Трудности белых ворон

— Почему?

— А нет в них никакой такой необходимости… Потому что каждому человеку его собственные потери и самому нужны. И дырочки необходимы, и сквознячки черные. Потому что без них и счастья собственных находок тоже не может быть…

— И для меня тоже отключил?

— Нет. Для тебя – нет! Тебя я обижать все равно никому не дам! — беря Люсину ладонь в руки и глядя в глаза серьезно и торжественно, будто давая ей некую клятву, громко и пафосно произнес Илья.

— Да, Молодец–Гришковец…. А по–моему, тебе уж и не переделаться никогда! – засмеялась в ответ Люся, – не сможешь ты уже без этих своих лампочек жить. И если не в белых воронах, то по крайней мере в Молодцах–Гришковцах свою жизнь уж точно проходишь, я в этом нисколько не сомневаюсь…

— А это плохо?

- Да это слава богу! Наверное, пока есть на земле хоть один Молодец–Гришковец, она и вертится… Может, когда–нибудь и твое время наступит – и все люди на свете узнают, какие они есть добрые…

Неловко усмехнувшись, она отвернулась к окну и задумалась, будто исчезла, растворилась сама в себе, в прежних, грустных своих мыслях. И так же, будто самой себе, тихо произнесла:

— А когда мы вернемся из Краснодара, я сразу поеду к Глебу…

— Нет! – резко и быстро вдруг произнес Илья. – Никуда ты не поедешь! Я не пущу тебя! Или просто вместе с тобой поеду…Брат я тебе или кто?

— Ну–у–у, начина–а–а–ется… — улыбнулась Люся лукаво, кокетливо закатив к потолку глаза. И вдруг странно замерла, уставившись удивленно–весело на Илью. Потому что и в самом деле удивилась страшно этому вмиг появившемуся, невесть откуда взявшемуся в ней кокетству балованной сестренки, прочувствовала вдруг в себе его прекрасную и наивную, такую божественную прелесть. Показалось ей даже, что она ощутила его на вкус, это капризное кокетство – оно было сладким, необычайно нежным и теплым, и пахло заботой и счастьем. Ай да Молодец–Гришковец, ай да братец…

Протянув руку, она взъерошила его светлые волосы, вздохнула легко — как хорошо… Как хорошо, оказывается, просто быть чьей–то любимой сестрой… Хорошо смотреть в знакомые, а теперь и по праву родные глаза напротив, хорошо щуриться навстречу яркому весеннему солнцу, бьющему напропалую в квадратное вагонное окно, хорошо притопывать ногами в такт стучащим колесам поезда, в однообразном ритме которых слышалось ей одно и то же, до бесконечности повторяющееся: « Мо–ло–дец , Гриш–ко–вец! Мо–ло–дец, Гриш–ко–вец!! Мо–ло–дец, Гриш–ко–вец…» Хорошо!

— Ну что ж, дорогой братец–вороненок, давай начнем все сначала, – снова улыбнулась она ему. – Раз я твоя сестра, вот и принимай меня по полному сестринскому праву в белую свою стаю, вот и полетели жить дальше…

А через два года они таки собрались все вместе. Не было только Митеньки – сына Оли – кроха еще совсем… Сидели, смотрели друг другу в глаза, говорили взахлеб. Маленькое, но, как и в самом деле оказалось, значительное и прекрасное сообщество – эти дети доктора Петрова… Была сними и Кэт. Сидела тихонько, обхватив свой огромный живот – внук Петрова уже вовсю собирался появиться на белый свет, – любовалась ими, умными и талантливыми, здравомыслящими и странноватыми, ищущими себя и счастливыми, и ощущала себя неотъемлемой, полноправной их частью. И Люся была счастлива. И Илья. Еще бы — целая стая из белых ворон, устойчивая и сильная связь, маленькая частичка будущего, вновь набирающего силы генофонда любви…

А вот Петрова с ними не было. Накануне он получил письмо из города Грозного от незнакомой совсем женщины, которая и сообщила ему новость – умерла недавно медсестра из местного госпиталя, оставив сиротой замечательного мальчишку, Ваню Петрова. Как утверждала эта незнакомая женщина – его сына. Собравшись быстренько в дорогу, он тут же и махнул в этот знакомый ему город –работал он в том госпитале целый год, еще в самом начале той проклятой войны. Анна провожала его на вокзал…сына…ерждала эта незнакомая женщина — его авив сиротой мальчишку по имени Ваня Петров106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106106