Год бродячей собаки

— Еще. Мразь. Один. Звук… И я за себя не ручаюсь! Пшел вон, гнида!

— Все, все понял, ухожу! — Шепетуха барахтался в собственном пальто, пока наконец не взмолился: — Иван Петрович!..

— Оставьте его, Андрей Сергеевич! — Мырлов с интересом наблюдал за происходящим. — А ты, — напутствовал он филера, — займись делом.

Какое-то время сыщик молчал, так что отчетливо слышалась доносившаяся из коридора скороговорка Шепетухи, жаловавшегося полицейским, потом сказал:

— Нервы, все нервы… Ну, хорошо, начнем сначала. — Он поискал взглядом пепельницу, не нашел и, затушив папиросу о каблук, швырнул окурок на пол. — Расскажите нам, Мария Александровна, как вы тут оказались и что все это время поделывали.

Женщина заговорила не сразу, долго и пристально смотрела на Дорохова и, по сути, обращалась со своим коротеньким рассказом к нему, а не к начальнику отдела сыска.

— Третьего дня, — начала она неуверенно, как бы сама сомневаясь в собственных словах, — да, пожалуй, именно третьего, под вечер, к нам домой зашла Соня. Я живу вместе с мамой, она шьет, а я подрабатываю в газете: письма читаю и все такое, по мелочи. Мы ведь небогаты, а Соня, когда мы вместе учились на женских курсах, она очень нам помогала…

— Вы говорите о Перовской Софье Львовне? — уточнил Мырлов.

— Да, именно, — подтвердила Мария Александровна. — Не знаю, как сейчас, а тогда ее батюшка был губернатором Петербургской губернии. Семья у них очень хорошая, интеллигентная, правда, это было уже лет десять назад. Я вот все говорю, — спохватилась вдруг она, — а вам, наверное, это совершенно неинтересно…

— Ну, отчего же! — не согласился с ней сыщик. — Очень даже познавательно. Вы рассказывайте, Мария Александровна, рассказывайте…

Женщина недоверчиво посмотрела на Мырлова, в глубине души подозревая, что начальник отдела сыска над ней издевается, но все же продолжала:

— Я, честно говоря, очень Сониному приходу удивилась. Не знаю уж почему, но она как-то от меня отдалилась и в последнее время стала какой-то другой. Мне даже рассказывали, что Соню судили, но, слава Богу, оправдали. Я, конечно, не знаю, в чем там было дело, но только человек она очень мягкий и добрый и всех вокруг жалеет, а такие люди со временем не меняются.

— Вы так думаете? — скептически поднял бровь Мырлов. — Но, великодушно извините, у меня и в мыслях не было вас прерывать.

— Так вот, — продолжала женщина, — Соня с нами посидела немного, поговорила, но разговор как-то не клеился, она все больше про нашу жизнь расспрашивала, а о своей помалкивала. Потом, перед самым уходом, вызвала меня в коридор и попросила о помощи. Ей в Москву надо ехать, а тут у любимого человека праздник, и она хотела преподнести ему сюрприз, подарить торт. Пустяшная просьба, правда? Я и согласилась. Соня мне и денег дала на извозчика.

Мария Александровна замолчала. Мырлов вытащил из плоской картонной коробки папиросу, дунул в длинный мундштук.

— Ну, и где же вы этот торт покупали? — он заломил бумажную трубку и поднес к папиросе спичку. — На Невском?

— Да нет, я его и не покупала вовсе, мне торт принесли. Соня сказала, чтобы я ждала на улочке за Балабинской гостиницей. Вы знаете, напротив Николаевского вокзала. Ко мне подошел мужчина и передал…

— Вы что, были с ним знакомы? Видели раньше? — глаза Мырлова сузились. — Опишите, как он выглядит!

Мария Александровна пожала плечами, посмотрела на Дорохова, как будто ждала от него подсказки или помощи. И опять их глаза встретились.

— Среднего роста, скорее полный, чем худой, в теплом пальто и картузе. Уже стемнело, так что лица я не разглядела, да оно все равно было замотано шарфом, будто человек этот страдал простудой.

— Ну и что же было дальше? — торопя рассказчицу, сыщик нервно и часто подносил к губам папиросу.

— Дальше?.. Я взяла извозчика и приехала сюда. Соня дала мне ключ…

— Могу я взглянуть на ваш торт? — не выдержал Мырлов, вскочив со стула.

