Что с вами, дорогая Киш?

— Кого?

— Ну, жареную рыбу, например.

— Ненавижу. По мне, как бы ни приготовили, все одно, я рыбу во всех видах терпеть не могу. Запомните: настоящий рыбак рыбу не ест.

— Продает, — сказал юноша насмешливо, — кто постарается, тот не в убытке. Немного специй — и готовы соус и теория «Kleine Fische — gute Fische»^[15].

— Не запрещено. И даже не безнравственно. А я лучше раздам. Вы бы удивились, если бы узнали, скольким людям нравится, более того, для скольких главной пищей является такая средненькая рыбешка. Лишь бы не пахла болотом. Размер значения не имеет. Естественный вкус — это максимум в данном случае.

— Словом, само занятие — вещь второстепенная?

— Занятие… об этом рыболовы только трепаться любят. Нравится мне этот ваш идеал рыбака! Но ведь как раз рыбаки, мой юный друг, и работают на рынок… Крупное предприятие государственного значения. Вы газеты читаете? «В хорошем темпе идет выполнение программы реконструкции рыбных озер, в рамках которой в этом году приблизительно на тысяча пятистах гектарах территории создаются условия для ведения современного рыбного хозяйства. Программой реконструкции за пять лет предусмотрена модернизация пяти тысяч гектаров озер. Из года в год увеличивается производство… Повсюду уделяется особое внимание замене тяжелого физического труда, в технологии ловли рыбы — модернизация этого процесса… в более теплых водах с хорошими результатами разводятся самые ценные породы рыбы…» И тогда эти ваши сети! Чего вы, собственно говоря, хотите? Вы заручились разрешением?

— Я не думаю, что это нужно. Ведь эта моя, может, единственная ловля, — сказал юноша, — мой «заскок» никому вреда не принесет, ни для кого не опасен.

— Нет. — Рыбак в плаще осмотрелся на берегу. — Нету такого риска. А если получите лодку? От меня. Как раз подходящую. Как вы думаете? Вы так сразу и вытащите много? Ну сколько? Десяток? Двадцать? Полпуда?

— Вы это спрашиваете не всерьез? Скажите, ведь не всерьез? — Юноша подвинулся и дернул плащ с плеча своего собеседника. — Вы же хорошо знаете.

— Ведь это озеро. Не море! — Удочка задрожала в руках рыболова в плаще. — Вы же не станете искать то, что в нем заведомо не водится? Иначе вы ненормальный.

— Я разбираюсь в биологии. И тоже читаю! «Возможно, что по нынешним нашим знаниям давно вымершие неандертальцы доныне имеют популяции, называемые Homo neanderthalensis, одна из побочных ветвей развития — тупик, не имеющий продолжения, — и прошедшие десятки лет поразили обомлевших ученых живыми образцами древних существ, миллионы лет считавшихся вымершими. Еще несколько недель тому назад до нас дошло известие из не считающейся краем света Японии о похожем на дикую кошку звере…» Это ошеломляюще! Признайте, что это ошеломляюще!

Плащ окончательно сполз с плеч рыбака. Оба они сидели уже голые по пояс. Справа и слева на них удивленно шикали.

— Давайте потише, — предупредил юношу пожилой рыбак. — Прекрасная глупость. Чтобы в сетях застряло древнейшее чудище!

— Я знаю, что это озеро. Но ведь когда-то все было сплошным океаном. Может же притаиться в иле какая-нибудь мутация? Какое-либо редко плодившееся, тысячелетиями там пребывающее существо?

«Это бред сумасшедшего, но кто знает…» — подумал пожилой собеседник и вдруг перешел с юношей на «ты»:

— Добро, получишь лодку. Скажи только вот что: если ты и вытащил бы странное чудище из глубины, то зачем? Стал бы показывать его всему миру? Сенсация?

— О нет, — произнес юноша, — на сенсацию мне наплевать! Но, может быть, это что-то доказало бы. Может быть, пояснило бы. Где это дело свихнулось. Если же было направление — то где оно преломилось? Гипотезы могут свести с ума. А не испытания с целью прямого доказательства.

— Ты и меня еще доведешь до безумия. Ладно. Ступай триста метров налево, покуда берег не повернет, там, за камышами, привязана лодка. Ты увидишь на боку ее масляной краской намазан черный крест.

— Это вместо названия? Шутка или означает рок?

— И то и другое. Вот тебе ключ. Береги цепь и замок.

— Документа не надо? — спросил юноша взволнованно и схватил свой несуразный узел.

