Меловой крест

— Он совсем рехнулся в последнее время. Бредит какими-то фантазиями о власти над миром. Так и говорит, старый дурень: "Хочу вы…ть Вселенную!" Он за последнее время перестрелял здесь уйму всякого народа. Всяких там депутатов, губернаторов, министров. Потом мелом ставит галочки на доске… На него работают ребята из бывшего КГБ. Совершенно отпетые типы. Отца родного не пожалеют. У нас, — она совсем понизила голос, приблизив губы к моему уху, — у нас за забором целое кладбище, где папа приказывает хоронить тех, кого казнит по законам революционного времени. Это он так говорит… Раньше мне нравилось! Знаешь, здорово, когда при тебе приканчивают человека! Только что он с тобой разговаривал, смеялся, подмигивал, на что-то надеялся. А тут папаша со своими пистолетиками. Бах-бах, и все! Нет человека. Дух захватывает! Упадет, ногами подрыгает и затихнет. Лучше, чем в кино! Но мне это надоело. Все трупы да трупы, трупы да трупы…

— Бог с ними, с этими министрами… Мне их ничуточку не жалко. От меня-то ему что нужно?

— Откуда я знаю… А это правда, что ты можешь сглазить кого угодно? Может, это его и заинтриговало? Он вообще страсть как любит все необычное. У нас тут был один ясновидец с женой, тоже предсказательницей… Интересные люди. Но ужасно тупые! Они доверительно сказали папаше, что в обозримом будущем надо ожидать конца света. Папа заинтересовался. Но, когда они хотели ему сказать, когда он, этот конец, наступит, он страшно перепугался и быстренько их пристрелил…

В туалете я застрял надолго. От переживаний у меня схватило живот. Сидя на дедовском деревянном стульчаке, я думал о том, как же это так могло случиться, что я угодил в логово сумасшедших?

Почему это произошло со мной? Провидение явно ошиблось. Если мне предначертано умереть от руки этого полоумного недомерка, то где справедливость? Он укорачивает жизнь всяким крупным чиновникам, которые по какой-то причине помешали его глобальным планам вселенского переустройства.

Я-то здесь при чем? Я не принадлежу к сонму великих. Несмотря на его заявление о том, что я известный художник.

Меня нисколько не привлекала перспектива покоиться на приватном кладбище, деля его земляное ложе с неустановленными государственными мертвяками.

Одно дело рассуждать о смерти, нежась в удобной постели. Совсем другое — реальная смерть, коей мне угрожает сумасшедший.

Стук в дверь прервал мои невеселые размышления.

— Сергей Андреевич, — услышал я громкий голос горбуна, — вы слышите меня? Вы еще долго? Вы знаете, я уже привык к вам! Я истосковался! Что вам говорила моя дуреха? Она вечно сует свой нос куда не надо! Послушайте! Вы не должны меня бояться! Мы вместе с вами можем перевернуть мир! — надрывался он под дверью. — Ну, скоро вы там?.. Меня всегда занимала природа необычного! Я ведь по профессии физик! Естественник, так сказать! Мы еще так мало знаем об окружающем мире! Выходите же! Мы вместе с вами все обсудим! Разве можно справлять малую нужду так долго?! Или вы затеяли что-то более серьезное? Смотрите у меня? Мясорубка у меня всегда наготове!

— Боже праведный, — простонал я, — от ваших фокусов у меня разболелся живот. Оставьте меня в покое хотя бы на десять минут! Если я вам так нужен, вы должны беречь меня. А мясорубка?.. Я думал, вы более изобретательны. Могли бы придумать что-нибудь поострее. Например, защемление яиц дверью… Ручаюсь, никакой Камо не выдержал бы.

Ответом было молчание. Видимо, мой собеседник размышлял.

— Хорошая пытка, — наконец сказал он. — Спасибо за совет. Надо будет испробовать. На каком-нибудь поэте или писателе… Ну, выходите же, черт бы вас побрал!

