Lubvi.NET (СИ)

Погруженный в эти мысли, я дошел до Лубянки. В который раз я печально посмотрел на пустующее место, где когда-то возвышался символ могущества КГБ. У нас любят памятники, любят их ставить и любят их ломать. Народная игра такая. Почему-то пол-Европы заставлено памятниками правителям-палачам, а у нас убрали памятник Железному Феликсу.

Да, символ террора и геноцида собственного народа. Символ ГУЛАГа и более чем полувекового страха. Но это всего лишь зримый символ. Тем более Феликс Дзержинский, который стрелял мародерствующих бандитов и пытался собрать послевоенных сирот в детские дома, тут совсем ни при чем. Да, расстреливал, да, убивал. Он был частью той власти, частью той системы, которая пыталась выбраться из нищеты и голода. Мы можем что угодно говорить о терроре, но фашистов победили благодаря тому, что у власти стояли сильные люди, у которых руки были по локоть в крови невинных. Меньшее зло? Может быть. Хотя зло не бывает большим или меньшим. Есть зло и есть добро. А кроме них только людское равнодушие. И клумба с цветами, словно кровоточащая лунка в десне, где совсем недавно был красивый зуб. Не нравится Феликс? Поставьте кого-нибудь другого. Ведь это часть городской архитектуры прежде всего, а потом уже символ власти ушедшего в небытие тоталитарного режима.

Я достал мобильник. Было уже почти пять. Возвращаться до «Охотного ряда» было поздно, гораздо легче доехать остановку на метро. Что я и сделал.

Я узнал ее сразу. Да и выбор был невелик. В центре зала кого-то дожидался только усатый тип с бегающими глазками и густыми черными усами да женщина довольно крупной комплекции, держащая в руках внушительных размеров папку, скорее всего с квартальным бухгалтерским балансом. И еще в самом уголке стояла девушка. Совсем молоденькая и очень худенькая. Из-под коротенькой клетчатой юбочки выглядывали тоненькие, но очень стройные ножки. У нее были длинные светлые волосы. Она чем-то напоминала юную нимфу, которая, робко оглядываясь, выбралась из ручья, чтобы погреться на весеннем солнышке. Я стал медленно приближаться к ней, и в голове у меня пронеслась совершенно глупая мысль: главное не спугнуть, нимфы ведь такие пугливые.

У нее были огромные, как у персонажей японских мультиков, глаза, и еще она редко улыбалась. При этом ее голос мне показался каким-то уж совсем не соответствующим такой кукольной внешности: низкий и чуть хрипловатый. Если бы она не сказала мне, что ей восемнадцать лет, то я запросто мог бы принять ее за ученицу одиннадцатого класса или даже десятого. Но все-таки в ее чертах лица было нечто говорящее о том, что она уже взрослая девочка и голых мужчин видела не только на обложках журналов.

— Куда пойдем? — спросил я. — Хочешь, пойдем кофе попьем или, может быть, пообедаем где-нибудь?

— Поедем сразу к тебе, если ты не против, — с детской прямотой предложила она. — У меня не так много времени. Мне домой надо к десяти.

— Мама будет ругаться? — неудачно пошутил я.

— Будет, — потупив глазки, сказала она.

Это детская прямота буквально выбила меня из колеи. Да, я встречался с первокурсницами, и нередко это имело самые плачевные последствия: от молчания в трубку до истерик, устроенных мне прямо в стенах родной Alma Mater. Но тут было что-то другое, какое-то странное, удивительно странное спокойствие, будто бы для нее это обычно. Да, она не выглядела так, будто регулярно меняла мужиков. Такой вот ангелочек с худыми коленками и большими глазами. Нет! Это была скорее прямота и естественность нимфы, для которой соблазнить проходящего мимо смертного путника было почти то же самое, что искупаться в холодном ручье перед рассветом.

— Ты где живешь? — спросила она, когда мы уже сели в поезд.

— На Домодедовской.

Девушка нахмурила тоненькие бровки и смешно сморщила носик.

— Это после Орехово? — спросила она.

— Да.

— Ты где учишься? — спросил я ее.

— «Геодезии и картографии», — тут же ответила она.

— Хм… Я думал: в Мариса Тереза или МГИМО.

— Почему?

