Роман с пивом

Уже на остановке стало ясно, что Хеннинену, скорее всего, удастся спастить. Его противники все еще стояли перед ним и шипели, но и они вынуждены были смолкнуть и перевести взгляд по причине приближения целой группы сподвижников. Эрно шел впереди и выглядел очень грозно. «Какого хрена», — спросил он у мужика, на что тот прорычал в ответ: «А сам какого хрена», вся прибывшая компания тут же была готова включиться в процесс аргументации, но зарождающемуся ору не суждено было набрать силу, ибо, не успев толком даже начаться, он внезапно оборвался до полной, ужасающей тишины, причиной которой стало появление из-за угла группы спешившихся байкеров-великанов, которые, независимо от того, что там произошло на месте аварии и кто в ней был виноват, как-то до боли в мышцах напоминали именно тех самых великанов.

— Вот сейчас я умру, — прошептал Маршал.

И кто знает, были ли они как-то связаны с этими байкерами, но, как бы то ни было, Лаура, Густав и Эрно очень быстро смотали удочки. Просверкав пятками, в полном смысле этого слова, метров десять, они схватили единственное оставшееся на остановке такси. Водитель, видимо, тут же понял, что клиенты спешат, и, круто развернувшись на дороге, так резко газанул в сторону центра, что колеса бы и правда демонстративно взвизгнули, если бы покрывающий асфальт водный поток этому не воспротивился.

Однако внимательно разобраться с данной звукорежиссерской проблемой времени не было, потому как и своих было хоть отбавляй. К месту события уже прибыли тугие, плотно набитые мышечной массой кожаные жилеты, числом четыре, при взгляде на которые подумалось, что они-то уж точно не побрезгают никакими мерами наказания, независимо от того, кого и в чем обвинят. Никто из оставшихся не делал никаких видимых попыток к бегству, так и стояли, три плюс два, где два — та самая ссорившаяся пара, которая теперь тоже застыла на месте в испуганно-уважительных позах, и вся эта скульптурная композиция стояла довольно долго, пока наконец один из кожаных чудовищ не произнес: «Ну, парни, зашибись».

Точнее, он произнес другое слово, которое, конечно, тут же вызвало необходимость тщательного раздумья над тем, что бы оно могло значить. Пожалуй, самым приятным выводом было бы решить, что кожаные просто так по-доброму и совсем незлобно шутят, но эту версию пришлось почти сразу же отмести, во-первых, потому, что даже интуитивно она с каждой секундой казалась все менее реальной, а во-вторых, по той причине, что непонятно откуда на тротуаре вдруг появилась панически завывающая полицейская колымага, из которой, конечно же по закону всеобщей подлости и подлой неизбежности, вылезли те самые полицейские, которые днем столь серьезно отнеслись к заднице Хеннинена.

Они приближались, вышагивая так, словно в паху у них были теннисные шарики, нервно теребили свои резиновые дубинки и выглядели изрядно уставшими. На сей раз они не пожелали ни доброго дня, ни доброго вечера, а сразу стали выяснять, что это здесь за собрание.

— Да все путем, мы как раз подошли проверить, — сказал тот хряк, который еще совсем недавно сделал столь сомнительное заявление, единственный из всей компании, который вообще хоть что-то говорил, — похоже, он у них был кем-то вроде пресс-секретаря.

— Вот как, — произнес полицейский, который помоложе.

— Я же сказал, у них все в порядке, — повторил байкер, обвел всех пытливым взором, по-отечесски погрозил огромным, как дубина, пальцем и не спеша направился к бару, покачивая на ходу огромными ручищами. Его спутники последовали за ним.

Полицейские крайне внимательно, насколько это было возможно в состоянии повышенного переутомления, проследили за их уходом, а затем вновь вернулись к данной конкретной ситуации и оглядели довольно-таки потрепанную группу оставшихся. Затем тот, который постарше, сказал:

— Поступило заявление, что тут какая-то потасовка.

Тогда женщина затараторила, что эти засранцы, бля, лезут в чужие дела, но сказать она толком ничего не успела, потому что Хеннинен тут же перебил ее и стал объяснять, что он всего лишь хотел помочь человеку, оказавшемуся в беде, и тогда оба полицейских вдруг подозрительно замерли, внимательно посмотрели на Хеннинена, и один из них сказал:

— Мы ведь тебя предупреждали?

— Угу, — ответил Хеннинен и повесил голову, изо всех сил пытаясь показать, как он сожалеет.

