия поездом — все это автор описывает теми же словами, что и раньше. Те же каденции и ритмы стука металла о металл, пассажиры так же устраиваются в вагоне, с багажных полок уже свисает какое-то барахло, болтаясь в такт стуку колес. Рукава снятых пиджаков уныло покачиваются, словно машут на прощание оставшимся где-то любимым, пряжки багажных ремней постукивают по стенке, отбивая четкий ритм, будто маятники часов.

До чего же все это знакомо; все точно так, как и в том первом рассказе, который ты уже прочел. И снова двое сидят друг напротив друга в одном купе. Но теперь ты уже видишь, с какого момента события рассказа сворачивают на другой путь. Теперь эти двое начали разговор.

Девушка поглощена своей книжкой. Может быть, стоит с ней заговорить? Но сидеть, уткнувшись в собственную книгу, и воображать, как это могло бы быть, — так значительно проще. И вообще она, наверное, не хочет, чтобы ей мешали. Лучше попозже, когда она оторвется от чтения. Можно, например, спросить, как ей нравится книга. Иногда тебе кажется, будто она украдкой поглядывает на тебя каждый раз, когда переворачивает страницу. Но ты точно не знаешь — ты сам погружен в книгу.

Ночь. Тягостная ночь. Перо опускается на бумагу. На последний лист.

Твое колено касается ноги девушки под столом. Случайное мимолетное прикосновение. Ты хочешь извиниться, но она даже не оторвала глаз от книги. Оказывается, читать в поезде — не такое уж удовольствие: слишком много всего происходит в пути и отвлекает от чтения. Зато книга — отличное прикрытие, из-за которого так удобно рассматривать лицо и фигуру сидящей напротив девушки. Пролистываешь несколько страниц, открываешь другой рассказ, о мужчине, который увидел в окне автобуса женщину и влюбился в нее без памяти. Автобус как раз отъезжает от остановки, когда мужчина идет мимо. Он видит девушку на заднем сиденье — она поднимает глаза, и он чувствует, что должен заговорить с ней. Он пытается вскочить в автобус, пока тот не набрал скорость, но двери уже закрываются; автобус уходит, а красивая девушка смотрит в заднее окно, обернувшись через плечо. Он запоминает номер автобуса и в течение целого месяца каждый день ездит этим маршрутом — столько раз, сколько сможет, а точнее, сколько ему позволяет время, он работает официантом в кафе, — но эту девушку он не встречает ни разу. И вот как-то вечером в кафе, где он работает, заходит — надо же! — та самая девушка! Она приходит одна, садится в углу; достает ручку и маленькую записную книжку, похожую на ежедневник, и начинает что-то писать. Он устремляется к ее столику, чтобы принять заказ, но его опережает другой официант, Луиджи, — которого он ненавидит. Луиджи приносит девушке вермут и успевает немного с ней поболтать, прежде чем его подзывают к другому столику. Наш герой отчаянно пытается поймать ее взгляд, но она все пишет и пишет в своей книжечке, а если и поднимает глаза, то смотрит в пространство перед собой, и ему почему-то кажется, что она какая-то подавленная и грустная, «как соловей, свою забывший песню».

Но что это?! Еще одна женщина — она остановилась в проходе и внимательно смотрит на второе пустое сиденье напротив тебя. Садится — теперь перед тобой две женщины, можешь рассматривать любую. На выбор. Первая похожа на иностранку: невысокая, темноволосая, с мальчишеской фигурой; вторая не так красива, но в ней есть невозмутимая элегантность, которая притягивает тебя. Но теперь, когда их уже две, ты не сможешь познакомиться ни с одной. С какой бы женщиной ты ни заговорил, другая окажется «третьей лишней».

Ты упустил свой шанс, Дункан. Если бы ты заговорил с девушкой раньше, если бы она успела сказать тебе, что ее зовут Джиованна, что она из Италии, из Кремоны (это там, где делают скрипки), — если бы… Тогда другая женщина, заглянув в купе, увидела бы, что вы разговариваете, и села бы где-нибудь еще, чтобы не мешать вашей беседе (или чтобы ваша беседа не мешала ей). Ты узнал бы о девушке все — вы бы сразу нашли общий язык. Вы проболтали бы всю дорогу до Лидса (уж она-то — наверняка). Потом ты предложил бы ей переночевать у тебя, чтобы не маяться в поисках отеля, — и она согласилась бы. Чарльз и Джоанна, конечно, были бы дома — но что ни делается, все к лучшему: неудобно было бы предлагать гостье диван в комнате, через которую все время будет кто-нибудь ходить. Лучше постелить матрас на полу в твоей комнате. И так далее, и так далее, и так далее. Но ты упустил свой шанс — и вы никогда не будете счастливы вместе. Ты уже ничего не узнаешь о ней, о том, что могло бы быть, если бы… Ты никогда ничего не узнаешь.

Перо касается бумаги. Штрих сверху вниз, резкая дуга снизу вверх — заглавное Д. Стремительно появляется слово: «Дорогой». Один, за столом, перед чистым листом бумаги.

Ты почти не обращаешь внимания на книгу — тебя занимает девушка напротив. Листаешь страницы, возвращаешься к странному рассказу о двух людях в поезде.

Эти двое начали разговор. Она говорит, что она писатель и что поездки на поезде — в которых так хорошо сочетаются перемещение и неподвижность — очень способствуют творческому подъему. Он решает, что это намек: она просит оставить ее в покое и не мешать работать.

Жаль, что ты не приведешь Джиованну к себе. Чарльзу она бы понравилась. И присутствие постороннего человека оттянуло бы тягостный разговор. Который теперь стал неизбежным. Он сидит за пианино — вариации Гольдберга близятся к финалу. Спрашивает, что ты выяснил в архиве. Ему надо знать, что ты знаешь, а о чем только подозреваешь. Он пытается решить для себя, что тебе рассказать, а о чем умолчать. Скорее всего он тебе ничего не скажет.