Зачистка территории

В современной истории России время исчисляется в понятиях "до войны" и "после войны". Историки, вооруженные "передовым методом диалектического материализма", определяли войну как некую форму разрешения накопившихся в капиталистических странах социальных противоречий, борьбы за рынки сбыта и территории, попыткой реванша

Германии за поражение в первой мировой войне. Бабушка же Ивана

Сергеевича воспринимала войну как некий мор, настигший Россию за разорение храмов и потерю ею истинной веры. Кто-то рушил церкви, рубил иконы, а кто-то просто молча смотрел на это дело. Бабушка говорила, что если там у кого-то, казалось бы, будто из ничего возникают серьезные, то может быть, у него отец в свое время жег иконы, мы-то с вами этого не знаем – а Бог знает! Это был тяжелый грех. А наказание за грех, как известно, смерть. А сын за отца, да и за деда и за весь свой род всегда отвечал, отвечает и отвечать будет. Так сделано природой. Товарищ Сталин, когда сказал, что не отвечает, лукавил – у него всегда все за все отвечали.

А еще бабушка была почему-то абсолютно уверена, что икона казанской Божьей Матери, которая находится в Ватикане, ненастоящая, потому что будто бы точно знала, где находится настоящая. Вот-вот она должна объявиться. Иван Сергеевич однажды спросил, как вообще отличают настоящую от ненастоящей. На это был ответ: "Надо самому увидеть – тут же сам и поймешь! Ни эксперты, ни лупы здесь не нужны".

Но как ни восхваляй заслуги Ивана Сергеевича Махнова, справедливости ради следует сказать, что в современном его виде музей был создан благодаря именно Даше Морозовой, а деньги на это выделил местный олигарх и некоронованный хозяин города Альберт

Мамаев. Надо сказать, Даша поначалу пыталась сама о чем-то договориться с администрацией города, но все ее попытки общения с чиновниками напоминали разговор немого с глухим. Напрямую никто ей не отказывал, но никто ничего и не делал. В глазах чиновников она читала скуку и немой вопрос: "А я-то что с этого буду иметь?" При этом все мужики откровенно раздевали Дашу глазами, вгоняя ее в краску. Она не знала, что и делать.

Даше запомнилось, как однажды в какой-то уже "дцатый" раз она отправилась туда с бумагами, опять вернулась ни с чем и, расстроенная, стояла у входа в здание администрации. В это время оттуда вышел, а точнее сказать вывалился мужик с красным как из бани лицом, в заметно непривычном ему костюме в косо завязанным галстуке, нервно закурил. К нему подошел другой, видимо, его товарищ и тоже совершенно "колхозного" вида.

– Ну, и чего? – спросил он у мужика.

– А ничего. Дурдом! Такое ощущение – будто в душу насрали, епт! – ответил мужик. Огромные красные пальцы его, в которых он держал сигарету, тряслись. – Вот бы дать им в рыло!

У Даши было то же самое ощущение. Вопрос уже казался ей нерешаемым в принципе. И тут откуда-то появился Альберт Мамаев и все сразу пошло как по маслу. Они случайно столкнулись с ним в коридоре администрации, он увидел Дашино красивое расстроенное личико, не смог пройти мимо и заговорил с девушкой. Все удивлялись, почему он дал деньги на этот, по сути, некоммерческий проект, ведь он обычно вообще никогда никому ничего не давал, а только брал. Что-то в

Мамаеве повернулось, когда он увидел Дашу. Он – склонный к полноте, рано облысевший, выглядевший значительно старше своих тридцати шести лет, большой любитель дорогих проституток, вдруг подумал: "Вот такую бы мне такую жену, а не ту стерву!" Законная жена уже надоела ему до чертиков, он иногда даже думал, что с ней надо как-то расстаться, но была проблема, что делать с ребенком, С кем будет после развода сын и как это все получится, Мамаев себе не представлял, и в последнее время это стало для него постоянным раздражителем. В старые времена

– отправил бы жену в монастырь или, в крайнем случае, отравил. Он знал, что в Москве, в Питере, в Н., в других крупных городах серьезные люди как-то разъезжаются и существуют параллельно, не пересекаясь, не мешая друг другу и живя своей жизнью. В небольшом городе Любимове это могло стать большой проблемой. Впрочем, бывали и исключения. Например, тот же вышеупомянутый фотограф Василий

Иосифович Дуккель с молодых лет имел как бы три жены. Официально он был расписан с какой-то одной из этих трех, а с какой – точно было неизвестно, причем все трое считали себя замужем за ним. Ко всему тому все они имели очень сложные характеры. Как эти женщины ухитрялись сосуществовать мирно – было полной загадкой, хотя, конечно, иногда случались и публичные скандалы с криками и вырыванием волос. Впрочем, когда с возрастом у Василия Иосифовича потенция иссякла, все его женщины постепенно помирились и существовали уже мирно, хотя, впрочем, и тут не обходилось без некоторого соперничества. Но известный городской фотограф был скорее исключением из правил.

Тут же вникнув в Дашины проблемы, Мамаев лично переговорил с главой администрации, который был его хорошим приятелем, чтобы старую водонапорную башню под музей все-таки передали, что и было сделано незамедлительно, и даже частично финансировал ремонт, то есть, скорей всего, заставил кого-то другого заплатить или же отремонтировать бесплатно. По сути, теперь это был его, Мамаева, частный музей. У него был к тому же и запасной вариант: со временем музей можно модернизировать и сделать там кафе или ночной клуб с тем же названием "Красная башня". В уже отремонтированном здании сделать это было бы несложно. Музейный интерьер можно было бы даже большей частью сохранить. Оставалось разве что застеклить верхнюю площадку и поставить там столики и барную стойку. Здесь вполне могли бы питаться и отдыхать приезжие туристические группы, что наверняка с учетом возвращения иконы будет очень актуально.

Возвращения иконы Мамаев тоже ждал с трепетом. Надо сказать, что такие слова как "убеждения и вера" вовсе не были для Мамаева пустым звуком. По каким-то одному ему известным причинам Мамаев поддерживал хорошие отношения с церковью и даже лично дружил с настоятелем монастыря. Последний свой день рождения 24 марта он даже справил в храме. Сначала была молитва, церковный хор пел "Многая лета…", потом все спустились в другое, еще не полностью восстановленное, помещение этажом ниже. Там уже стояли накрытые столы, молодой священник был тамадой, звучали тосты, после каждого из них присутствующие и хор снова и снова пели "Многая лета". Однако при всем этом весть о возвращении иконы его несколько встревожила, и в этом было опасение неизбежно последующих за этим событием серьезных перемен.