Моя жизнь на тарелке

Спасибо, нет. Есть же, в конце концов, и предел.

Не подумайте, будто я внезапно очнулась от своего эмбрионного состояния, загорланила песни и выдала джигу. Тем не менее свет в конце тоннеля явно блеснул. Я просто заплатила по счету за то, что притворялась счастливой столько времени. Финал был очевиден, а унижение — плата за многолетний спектакль. Хватит притворяться. Хватит делать вид, будто все это свалилось на тебя из ниоткуда. Ты все это время лгала. Ты ведь знала, к чему все идет, но продолжала лгать. А теперь все закончилось. Что ж, надо встать. И взглянуть на себя в зеркало. И умыться. И услышать голос Кейт: «Дорогая моя, я понимаю твое состояние, но это не повод так распускаться». И в самом деле. Ведь никто не умер. И впереди жизнь. И все будет хорошо. Могло быть и хуже, помнишь? Могло быть гораздо хуже.

Теперь мы — семья с двумя чемоданами. Роберт упаковал свои вещи и спустился в магазин за новым — для меня. Очень мило с его стороны. И я сложила в новый чемодан все свои покупки. Я возвращаюсь в Лондон, а Роберт остается в Париже — он «еще не готов расставить все точки». Он заказал себе номер в маленьком недорогом отеле. В свою квартиру он сможет переехать через несколько дней, так не перешлю ли я туда его вещи? У Роберта уже есть визитка его долбаного «Vogue Hommes», на которой он аккуратным почерком выводит свой новый адрес. Мы скоро увидимся, обещает Роберт, — в следующий уик-энд. А мальчикам он позвонит прямо сегодня…

От запаха аэропортов меня всегда мутит — вонь бензина, пластмассы и резины, — но парижский Орли в 8.30 утра пахнет особо — кофе и круассанами.

Мы сидим и пьем кофе. Я голодна.

— Мне жаль, — говорит Роберт, — мне искренне жаль, правда.

— Что-нибудь еще?

— Нет, Клара. Все эти годы у меня была только ты. — Голос Роберта спокоен, и я верю ему.

Я верю ему. Его костюмы могут не опасаться огня и ножниц, я их не трону.

— Но все кончилось, не так ли?

— Не знаю. Я ничего не знаю. Я хочу быть счастливым, — говорит он. — И хочу, чтобы ты была счастлива, всегда.

— Тогда купи мне круассан, — откликаюсь я, и Роберт улыбается, впервые за два дня по-настоящему. Он приносит мне два круассана, завернутые в самолетную салфетку, — обычный и миндальный.

У таможенной стойки мы прощаемся.

— Мне очень-очень жаль, — говорит Роберт снова.

— И мне. Жаль… Жаль всего, что было. И чего не было. — И я заливаюсь нервным смехом — точь-в-точь дурацкий смех в комедийных сериалах.

— Не жалей, — качает головой Роберт. — И поцелуй мальчиков за меня. — Он почти шепчет. Потом касается моей щеки губами и неожиданно страстно обнимает. — До свидания, Клара.

— До свидания, Роберт.

Я никогда не видела своего мужа плачущим. Но что-то всегда случается впервые. Роберт поворачивается и уходит; я вижу, как он сжимает и разжимает пальцы.

Эпилог

Три месяца спустя

— Не хочу быть девчонкой! — вопит Чарли.

— Ну какая же ты девчонка, дорогой? Вспомни королевских пажей. Все пажи так одеваются.

— Дурацкие цветы, — возражает Чарли. — Цветы всегда у девчонок.

— Вовсе нет, — говорю я. — Цветы — значит, праздник. Между прочим, все могло быть гораздо хуже. Только представь, если бы мы нарядили тебя в розовое платье подружки невесты.

— У-у-у! — вопит Джек. — Классно! Я самый, самый классный. И я могу пи-пи стоя.

Впечатляет, не правда ли?

— Быстро в туалет, Джек. Опаздываем.

— Он что, придет прямо в церковь? — спрашивает Чарли.

— Да, милый.

— Bay! А можно мне сесть рядом с ним?

— Конечно. Наверное… Посмотрим, дорогой.

Из туалета появляется Джек. Он не любит закрывать за собой дверь, так что в курсе нашего разговора.

— Стряхнул? — беспокоится Чарли. — Всегда нужно потрясти, Джек. Помни.

— Да, — отвечает Джек. — Мам, не хочу с ним сидеть. Я на нем хочу сидеть. На коленках.

— Как-нибудь устроимся, дорогой, не переживай… Пошли. — И я выталкиваю мальчишек за дверь.

