2017

Боже мой, как далеки и чужды сделались Крылову бедные Ритка и Светка, зайчики-сестрички, тихонько полнеющие в своих сексуальных одежках, тихонько грязнеющие на подвальном продавленном диване, заляпанном, будто голубиным пометом, мальчишеской спермой. Тамара разрешала Крылову расстегивать верхние пуговки синей форменной рубашки и ходила с ним в кино, где они поедали горячий поп-корн и целовались солеными губами под грохот голливудского блокбастера. Безумно хороша была вскипевшая повсюду персидская сирень, чьи торчащие гроздья напоминали упругостью девичьи грудки, – и ее совсем не убывало, даже когда Крылов наламывал, под носом у бледных ночных милиционеров, огромный холодный букет. Куда оно теперь ушло – все это удивительное, новое, ни от чего не убывавшее? Предвидел ли Крылов, что Тамарина привычка достигать результата кратчайшим способом, не затрачиваясь на установку в чужих мозгах необходимых драйверов, и станет сутью ее железного характера? Кризис предельных упрощений – вот что случилось с ней на середине жизни, и с этим не всякий смог бы справиться. И вот теперь она раз в неделю звонила Крылову в мастерскую, сидя на краю своей громадной, ртутным шелком застеленной кровати, над которой висела пустота.

Последний телефонный разговор с Тамарой совершенно выпал у Крылова из памяти. Точно так же он не помнил последнюю встречу: ездил ли он к ней на воскресенье в особняк, или они сидели в одном из тех наглухо отрезанных от мира ресторанов, где каждое блюдо стоит как покупка в ювелирном магазине и где над бутылкой вина хлопочут как над новорожденным младенцем. Видимо, Крылов и вправду был слишком переполнен происходящим с ним, все лишнее плескалось через край. В результате нить общения была потеряна, и Крылову, набирающему номер, вдруг представилось, что и Тамару он потерял в одном из запутанных снов наяву.

Она, однако, отозвалась немедленно, и голос у нее звучал как веселый:

– Приезжай сейчас, я в областной больнице, к моргу надо заезжать с Папанина, там такие зеленые ворота с козырьком. Мы тут работаем, устанавливаем стенды. В семь у меня телевидение, прямой эфир у Мити Дымова. Между тем и этим два часа, я дарю их тебе. Поедем в «сошку». расслабимся чуть-чуть.

– Мне не до клубов, у меня к тебе серьезный разговор.

– Не волнуйся так, я закажу отдельный кабинет.

В автомобиле – древнем «плимуте», из тех тяжелых, странных колымаг, что стадами мигрируют в Россию под давлением мировых экологических стандартов, – Крылов еще раз поразился тому, что у Тамары и в мыслях нет когда-нибудь с ним расстаться. Это у него, Крылова, стоит в уме идея расставания как особого необходимого события, а Тамара искренне считает, будто их отношения могут и должны продолжаться всегда. «Плимут», лупящийся от старой краски, как пасхальное яйцо, тем временем дошаркал, в треске гравия и в клубах наперченной пыли, до зеленых металлических ворот, где стояла на высоких ножках новенькая электронная реклама: «Фирма «Гранит». Ритуальные услуги европейского качества. Мы любим наших клиентов». Охранник, заранее предупрежденный, надавил на пульт, ворота, содрогаясь, поехали вбок, и «плимут» перевалил на территорию, где ослепительные, словно облицованные рафинадом корпуса Четвертой областной глядели всеми окнами на маленький морг, на черную гудронную крышу с горячей и радужной лужей от летних дождей. У плоского крыльца покойницкой реклама повторилась, отдельной панелью стояло сообщение: «С 20 июля по 10 августа скидки 30%». Здесь вовсю кипела работа: трое в спецовках раскатывали моющийся синтетический газон, то и дело сцеплявшийся щетиной в крепкие, еле раздираемые складки – что было общеизвестной проблемой подобных газонов; двое других, сложно разворачиваясь в двойных застекленных дверях, вынесли из морга огромный и мутный аквариум, где, подобно окуркам в банке с водой, болтались опухшие рыбки и плавали скользкие призраки растений; неуклюже раскачав весь этот квас, рабочие ухнули его на куст, с которого вместе с пенной гнилью потекла, размываясь, жирная пыль.

Знакомый секьюрити, в профессиональном остолбенении бдивший на крылечке, очнулся, скатился, откупорил Крылову раскаленную, как противень, переднюю дверцу и сунул водителю, вытиравшему потные руки клетчатой тряпкой, пару бумажек по сотне рублей. Куст, получивший душ, испускал широкий пьяный запах воды, под ним трепетали ожившие рыбки, другие, издохшие, были будто рыбные консервы.

– Расчищайте место! Барахло тащите на крыльцо! Руки из какого места растут?! – орал на работяг осипший администратор, квадратный маленький мужчина с лысиной как пионерский барабан, то и дело теснимый мебелью к стене.

Внутри Крылов немедленно увидел Тамару, руководившую установкой гроба. Оживленная, растрепанная, в изящном светлом костюме, под которым скромно рисовались белые, как голуби, чашки бюстгальтера, она помахала Крылову рукой, что означало подождать. Он сел на подвернувшийся стул, принял от бледной, резко пахнувшей дезодорантом секретарши охлажденный чай. То, что происходило перед ним, было совершенно в Тамарином стиле. Помещаемый на подиум дубовый гроб – дорогой презентационный экземпляр – был элегантен, будто кабинетный музыкальный инструмент; прочие гробы демонстрировались на мониторе в виде компьютерной графики, с которой еще возился, встряхивая лошадиной гривой, штатный Тамарин программист. Исполнительный директор «Гранита», честный труженик из бывших бандюков, сноровисто плотничал, то снимая, то опять надевая через голову грязную майку, не гася при этом гнутой папиросы. Девушки из головного офиса бегали туда и сюда, таская высоченные и тряские хвойные венки, украшенные нарядно, будто новогодние елки; женщина-оператор, которой предстояло работать с клиентами и продавать им всю эту красоту, сосредоточенно листала прайсы и время от времени оглядывалась ошарашенно, точно проснулась в незнакомом месте. Мимо пронесли метровые стеклянные банки, испускавшие резкий запах формалина: бледные хлопья какой-то органики кружились там, взбаламученные изъятием предметов, содержавшихся в сосудах, вероятно, не один десяток лет.