Малая Бронная

– Сергей Иванович, вы озверели, что ли? – зевая, поинтересовалась я.

– Иначе мы в график не уложимся! – важно сообщил второй. – Нам же ехать целый день почти. Вы тут до вечера продрыхнете, а у нас съемочных дней всего-то двадцать.

– А Авалов?

– Да внизу уже сидит, завтракает!

– Ну вы и изверг, Сергей Иванович! – протянула я с ноткой восхищения в голосе, ибо разбудить Руслана в такую рань могло только очень сильное моральное потрясение. – Сейчас спущусь.

Я вернулась в номер и распахнула окно. Небо еще только начало светлеть, над горами висела молочно-белая дымка тумана. Прохладный свежий воздух наполнил комнату, запахи прошедшей ночи испарились, и пространство вокруг стало мягким, обволакивающим, как будто пропитанным обещанием чудес…

Воды в ванной, разумеется, не оказалось. Я выплеснула на плечи бутылку минералки, причесалась, нацепила на нос темные солнцезащитные очки, быстро натянула белую майку и джинсы, подхватила чемодан и поспешила вниз, к выходу из гостиницы.

На улице уже поджидали автобус и несколько джипов. Никого еще не было, только Авалов, собранный, деловитый, с неизменно величественным, надменным выражением лица беседовал по-английски с одним из водителей.

– Доброе утро! – хмуро поздоровалась я.

– Здравствуй, Марина! – он улыбнулся мне и неожиданно, протянув руку, провел рукой по моим волосам.

Новый способ усмирения строптивых сотрудников? Будь я проклята, если снова позволю ему отрабатывать на мне свои людоедские приемчики. Я дернула головой, сбрасывая его ладонь.

– Что-то случилось?

Снова этот проклятый проникновенный взгляд, взгляд, от которого у меня, как у школьницы, слабеют коленки.

– Нет, что ты, все в полном порядке, – процедила я. – Я всю жизнь мечтала тащиться за тобой на край света и безропотно ждать, когда же у тебя хватит времени бросить мне пару слов.

– Обиделась, – с отвратительной, исполненной смиренной мудрости усмешкой констатировал он.

– Вот еще! – дернула плечами я.

Он подошел ближе, обнял меня, притянул к себе. И только теперь, снова ощутив его запах, почувствовав тяжесть его жилистой руки на своих плечах, я поняла, как сильно соскучилась, истосковалась по нему за минувшие месяцы. В горле защипало, и я, пряча глаза, уткнулась лицом в его холодную куртку. Его губы коснулись моих волос, потом спустились ниже, обожгли кожу на виске.

– Марина, – хрипло прошептал он. – Пойми меня, пожалуйста! У меня работа, я просто не могу размениваться, тратить время на выяснение отношений. У меня ни секунды свободной нет, все мысли только о картине. Ты же сама творческий человек, неужели не понимаешь?

Не знаю, что за магнетизм, что за сатанинская магия была в его голосе, в его руках, но он мгновенно заставил меня почувствовать себя мелочной ревнивой дурой. Господи, ну конечно, все это – его безразличие, предательство, эгоизм – я просто напридумывала себе, дала волю больному воображению. Ну подумаешь, не позвонил, не приехал, как обещал, исчез на много недель… Но он же работал, готовился к съемкам, подбирал актеров. Взять хотя бы Люсю – и как мне в голову могло прийти, что он спит с ней, этакой глупой куклой? Да нет же, конечно, разумеется, он просто уделяет ей много внимания, она ведь исполнительница главной роли, от нее во многом зависит успех будущей картины. И невыносимо стыдно сделалось за все мои обиды и слезы, за идиотские умозаключения, за этого пустоголового Андрея, наконец, который с самого начала поездки вился вокруг меня на глазах у Авалова. Это был еще один из его талантов – он гениально умел внушить партнеру чувство вины. Честное слово, если б он когда-нибудь сподобился зарубить топором старушку, та явилась бы с того света рассыпаться в извинениях за то, что своей тощей беззащитной шеей спровоцировала несчастного режиссера на агрессию.

– Прости, – прошептала я, гладя ладонями его лицо – суровое, резкое лицо языческого идола. – Я… я не знаю, что на меня нашло.

