Город Анатоль

— А почему ты не затеешь какого-нибудь дела, барон? — воскликнул он. — Теперь ты получил наследство, говорят, папенька оставил тебе полмиллиона. Послушай-ка! Ведь нефть — это просто-напросто жидкое золото. Оно течет из леса по всем улицам города. Нужно только подставить посуду. Нагнись, барон! Вот и всё, что от тебя требуется! Деньги у тебя есть. Сделай из них миллион, два миллиона. Ну, что ты скажешь?

Янко попросил папиросу и, щурясь, смотрел сквозь дым на Яскульского. Вид у Янко был равнодушный, почти сонный. Но в то же время он напряженно думал — так, как только и умел думать Янко: руководясь своим инстинктом, как зверь. Так как же всё это было?.. Брат выгнал его из дому, и сегодня вечером начинается новая жизнь. Он не знал даже, где он будет спать эту ночь. Возбуждение и ненависть вырвали его из недавнего равнодушия, и опять Янко настойчиво стала преследовать «смутная мысль». Первый человек, которого он встретил в этот новый период жизни, был Яскульский, и он заговорил как раз о том, что занимало Янко уже много недель. Нет, эта встреча с Яскульским — конечно, не случайность. Случайностей не бывает. Он опять вспомнил, как в Будапеште, в игорном доме, Соня шептала ему на ухо номера, и он безошибочно ставил на них, словно стал на время ясновидцем. Всё случится так, как предназначено судьбой, ему надо только прислушаться к своим предчувствиям, вот и всё. «Господин барон, а вы не желаете заняться нефтью?» — вдруг услышал он снова подобострастный, вкрадчивый голос Ледермана, который заговорил с ним на днях в вестибюле «Траяна». Этот голос всё еще звучал в ушах у Янко.

Преследовал его, как жужжащее насекомое. У Янко от волнения заблестели глаза.

— Я уже несколько недель думаю об этом, Яскульский, — сказал он. — Эй, Ксавер, принеси мне вина!

Но Яскульский запротестовал:

— Нет, нет, барон! Сегодня ты мой гость! Чего ты хочешь? Рейнвейну? Пора тебе проснуться и протереть глаза, барон! Скажи себе сам, чего надо всем этим людям, нахлынувшим сюда в Анатоль? Они учуяли деньги, вот и всё. Видел ты скважину номер двадцать один, что на монастырском лугу? Нет? Ну так посмотри. Настоящий фонтан, «прыгун», как говорит Ледерман! Фонтан вышиной с дом. Теперь уже основали консорциум: хотят строить в городе новый квартал. Одна немецкая фирма предложила Анатолю построить в кредит трамвайную линию. Нужно быть дураком, чтобы не загребать здесь деньги лопатой!

Нет, он, Яскульский, не такой дурак, ха-ха-ха!

Самодовольно посмеиваясь, он перечислял свои предприятия. Вот, например, он купил старую городскую солеварню и перестраивает ее теперь под кино на пятьсот мест. Нужно только открыть глаза, барон! Риск мал, барыш велик!

Яскульский немного помолчал. Он что-то обдумывал. Потом вытащил из кармана грязную записную книжку и криво надел на нос золотое пенсне. Он слишком много читает, и от этого глаза у него ослабели, говорил он. В действительности Яскульский никогда не читает. Возможно даже, что он вовсе не умеет читать. Во всяком случае, подписать свое имя — задача для него довольно трудная.

— Я хотел с тобой посоветоваться, Янко! Давай поговорим сейчас, а то еще забуду. — Он ищет что-то сквозь пенсне в записной книжке. — «Колизей», «Глория», «Альгамбра», «Нирвана», «Страна грез»… Скажи, какое название ты посоветуешь выбрать?

— Ну, скажем, «Страна грез».

— Хорошо, «Страна грез». У барона ведь больше вкуса, чем у простого мужика.

Но тут у Яскульского разыгрался аппетит, ему надо немедленно перекусить. И Янко пришлось ужинать вместе с ним, — Яскульский не хотел слышать никаких отговорок. Пережевывая куски, он громко чавкал. Да, вот только глаза у него немного сдают, а впрочем он всё еще такой же, как тридцать лет назад. И женщины еще вполне довольны им. Его отец в восемьдесят лет вносил по лестнице мешок в два центнера, и дожил до девяноста. Он умер с зажженной сигарой в зубах. Он уже отошел, а сигара всё еще дымилась. Так и не выпустил ее изо рта. Вот каковы они, Яскульские! Яскульский поковырял во рту зубочисткой и опять заговорил о делах.