— Но ведь я же его отдала! — Мария Александровна с недоумением смотрела на сыщика. — Я для того и приехала. В том-то и состоял сюрприз…

— Кому? — взревел Мырлов. — Он что, приходил?

Казалось, удивлению начальника отдела сыска не будет конца.

— За несколько минут до вас. Когда ваши люди позвонили в дверь, я сразу и открыла, подумала, что он что-то забыл и вернулся. Как раз надевала шубку, чтобы и самой идти. Они могли с ним столкнуться на лестнице. А тут и вы появились с черного хода.

— Шепетуха! — голос Мырлова звучал негромко, но с таким змеиным шипением, что каждое слово сыщика было слышно в самом дальнем уголке квартиры. — Где эта ушастая сволочь? Что, упустил?.. — он буквально прожигал взглядом появившегося в дверном проеме филера.

— Я, Иван Петрович, я думал…

— На твоей службе надо не думать, а выполнять приказ! Я велел тебе продолжать наблюдение, а ты здесь ошиваешься…

— Иван Петрович… — занудил Шепетуха, но Мырлов его не слушал.

— Минут двадцать — двадцать пять… — бормотал он, глядя на часы. Перевел взгляд на женщину. — Опишите его внешность.

Понимая, что происходит нечто экстраординарное, Мария Александровна от волнения не смогла сразу справиться со своим голосом:

— Довольно… довольно высокий, очень худой, лет двадцати пяти или немного больше. В лице ничего необычного, волосы зачесывает назад, носит маленькую, реденькую бородку… Вид какой-то болезненный.

— Что же это все они у вас больные? — с какой-то горькой иронией переспросил Мырлов. — Что еще?

Мария Александровна пожала плечами.

— В общем-то ничего. Положил торт на бок в саквояж. Я ему говорю, мол, помнется, а он с непонятной улыбочкой: кто захочет, съест и такой. Ходит как-то странно, того гляди — упадет…

Дорохов вздрогнул.

— Да, — вспомнила вдруг женщина, — мне кажется, он не чисто русский, может быть, из Малороссии, некоторые слова как-то странно выговаривает…

— Гриневицкий! — от своей догадки Шепетуха даже задохнулся.

— Да, да, — поддержал его Мырлов. — Окладский описывал его на допросе. Сказал еще, что в прошлом году его выгнали из Технологического… — И тут сыщик взорвался: — Куда же ты смотрел, сукин ты сын!

— Виноват-с, темно было-с! Обмишурился-с… — пришаркивая ножкой и преданно глядя на Мырлова, пробовал защищаться филер, но звучало это как-то неубедительно. Впрочем, начальник отдела сыска не обращал на этот лепет никакого внимания. Он повернулся к Дорохову:

— Вот видите, Андрей Сергеевич, дело несколько осложняется. Оставлять в квартире засаду смысла больше не имеет, попробуем перехватить Гриневицкого в другом месте, есть у меня на этот счет кое-какие соображения. Вы же — так, на всякий случай — посидите здесь с полчасика и, если я к тому времени не вернусь, отвезите мадемуазель на Фонтанку. Лошадь с возком найдете у трактира в переулке, я распоряжусь, за ней присмотрят. Ну а пока можете продолжать допрос…

Стоило Мырлову выйти, как из коридора послышался поспешный топот ног, хлопнула входная дверь. Дорохов какое-то время еще сидел, заложив ногу на ногу, курил, потом энергично поднялся и прошел на кухню. Скудность стоявшей на простых деревянных полках посуды превосходила даже убогость обстановки.

— Мария Александровна! — позвал он в коридор. — Вы, случаем, не знаете, есть ли в этом доме чай?

Вместе с женщиной Андрей Сергеевич обследовал все уголки, но так ничего и не нашел. За давно не мытым стеклом на просветлевшем, к морозу, небе проступили звезды. Дорохов остановился у окна и долго рассматривал темные силуэты домов по ту сторону канала, забитого потемневшим за зиму льдом. Набережная, на сколько хватало глаз, была пуста. Что-то глубоко печальное, потаенное чувствовалось в этом незамысловатом городском пейзаже, как будто люди спрятались от жизни и не хотели знать, что с ними станется завтра.

— А ведь завтра уже весна… — Андрей Сергеевич все так же смотрел на улицу. Он чувствовал, что Мария Александровна пребывает в растерянности и плохо понимает, как себя вести в изменившейся обстановке. Поведение Дорохова никак не вязалось с образом следователя.