— Потому что чем престижней ВУЗ, тем красивей там девушки. Не знаю даже, как это объяснить. Я встречался с девушками, которые учились в разных ВУЗах.

— У тебя было много девушек?

— Не очень, — я пожал плечами.

— Сколько? — спросила она, глядя мне прямо в глаза и улыбаясь.

— Думаешь, я считал? Записывал их имена в блокнотик и рядом ставил дату знакомства?

— А почему бы и нет? — Она пожала плечами.

— Действительно, почему бы и нет?! — Я усмехнулся.

— Чему ты смеешься? — спросила она, снова нахмурившись. — Я что-то смешное сказала?

— Я просто представил тетрадь и как я в нее записываю — Иванова Маша, встретился 20.09.00, переспал 21.09.00, 26.09.00, 29.09.00.

— Послал куда подальше 29.09.00, - поддержала тему Ира.

— Может быть и так! — Я пожал плечами.

Она рассмеялась, и я погладил ее по щеке, а затем, ничуть не церемонясь, прижал к себе. При этом я испытывал некоторую гордость. Ведь добрая половина мужчин в вагоне практически в открытую глазела на Иру и втайне завидовала мне. Хотя завидовать, откровенно говоря, тут было абсолютно нечему.

— Тебе часто бывает одиноко? — спросила она, прижимаясь ко мне.

— Одиноко? — переспросил я. — А что для тебя значит «одиноко»?

— Одиноко — это когда вокруг куча народу, а тебе кажется, что вокруг не живые люди, а манекены. С тобой такое было когда-нибудь?

— Ириш, это чувство преследует меня с раннего детства.

— И как ты с этим борешься? — спросила она.

— Никак, — я пожал плечами. — Я просто принимаю это как данность. Скажи, а ты чувствуешь, когда люди лгут тебе?

— Да! Откуда ты знаешь?

— Знаю. Нас тянет друг к другу. Таких вот, как мы с тобой, как некоторые мои знакомые.

Нимфа, дриада, эльф. Может, они так и выглядели в древние времена? Они уводили путников танцевать на полых холмах, и смертные там погибали. Нет, она не дриада и не нимфа, она просто обычный маг. Поэтому и такая странная. Мы все странные, странность — это наше кредо, с которым мы носимся как с писаной торбой. Нянчим свои уникальность и необычность, а надо просто жить.

— Таких, как мы с тобой… — Девочка задумчиво покусывала нижнюю губку. — Сумасшедших, да? Мы сумасшедшие?

— Нет, мы не сумасшедшие.

— А кто мы? Кто я?

— Ты девочка Ира, очень красивая девочка Ира. Вот и все.

— Но тогда, если я не сумасшедшая, то почему меня родители к психиатру водили?

— В связи с чем?

— А я как-то встала ночью, оделась и ушла на всю ночь гулять. Пришла под утро и спать легла.

— И тебя после этого потащили к психиатру?

— Да. Мама сказал, что я лунатик. А мне просто вот захотелось на звезды посмотреть. Вот и все. Это плохо, да?

— Что плохо?

— То, что я ночью ушла одна гулять.

— Это нормально. Для тебя это нормально.

— Спасибо. — Она обвила мне шею.

— За что?

— Просто спасибо и все.

У нее были очень нежные губы, я целовал ее очень осторожно, будто бы прикасался к цветку, а не к человеку. Дриада, нимфа… Дитя богов.

— И что тебе сказал врач? — спросил ее, с трудом заставив себя оторваться от ее губ.

— Он спросил, что мне снится.

— И что тебе снится?

— Все время один и тот же сон. Ночь. Луна ярко светит, и я по лесу бегу от кого-то и никак оторваться не могу. И это люди, много людей, и они хотят не просто меня изнасиловать, они убить меня хотят. Сжечь! Сжечь на костре! — На мгновение мне показалось, что ее глаза засверкали.

— И они тебя схватили?

— Нет. Я дерево нашла. Какое-то особенное дерево. Я все пытаюсь вспомнить, какое именно: липа, или сосна, или осина. Не могу пока вспомнить. Я подбегаю к дереву, обнимаю его и сливаюсь с ним. И эти люди пробегают мимо. Они что-то кричат, ругаются, но они не видят меня. Я чувствую, что я стала с деревом одним целым, чувствую, как медленно растут ветки, как листья качаются на ветру.

— И что тебе на это врач сказал?