Янтарная ночь

Но он не видел ничего, и ему нечего было сказать. Серый взгляд Розелена слепил ему глаза, вкус соли иссушал рот. Какому мужчине, какой женщине в этой толпе, упоенной собственным бунтом, мог он высказать то, что сжимало ему сердце с такой неистовой силой? Он был вне игры. Там, где для всех царила утопия и торжествовало вольное слово, для него все оборачивалось безучастностью и немотой. Даже писание отвергло его. Его, с детства хотевшего стать сообщником слов, вдруг вообще лишили всякого слова.

И диплом свой, недавно завершенный после шести лет учебы, он не будет защищать. Никогда. Он оставил его вместе с остальным хламом в своей покинутой комнате. Выстроенный с таким трудом, страстью и старанием, он его больше не интересовал. Ворох потерявших смысл слов. Впрочем, все эти слова, которые он, однако, так долго вынашивал и тщательно взвешивал, быть может, тоже растаяли, словно чернильный воск, прожгли бумагу вместе со страницами его писем и тетрадей. Какое ему теперь дело до этих умствований и копаний вокруг понятия предательства, когда он сам стал мучительным воплощением предателя?

Поезд мчался. Все пейзажи стали лицом. Лицом Розелена.

Он позволил ему прийти к себе, внушил полное доверие, чтобы победить его болезненную робость. «Розелен, — сказал он ему слащавым тоном, — я бы хотел представить тебя остальным моим друзьям. Они будут рады с тобой познакомиться. Один из них устраивает вечеринку, я тебя приглашаю. Все будет очень просто, уверяю тебя, и нас соберется совсем немного. К тому же, я ведь буду с тобой, не оставлю тебя одного. В самом деле, если ты придешь, мне это доставит удовольствие». Розелен сопротивлялся, он боялся людей, как ребенок, которого страшат чужие взрослые, но его друг так настаивал, что он в конце концов уступил. «Ладно, приду, если хочешь… но я робею, ты же знаешь… у меня нет привычки ходить по гостям, к людям… мы ведь ненадолго, а?., и не оставляй меня одного с ними, ладно?» Янтарная Ночь — Огненный Ветер пообещал.

И сдержал свое обещание, ровно наоборот.

Вечеринку устроили у Злыдни, обитавшей в просторной квартире на улице Бют-о-Кай. Готовились старательно и возбужденно. Устроителями были Юрбен, Злыдня, Писарь, Лунатик и еще несколько других. Инфанта не пришла, поиск личных удовольствий удержал ее в другом месте. Вдохновителем же вечеринки был Янтарная Ночь.

Именно он подбросил идею и представил ее таким образом, чтобы прельстить своих подручных: они заманят в ловушку подмастерье булочника, этого хилого идиота, плаксивого болвана, сцапают его своими изощренными когтями и будут играть с ним, как кошка с мышью, — пока не заиграют до смерти.

Янтарная Ночь — Огненный Ветер и Розелен пришли вместе. Как только они переступили порог, дверь за ними была тщательно заперта. Остальные уже собрались, поджидая их. Все были разодеты в пух и прах. Янтарная Ночь ввел своего друга в большую гостиную, где и должно было разворачиваться действо. Он держал его за плечо. Розелен, весь дрожа от робости, стоял прямо лишь благодаря этому дружескому, сердечному и ободряющему жесту. Он принес коробку леденцов и неловко тискал ее в руках. Едва войдя в большую гостиную, они зажмурились от яркого света. Все лампы были зажжены. Хозяйка и другие гости сидели бок о бок на длинном обеденном столе, накрытом восхитительной льняной скатертью ослепительной белизны, держа скрещенные ноги на весу. Стол был пуст, посуда отсутствовала. Казалось, Злыдня и ее сообщники сами решили занять место приборов.