Когда я вернулся в столовую с электрическими стульями, то увидел, что на столе стоит самовар, а из его трубы под потолок поднимается сизый дымок.

— Это правда, что все художники — сплошь философы? — спросил горбун.

— Вы путаете художников с малярами, которые по целым дням красят заборы.

— Может ли художник работать под страхом смерти?

— Зачем вам все это?

— Вы представить себе не можете, что испытываю я в последнее время! Я нуждаюсь в интеллигентном собеседнике. Я страшно одинок. Не с кем поговорить! Мои костоломы не в счет. Марго слишком молода… Друзей разнесло по свету. Иных уж нет… Да и были ли они, друзья?.. Те немногие, что остались, могут говорить только о бабах. У меня масса свободного времени. Я стал слишком много думать. Я задумываюсь…

— Это опасно. По себе знаю. Однажды…

— Все-таки ответьте. Может ли художник или писатель плодотворно и интересно работать, твердо зная, что обречен? Что ему осталось жить… ну, скажем, не более месяца?

— Примеры есть…

— Ну?..

— Чехов, Булгаков. Ну, может, еще Гашек…

— Интересно… Как вы думаете, почему им это удавалось? Ведь обычному человеку, если он вдруг обнаружит, что ему осталось жить совсем немного, скорее всего, приходится думать только о душе, а на все остальное наплевать…

— Возможно, великие люди — это очень сильные личности, которые не могут поступить иначе. Они думают не только о себе… Не знаю… Может, они в эти моменты мобилизуют свои силы?.. А может, они знают что-то, чего не знаем мы, и это что-то особенно ярко и сильно открывается им перед смертью? Может быть, великий человек знает, что весь он не умрет?.. И это дает ему возможность творить, невзирая на близкую смерть?

Горбун задумался.

— Я ведь тоже художник, — сказал он. — Я создаю события. Я их рисую на ткани жизни. Но я из числа тех художников, имена которых не известны широкой публике. Все знают Тициана, Леонардо, Рафаэля, Рубенса, Рублева… А кто правил миром, когда жили эти великие люди, никто и не помнит. А уж тех, кто, оставаясь в тени, управлял теми, кто правил миром, и подавно… И, как все истинные художники, я страшно одинок… Мне тоскливо, будто я живу в домике на болоте… В сущности, все люди одиноки…

Я жадно пил чай и с холодным интересом ожидал развития событий. Хотя мой собеседник и утверждал, что он их создает, я-то знал, кто сейчас хозяин положения. Я успел-таки поколдовать, пока сидел в туалетной комнате на дедовском стульчаке.

Горбун ходил вокруг стола с электрическими стульями и, заложив руки за пояс, вслух предавался размышлениям:

— Не знаю, будет ли вам это интересно, но я жил неторопливо… Не торопясь, понимаете ли, жил… Да. Закон джунглей я постиг, когда мне было под сорок…

— Закон джунглей?

— Да, закон джунглей. Закон джунглей — это закон жизни. Уничтожай все, что тебе мешает жить. Или что может помешать тебе в перспективе… В юности и молодости я был клинически несчастлив. И страшно не уверен в себе. Женщин у меня было мало. Я был некрасив, беден, следовательно, мало привлекателен. А я так нуждался в женщинах! Когда они у меня бывали, я отводил душу. Они придавали мне уверенности. С ними я утверждался не столько как мужчина, сколько как личность. Дурак, я тогда не знал многого. Надо было прожить сорок лет, чтобы понять простые истины. Один великий, необыкновенный человек, несравненный Исфаил Бак, мне все это открыл… Мир абсурден. В нем нет закономерностей. В нем есть только правила. И для достижения цели необходимо отбросить все эти правила, кроме одного — правила соблюдения своих интересов любым способом. А главное — это понять аксиому, смысл которой сводится к тому, что миром правит золото. Все, все, слышите, абсолютно все, даже бескорыстные идеалисты, в глубине души мечтают разбогатеть! Потому что все знают, — деньги могут дать все. И свободу, и преданность, и наслаждения, и славу, и успех! Все это можно купить.