Из-за крыш разноцветных домиков выкатилось оранжевое солнце, и теплые лучи его высветили бронзой наши смешавшиеся волосы. Высокое бледно-розовое небо висело над нами, подобно шелковому куполу. Сам воздух, казалось, затих, боясь помешать нам.

– Просто поверь мне, я очень тебя ценю, – продолжал Руслан, отрываясь от моих губ. – Но я больной человек, маньяк своей профессии. Раб лампы, понимаешь?

Горечь отступила. Я рассмеялась, чувствуя, как спазм, сдавливавший горло, уходит и снова легко становится дышать. Мне так хотелось ему поверить…

– Но мы ведь не будем делать наши отношения достоянием общественности, правда? Зачем нам сплетни? – внимательно посмотрел на меня он.

– Нет, конечно, нет, – торопливо замотала головой я.

Мне и самой никогда в голову бы не пришло требовать от него публичного изъявления чувств. Только бы знать, что он думает обо мне хотя бы несколько минут в день. Он отлично выдрессировал меня, сделал крайне покладистой.

– Ну вот и славно, – подытожил он. – Не будешь больше грустить, а?

Он, забавляясь, взъерошил мои волосы – и тут же поспешно отдернул руку и принял отстраненный вид: из дверей нашей ночлежки начала медленно и неохотно выползать сонная киногруппа. Кивнув Авалову, я отошла к дверям автобуса.

Позевывая, подошел в сопровождении верного Акбара Володя, пряча красные глаза, уселись в автобус Славик и Стасик. Я только теперь с удивлением обратила внимание на то, что перед автобусом маячат несколько китайцев в военной форме. К ним навстречу бросился Грибников и, лопоча что-то невнятное, повел их к одному из джипов.

– А это кто? Массовка? – спросила я нашего пухлого продюсера.

– Полиция местная, – с досадой бросил он. – Будут нас сопровождать, чтоб не натворили чего. Тибет – завоеванная китайцами территория, но, как ты понимаешь, местное население с этим не смирилось…

– В целом тибетцы – довольно мирный народ, но вот монахи в монастырях… Кто их знает! – с умным видом заметила я.

Последним из отеля выкатился Андрей. Бросив мне оскорбленный взгляд, он, не здороваясь, плюхнулся в другом конце салона и тут же заговорил о чем-то с гримершей Наташей. Мне это было только на руку. Разумеется, после нашего с Аваловым объяснения я не собиралась продолжать вялотекущий роман с юным каскадером, но выяснять отношения сейчас, при всем честном народе, хотелось меньше всего.

Наконец все собрались, и наша кавалькада тронулась в путь. Мы ехали вдоль центральной городской площади. Город еще только начинал оживать. Площадь постепенно заполнялась многочисленными торговцами в пестрых одеждах. Они раскладывали на земле свой товар, натягивали над ним белые тенты, на ветру напоминавшие паруса старинных кораблей.

– Смотрите, – громко объявила я, указывая на одну из улиц. – Видите, там, в центре, стоят три больших медных котла для чая? По праздникам в них заваривают чай для монахов вон того монастыря, Джукханг. Это на тибетском языке означает «дом господина», там хранятся буддийские святыни.

По улице, кольцом охватывающей храм, тянулся поток паломников. Все они одной рукой перебирали четки, другой же крутили молитвенные колеса – отлитые из чугуна барабаны на короткой палочке. Мы миновали главный храм Лхасы и двинулись дальше по пестрым улицам. Неожиданно Люся высунулась в окно и заверещала:

– Ой, ой, остановитесь. Какая прелесть! Да стойте же, говорю вам!

Грибников, который настолько проникся симпатией к нашей приме, что даже пренебрег местом в джипе и расположился в автобусе на соседнем от Люси сиденье, велел водителю затормозить. Люся, сдавленно пискнув, выскочила на улицу, метнулась к одному из торговцев и склонилась к нему, изображая пальцами какие-то не совсем пристойные фигуры. Торговец качал головой, загнув указательный и средний палец, мычал, улыбался и наконец-то согласно кивнул. Люся сунула ему денежную купюру, выхватила прямо из-под его носа серый крупный предмет и потащила его к автобусу. Когда она, радостно охая, вошла в салон, мы увидели, что в руках у нее бьется от страха смешной и полосатый от грязи поросенок. Люся гордо прошествовала к своему сиденью и водрузила поросенка на руки Грибу.