Все это изысканное общество не вымолвило ни слова при появлении двух новоприбывших, удовлетворившись лишь совершенно ледяными взглядами, уставленными на принарядившегося ученика пекаря. «Вот он, — объявил Янтарная Ночь — Огненный Ветер, — позвольте представить вам Розелена Петиу, моего дражайшего друга. Преподношу в подарок, надеюсь, он вам понравится». Розелен уже ничего не понимал, даже не узнавал голоса своего друга. Никогда еще он не слышал от Янтарной Ночи такого резкого, циничного тона. И рука, лежавшая на его плече, показалась ему вдруг ужасающе тяжелой — словно вцепившаяся в него бетонная лапа. Которая грубо вытолкнула его на середину комнаты. Прямо на свет, в перекрестье всех этих надменных взглядов. Ибо, едва представив его и толкнув, Янтарная Ночь — Огненный Ветер отвернулся от него. И Розелен оказался совсем один, охваченный головокружением, нервно теребя бечевку своего пакета со сластями. Он не мог уже ни шевельнуться, ни говорить, а главное, смотреть на что бы то ни было. «Ну-с, господин Петиу, подойдите-ка поближе! — бросил ему наконец Юрбен. — Этот вечер устроен в вашу честь, так что надеюсь, вы сумеете показать себя достойным нашего приема. Давайте, ближе, ближе!» Но Розелену и на ногах-то удавалось держаться лишь благодаря гигантскому усилию; при малейшем шаге он бы рухнул. Он безнадежно уставился на носы своих башмаков. «Ну же, господин Петиу, не торчите, как козий колышек, посреди моего салона, — продолжила Злыдня. — Давайте — ка сюда, по крайней мере, этот нелепый пакетик, который вы судорожно прижимаете к вашему животу! Что у вас там?» Тогда Розелен, по-прежнему не поднимая головы, протянул свою руку прямо в пустоту и пролепетал: «Конфеты…» Тотчас же оглушительный взрыв хохота грянул со стола. Рука Розелена дрожала так, что пакет в конце концов развернулся и все конфеты вывалились на пол. Хохот стал еще громче. «Господин Петиу и в самом деле козлик, — бросила Злыдня, — гляньте-ка, он мне весь салон своими обсахаренными какашками завалил! Как после запора!» — «Ваше поведение неприлично, — продолжил Писарь, — это по меньшей мере невоздержанность. Точнее, недержание!» — «Знаете, — добавил Лунатик, — волк слопал козочку господина Сегена за гораздо меньшее прегрешение, так что мы просим вас научиться сдерживать себя, а иначе, если не прекратите свое козлячество, придется нам поиграть в волков!» И тут уж все принялись изгаляться над ним, с удовольствием склоняя его фамилию на все лады, слово совершенную нелепицу. Только Янтарная Ночь — Огненный Ветер ничего не говорил. Он держался поодаль, прислонившись к стене, и, покуривая, смотрел на Розелена. Розелен наконец обернулся и умоляюще посмотрел на него, но встретил лишь бесконечно отчужденный и презрительный взгляд. Тогда последние силы оставили его. Ноги больше не держали. Колени подогнулись, он рухнул на пол посреди конфет и расплакался. «Недержание господина Петиу и впрямь безгранично, — заметила Злыдня. — Теперь он еще и нюни распустил!» Смоченная слезами леденцовая карамель липла к паркету.

Янтарная Ночь даже не замечал становившиеся все более язвительными насмешки своих сообщников, он слышал только хныканье Розелена, корчившегося на полу. И отвращение поднималось в нем, так же как и гнев. Наконец он отлепился от стены, пересек комнату и схватил Розелена за волосы. «Хватит! — воскликнул он. — Поднимайся, тряпка! Вставай на ноги, тварь бесхребетная, черт тебя дери! И нечего ныть, это разлитие слезной мочи омерзительно! Знай, что мы терпеть не можем слабаков и жалость нам противна. Если и дальше будешь причитать, я тебя раздавлю, как таракана. Встать, живо!» И подняв силой, он доволок его за волосы до стола под крики и рукоплескания своих дружков. Потом швырнул к их ногам.

С этого момента события развивались очень быстро. Все стали пить, пьянея от приготовленного Юрбеном коктейля и собственных слов, оскорблений и шуточек, которыми изводили ученика булочника. Они принудили его раздеться и, завязав ему глаза, забавлялись, толкая во все стороны, безжалостно издеваясь над его наготой — наготой личинки, недозрелого подростка с тощим телом, с тонкими конечностями, с мальчишеским членом. Они разбили ему очки, толстые очки от близорукости, уменьшавшие глаза до размера дырочек, проеденных молью. Янтарная Ночь больше не прикасался к Розелену, удовлетворившись тем, что смотрел, как изгаляются над ним остальные. Он опять прислонился к стене, отдав им жертву на растерзание. И смеялся — непрерывным, все более визгливым смехом. Смехом, которому уже не был хозяином, словно его вызвало питье, намешанное Юрбеном. Смехом бесноватого с зубовным скрежетом, который, казалось, еще сильнее распалял исступление остальных. Он чувствовал, как его нервы оголяются один за другим, заживо вытягиваясь из плоти. Чувствовал, как мутится и меркнет рассудок в резком, едком свете, где все вырисовывалось с ужасающей четкостью. Чувствовал, как позвоночник пронзает спину, словно стальной кол, а сердце, превратившись в огненный волчок, стремительно вертится в груди. Чувствовал, как до боли напрягается его член, твердея и бугрясь, будто камень. Не от желания, а всего лишь растягиваясь от страха, деревенея от холода.