Предыдущая свадьба разукрасила брызгами конфетти крыльцо городской ратуши в Челси. Мы поднимаемся по цветным ступеням, натыкаемся на надпись «Свадьбы туда», послушно поворачиваем и прибываем в нужное место и в нужный час.

Все уже в сборе. Фло обнимает Чарли.

— Съем сейчас! — кричит любящая тетушка, к вящему смятению и восторгу племянника.

Эви нападает на Джека, кружит его по залу. Великий день. Горшок позади, наступила эра унитаза.

Целую Макса, целую Тома. Знакомлюсь с детьми Макса — белозубыми, улыбчивыми, воспитанными. Мужчина и женщина, похожие друг на друга как две горошины, по-американски дружелюбно улыбаются, здороваются с гостями.

Роберт входит в зал минутой позже нас.

— Папа!!! — визжат мальчишки, повиснув у него на шее.

— Привет, любимые. — Руки Роберта сходятся кольцом вокруг ребят. — Как я скучал. Подарков хотите? — Он поднимает глаза. — Привет, Клара.

— Привет, Роберт. — Я целую его в щеку. — Как дела?

— He хуже, чем вчера. Работа нравится, Париж нравится.

— Мы тоже любим Париж, верно, ребята?

— Oui! Oui! — вопят мальчишки и хохочут как безумные.

Фирма Роберта дважды в месяц оплачивает наш уик-энд в Париже; Роберт приезжает на остальные выходные. Случается, вместо себя я посылаю Хелену — няньку, о которой давно мечтала. Хелена изменила мою жизнь. Мальчики ее обожают, о чем неустанно твердят мне.

— А я сегодня писал в унитаз, — хвастается Джек.

— И стряхнуть не забыл? — смеется Роберт.

Куда только подевались его скрытность и таинственность?

— Тебе-то откуда знать про «стряхнуть»? — смеюсь я в паре с бывшим мужем. — В свое время я немало размышляла над тем, что ты делаешь в туалете.

— Иногда и мне случается, — отвечает Роберт. — А мальчишки у нас что надо. Раньше не замечал. Спасибо, Клара.

— И тебе спасибо, Роберт.

Кейт выглядит потрясающе. Платье цвета чайной розы до полу, на светлых волосах — венок из диких роз. Она медленно идет к нам, голова чуть вскинута, на губах играет нежная улыбка. Кейт останавливается рядом с мальчиками, наклоняется к ним. Уже в который раз я отмечаю ее сходство с Одри Хёпберн.

— Доброе утро, дорогие мои. Как я вам нравлюсь?

— Ты классная! — говорит Джек с чувством. — На королеву похожа.

— На королеву? — возмущается Кейт. — По-твоему, у меня такое же дурацкое лицо, словно я только что поскользнулась на банановой кожуре? Так, дорогой?

— Нет! — хохочет Джек. — На Снежную королеву, из сказки.

— Я лучше. — С надменной улыбкой Кейт вскидывает голову.

— Чудесно выглядишь, — говорит Фло.

— И так величественно, — вторит ей Эви, глаза ее уже полны ритуальными свадебными слезами.

— Bay! — кричит Роберт. — Лучший свадебный наряд, который я когда-либо видел.

— Привет, Роберт, мой дорогой губитель дочерей. Ты считаешь? Сначала я подумывала о жемчужно-сером цвете или болотном, но потом решила, что такие оттенки больше подходят для ковров в пансионе, где заправляет суровая матрона с большой грудью, затянутой в корсет. Но и вавилонской блудницей мне тоже не хотелось выглядеть. Думаю, я нашла золотую середину, не правда ли?

— Без сомнений, — подтверждает Роберт. — Элегантный шик.

— Вот-вот, этого я и добивалась. А где мой кавалер?

— Здесь, — отзывается Макс, материализуясь из ниоткуда в безупречном светлом костюме. Он целует Кейт. — Ты настоящее видение. — Глаза его блестят. Неужели слезами? — И я тебя люблю.

Кейт еще выше вздергивает голову и приобретает сходство с Нефертити.

— Здесь дети, помни об этом, — сурово говорит она, но пальцы ее сжимают ладонь Макса.

Эви уже вовсю заливается слезами, да и я ощущаю ком в горле.

Церемония в ратуше позади. Мы с Робертом, обменявшись странным взглядом, садимся в такси, где нас поджидает задумчивый Макс, и мчимся к церкви. Две сотни гостей уже там. Церковный зал украшен розовыми и алыми пионами — это мы с Эви и Фло постарались рано утром. В толпе шляпок, лент и развевающихся на ветру волос мы движемся к церкви.