Разумеется, такие пустяки, как кино, это только, так сказать, попутные делишки. Главное — это нефть. Специалисты считают, что весь город плавает на нефти. В конце концов буровые вышки будут стоять во всех дворах, и во всех садах, и на городской площади.

— Ну, что ты на это скажешь?

Яскульский бурит уже вторую скважину на своих полях. Ледерман божится…

«Господин барон, господин барон», — опять зазвучал вкрадчивый голос в ушах Янко.

Лесоторговец понизил голос и забормотал совсем уже невнятно. У него был самый низкий бас во всем городе. И когда он понижал голос, можно было подумать, что говорят через какую-то трубу. Да, Марморош писал ему и зазывал к себе. Он хочет, чтобы Яскульский вложил деньги в «Национальную нефть», но Яскульский не желает вести дела с баронами.

— Барон — это всегда барон, слышишь, Янко! Я как-то раз дал взаймы пять тысяч крон одному барону, а когда я ему об этом напомнил, он рассмеялся мне в лицо. У него, видите ли, денег нет! Ездить каждый год в Париж — это он может, а как платить, так у него денег нет. С тех пор я с баронами не веду никаких дел. — Яскульский снова заговорил полным голосом. — Ты, правда, тоже барон, Янко. Но ты человек! С тобой я хочу вести дела. И вот за этим я и хотел прийти к тебе сегодня. И когда я увидел тебя здесь, я подумал: вот судьба! Ведь это Янко! Теперь ты получил наследство, Янко. Давай сложимся: ты дашь двести тысяч и я двести. Это будет четыреста тысяч. Я откровенно признаюсь — мне нужно твое имя. Кто я такой? Лесоторговец Яскульский, только и всего. Мы с тобой начнем бурить, попробуем там, попробуем здесь, постараемся разнюхать, где лежит жидкое золото, пока «Анатолийская нефть» не прибрала всё к своим рукам. Если нам хоть раз повезет… Ну что же, по рукам, барон?

И Яскульский протянул Янко руку, огромную, как те деревянные лопаты, какими он торговал, когда был мальчишкой.

— Я обдумываю, как раз теперь я кое-что обдумываю… — рассеянно и задумчиво ответил Янко.

Яскульский громко рассмеялся.

— Обдумываешь? Что тут обдумывать? — загрохотал он. — Эй, Ксавер, дай-ка еще бутылочку! Нас двое, и мы перевернем Анатоль!..

— Один вопрос, Яскульский, — прервал его Янко, и на этот раз ему наконец удалось вставить слово, — один вопрос. Что, Ледерман бывает когда-нибудь здесь, в «Парадизе»?

— Нет, я его здесь ни разу не встречал. Он паинька, любит поспать, рано ложится. Что, Ледерман был здесь, Ксавер?

— Нет, еще ни разу.

А Янко думает: «Если Ледерман сейчас, в эту секунду, войдет в дверь…» В это мгновение чей-то голос произнес в дверях: «Добрый вечер», — и Ледерман, слегка сутулясь, как всегда, вошел крадущейся походкой. Тотчас же его глаза встретились с глазами Янко.

Эту ночь Янко спал в «Парадизе», в маленькой комнатке, которую отвел ему Ксавер. У него вдруг так разболелась нога, что он, наверно, не сможет дойти до дому. И угораздило же его свалиться с лошади!

XXVII

На следующее утро Янко было уже гораздо лучше. Он почти не чувствовал боли в ноге. «Благодарю, Ксавер, и до свиданья». Корошек был в полном отчаянии, когда Янко явился в «Траян» и спросил себе комнату. Уже несколько недель в гостинице не было ни одного свободного номера. Всё было занято, до самой маленькой каморки на чердаке. В «Рюсси» Янко не хотел идти ни в коем случае. Еще вчера вечером он вспомнил о принадлежавшем ему маленьком доме в Монастырском переулке. Он выиграл этот дом у капитана Силинского: восьмеркой червей он побил семерку червей, просто смех! А как часто у него бывали на руках великолепные карты и он проигрывал. Вот так всегда в игре!

Домик в Монастырском переулке был очень мал. На уровне земли были подворотня и чулан с забитым окном, а наверху — две комнатушки, куда вела узкая лестница. Вот и весь дом. Янко никогда не вспоминал о нем. Теперь Янко приказал чисто вымести две верхние комнаты, затем отправился к Роткелю и в четверть часа купил обстановку: кровать, несколько стульев, железный умывальник, стол. Вот и всё. Через час он уже утроился на новом месте. Больше ему ничего и не нужно. Здесь он может делать всё, что хочет. Плевать ему на Бориса!