— Ты уже удостоверил, кто ты есть. Не ничтожной бумажонкой. Для опытного рыбака этого достаточно. Когда ты думаешь на воду?

— Чем скорее, тем лучше. Еще дотемна закину сеть. А вытащу на заре. Рискну. В этой сумке мой ужин. Вы что-нибудь ели с утра?

— Я, — ухмыльнулся рыбак, — вареную кукурузу вот из той коробки. То же, что и мои рыбы с крючка. То же самое. Ты бери мой плащ. Будет чем накрыться. Ночь на воде холодная. Окоченеешь.

— Вам уже доводилось?

Пожилой рыбак не ответил. Он снял плащ. Теперь ничто их не разделяло.

Юноша еще переминался с ноги на ногу.

— А… если завтра вы не найдете лодки?

— Тогда, значит, ты пропал вместе с нею. Ты ее прицепишь на место и найдешь меня. Уж не думаешь ли, что я даром одолжу? Нет, одним «спасибо» ты не отделаешься.

— Платить? — Юноша разочарованно запнулся. — А какая плата?

— Расскажешь о приключении, — сказал рыбак. — Или о не состоявшемся приключении.

Ночь на воде леденящая. И сырая. Прошли волшебные минуты, когда восходящий серп луны и заходящее круглое солнце вместе стояли на небосклоне. На этом озере солнце не садится в воду. На горизонте внезапно появляется облако, в него погружается солнце. Золотой мост-дорожка плесневеет, облако от освещения изнутри делается траурно-лиловым. Затем и лиловый цвет становится серым, потом блекло-черным; серп луны побеждает, и ночь начинается тонкой, прерывистой скобкой. Вообще скобки двузначны, именно в них и заключена суть мысли, но одна скобка внушает ее незавершенность, смущает разум, и лишь алмазные слезы звезд утешают: их ужасающее одиночество сродни одиночеству взглянувшего вверх, в небо.

Юноша не был уверен в том, островок ли это в середине озера. Похоже было, что лодку в темноте уносит камыш. А ведь юный рыбак ее предусмотрительно привязал. Это было обманом чувств. Покачивание он ощущал как движение вперед.

Можно бы и заснуть. Сеть закинута. Благословен этот плащ с капюшоном. Он лег на спину. Закутался. Тело не мерзло, только вот вера в удачу остывала.

Будет мелюзга. В лучшем случае крупный сом. А тот, допотопный экземпляр, никогда не выплывет из глубины. И никогда никто не узнает, что было в начале начал. Природа ли бросила на произвол судьбы некоторые, созданные ею же существа, или некоторые, созданные ею существа испортили сами себя? Чей это брак: идеи или формы творения? Крах планирования или ошибка материи, застрявшей в развитии, но почему?

Попалось бы все-таки какое-нибудь древнее чудище! Ощутимое, видимое! Еще до того, как любая медитация станет комичной за отсутствием доказательств.

«Какое тщеславие, — подумал юноша. — Именно мне! Именно я! Именно в это время! Именно в этом озере. Прав был здоровяк рыболов. Сумасбродная идея. Может быть, просто ребячий каприз. Хотя бы скорее уж кончилось это приключение. Какой позор!»

Хоть бы приснилось что до зари!.. И ему снилось нечто вязкое, ужасающее или парящее, прекрасное.

В центре приятных видений был он сам, всемогущий и счастливый. Но потом ему захотелось страшных сновидений, чтобы утром легче было сопоставить безразличную реальность с ужасом приснившегося.

Однако и сон не шел, даже бессознательный, глубокий сон. Дремота? Забытье? Его состояние на грани этого; мелькают видения: мать, отец, девушка, друг. Каждый и знакомый, и чужой. Ситуации, в сущности, приятные, и все-таки это боль. Подмена личности. Девушка убаюкивает, мать целует, друг дает советы, отец шутит. Все путаное, все зыбкое — только лодка надежная, едва движется, покачиваясь. Но плеск воды неприятен, потому что повторяется независимо от его воли, слишком размеренно.

Юноша очнулся.

«Идиот я, идиот, — подумал он, — что это со мной? Обыкновенный мир, обыкновенная жизнь. Что тут может быть необычного? Оно бы погибло. Рано или поздно меня убедят факты. И тогда прекратятся мои мучения. Может, у меня логика хромает? Надо подойти с другой стороны: чтоб не сила увлечения определяла далекую цель, а близкая цель определяла и увлечение ею.