И тут вдруг появилось странное противоречивое чувство: с одной стороны, наступило как бы облегчение, все-таки жаждущие крови кожаные жилеты навевали куда больший ужас, чем парочка копов, замучившихся ходить ночью по домам, но, с другой стороны, волнение даже нарастало, ибо ситуация с каждой минутой становилась все более затруднительной. Полицейские молча, не сводя глаз, смотрели на Хеннинена, который, в свою очередь, казалось, вот-вот распадется на части, усиленно пытаясь показать, как он раскаивается, и все вокруг замерли и только ждали, когда же они наконец сжалятся и скажут что-то типа «а ну разойдись». А потом вдруг эта семейная пара, из-за которой, собственно, и разгорелся весь сыр-бор, почему-то решила, что им такой приказ уже отдан, не в смысле, что они подумали, что им разрешили официально разойтись, они теперь явно воспринимали себя только как единое целое, но просто потому, что они тихо и незаметно улизнули к остановке, где тут же сели в очередное, чуть слышно подкатившее к ним такси, которых, надо сказать, снова скопилось не так уж мало в ожидании несчастных жертв тихого вечера, особенно теперь, когда в дело вмешались представители власти, и для возможных нарушителей порядка были готовы прямо-таки королевские условия, так вот, возвращаясь к семейной паре, они, значит, не долго думая, уселись на заднее сиденье такси и уехали восвояси, а полицейские даже не собирались их останавливать, или задерживать, или организовывать погоню, нет, они по-прежнему очень тихо и очень замученно стояли на месте.

Но именно в тот момент, когда в порыве нарастающей паники, достигшей, казалось бы, своей наивысшей точки, уже буквально открыв рот и практически умоляя, ну сделайте же что-нибудь, люди добрые, именно в этот момент вдали показалась еще одна семейная пара, на сей раз чуть постарше, и вот, стоило взглянуть на эту пару, а потом снова на полицейских, самым что ни на есть кротким взором, а затем опять на эту пару, так вот, тут накатил такой ужас, что прямо как в страшном сне или в каком-нибудь романе, сразу захотелось мгновенно умереть на месте или сделать еще что-нибудь не менее трагическое, дело в том, что кто-то там решил продолжить цепь проклятий, и потому эти двое, любовно цеплявшиеся теперь друг за друга, были не кто иные, как ворчливая продавщица из магазина мелочей и мужик из обувной лавки: они, вероятно, нашли друг друга, или, кто их знает, может, они всю жизнь друг с другом жили, как бы то ни было, теперь они вынырнули из-за угла и очень быстро приближались, а подойдя, вдруг замерли и вытаращили глаза; у обоих даже рты открылись сантиметра на два, да так и остались в этом удивленном положении, и от всего это нагромождения голова стала совсем не своя и подумалось, то ли еще будет, и все события уходящего дня поплыли перед глазами, выбрасывая на берег случайные встречи и возможные факторы риска, и вот уже на дороге показался промокший до нитки мучитель сосиски, виденный практически в этом же самом месте всего лишь некоторое время тому назад, однако его появление вызвало на редкость яркое чувство полной уверенности в том, что, имей только смелость взглянуть на противоположную сторону дороги, и там можно увидеть еще много чего, по крайней мере того участника эпизода со стиральной машиной, имя которого однозначно заканчивалось на «ри», а начиналось с какой-то трудно запоминаемой согласной, ползущим на уровне тротуара к далекой туманной цели, на шее у него висела семья, а за плечами был нелегкий день, и потому вполне оправданно, что весь вечер и всю ночь он провел, заливая вином боевые раны, а теперь прилагал все старания, чтобы доползти до дома и забыться там черным блаженным сном. И как только данная картина предстала перед глазами, по краям которых уже плескалось нечто довольное, пьяное и бурляще-черное, то стало понятно, что была бы только возможность взглянуть на небо, а там-то уж, на фоне расползающихся после дождя облаков, точно появится жертва несчастного случая со стиральной машиной, то есть та самая бабуля, которая раздавала в подъезде религиозные брошюрки, а теперь, часто взмахивая маленькими прозрачными крылышками, устремится вперед к благодатному свету, что брезжит вдали, на самом краю небесного берега, она в конце концов умерла от инфаркта, уже в больнице, заснула вечным сном, как говорится, откуда это стало известно, было непонятно, просто стало известно и все, однако прежде чем произошло неизбежное возвращение в напряженное сиюминутное настоящее, удалось послать бабуле нежный, хрупкий и все же очень теплый привет и пожелать ей счастливого пути, куда бы она там ни направлялась.